В отсеках тишина

Лодка еще достраивалась. Экипаж ее только комплектовался. Люди собрались разные — и просоленные моряки, и зеленая молодежь. Встретил я здесь главного старшину Николая Петровича Карпова, с которым мы познакомились еще в бригаде подводных лодок на Тихом океане. Уроженец промышленного Урала, в молодости работавший на металлургическом заводе, Карпов был исключительно трудолюбив и настойчив. Одна беда — вспыльчив. Чуть что — в такую ругань пустится, уши вянут. Часто влетало ему за это. Но специалист был первоклассный, и ему прощали многое.

[20]

Одновременно с нами прибыл на лодку после окончания курсов старшин боцман старшина 1-й статьи Дмитрий Васильев, мой ровесник, прослуживший срочную на Балтике. Был он хмур, молчалив и, как уже знает читатель, поразительно скуп, когда речь шла о казенном имуществе (свое все отдаст без звука!). Вначале нас обижала его угрюмость и нелюдимость, пока мы не узнали, что это у него от горя: он потерял жену, а маленькая дочка и мать-старушка остались на оккупированной фашистами территории.

Командира корабля не было: его вместе с несколькими матросами и старшинами срочно перебросили на Балтику, где они уже успели побывать в нескольких боевых походах. Главенствовал на лодке помощник командира старший лейтенант Степан Степанович Калибров, бывший моряк торгового флота, энергичный и распорядительный офицер. Он многое сделал для быстрого сколачивания экипажа.

Сразу полюбился нам комиссар лодки Федор Иванович Некрасов. Душевный и рассудительный, он был близок к людям, знал их думы и настроения. Мы видели в нем нашего брата-матроса (когда-то Некрасов служил комендором на балтийском линкоре "Марат") и шли к нему со всеми своими радостями и горестями. Многим горячим головам, рвавшимся на фронт, Федор Иванович сумел втолковать, что здесь, на лодке, они нужнее.

Штурман лейтенант Николаи Ильич Кабанов был не по годам серьезен и замкнут. Мы уважали его и побаивались. Полной противоположностью ему был минер лейтенант Георгий Цветков — веселый и жизнерадостный юноша с румяным открытым лицом, певец и музыкант. На досуге он всегда был среди матросов, первый заводила и запевала.

Группой движения командовал инженер-лейтенант Михаил Николаевич Коломиец. Работалось с ним легко и интересно. Он умел ценить труд подчиненных, а если нужно, сам брал инструмент и работал вместе с матросами. Мы все любили его.

И наконец, на лодке был еще доктор — военфельдшер Анатолий Яковлевич Сотников, томившийся от отсутствия настоящей врачебной практики. Подводники народ здоровый, к доктору обращаются редко,

[21]

и Анатолию Яковлевичу приходится всю свою неистощимую энергию переключать на чисто интендантскую деятельность заниматься продуктами, работой пищеблока, финансами.

Знакомлюсь со своими подчиненными. Их у меня пока пятеро. Самые опытные командир отделения Анатолий Тихонов, старшие краснофлотцы Ануфрий Мозольков и Александр Волков (этот до перевода на строящуюся лодку год прослужил на Балтике). Аркадий Комков и Алексей Клунко (его вскоре отправили на сухопутный фронт) пришли сразу из учебного отряда, моря еще не видели и о службе на лодках имеют пока лишь смутное, чисто теоретическое представление.

Я все говорю: мы прибыли на лодку. На самом деле на лодку нас первое время даже не пускали. Мы изучали правила ухода за аккумуляторными батареями, осваивали управление главными электромоторами и другими агрегатами, расположившись... на лужайке в городском саду.

Потом мы получили пропуска на завод и начали знакомиться с нашим кораблем. Лодка была новой, никто из нас не служил на таких. И мы без конца лазали по ее отсекам, трюмам и надстройкам. Набор корпуса изучали на стапелях, где только начиналось строительство других лодок этого типа. Нашими учителями помимо инженер-лейтенанта Коломийца, нашего старшины трюмных Андрея Еремина и старшины трюмных с соседней лодки "С-103" Владимира Уласевича были заводские мастера и рабочие. С их помощью мы быстро изучили устройство корабля.

Лодка стояла в заводском затоне почти готовая. Почти... Оставалось, как говорится, только подобрать "кончики". Но дело это оказалось далеко не легким, оно потребовало от нас уйму времени, труда и находчивости.

На заводе пробыли недолго. Шел октябрь 1941 года. Гитлеровцы наступали на Москву. Их армии продвинулись далеко в глубь нашей страны. Фронт придвинулся близко к заводу. И нам пришлось спешить изо всех сил.

19 октября тронулись в путь. День выдался холодный. Шел снег. Еще немного — и реки станут. Пути

[22]

на Балтику и на Север отрезаны противником и осенним мелководьем. Пришлось довольствоваться другим водоемом. Там и начали "отрабатывать" свой корабль.

На не отапливаемой лодке страшно холодно. Ложась спать, мы укрывались "всем аттестатом", а боцман Васильев по утрам умывался не снимая шинели.

Последующие события повергли всех в уныние. Приказали снять оба перископа и аккумуляторную батарею. Их отправили на действующий флот. Это значило, что нам принимать участие в боевых действиях не придется еще долго. В довершение всех бед от нас отозвали всех заводских специалистов. Теперь уже официально достройка лодки была прекращена.

Совсем мы повесили голову. Посылали командованию рапорты с просьбой послать на фронт. Никого не отпустили. А вскоре вернулись рабочие. Вместе с ними мы с жаром принялись за дело. Прибыли и новые моряки. В нашу группу пришел Анатолий Панцов. Вскоре экипаж был укомплектован почти полностью. Воспрянули мы духом. Прибыл и новый командир лодки капитан-лейтенант Михаил Иванович Никифоров, старый моряк Совторгфлота, переквалифицировавшийся на подводника.

На все лодки дивизиона выделили одну аккумуляторную батарею, снятую со "щуки". Ее-то и стали по очереди устанавливать на лодки, чтобы произвести швартовые и ходовые испытания. Батарея была маломощной и слишком легкой для лодок нашего типа. Недостающий вес восполнялся чугунными чушками, которые мы укладывали в аккумуляторные ямы.

В середине 1942 года очередь дошла и до нашей лодки. Погрузили и смонтировали батарею, испытали механизмы сначала у стенки, а затем и на ходу.

А по берегу брели люди, которых война изгнала из родных мест. Поток беженцев все рос. Это само народное горе текло перед нашими глазами, и мы, глядя на измученных женщин, детей и стариков, задыхались от отчаяния, от бессильной ненависти к врагу. Мы всячески старались помочь людям, обреченным на бездомную жизнь, полную лишений и горькой нужды. Уменьшая свои порции, относили им еду, поили их водой, приносили кусочки сэкономленного мыла.

[23]

Родные и близкие многих подводников оказались в районах, оккупированных врагом. Поэтому страдания беженцев особенно трогали сердца матросов. Некоторые снова начали проситься на фронт. Командованию, коммунистам, нам, старшинам, приходилось терпеливо разъяснять товарищам, что лодка наша еще будет направлена в дело, что оставить ее без кадров, когда она скоро войдет в строй боевых кораблей, — преступление, которому не найти оправдания.

Ходовые испытания происходили в самый разгар лета. Стояла жара. Внутри лодки все было так раскалено, что не дотронешься. На камбузе едва успевали кипятить воду: моряки моментально ее выпивали, не давая ей даже остыть. Облегчение давало только купание, но купаться разрешалось, лишь когда лодка стопорила машины и ложилась в дрейф.

Я вспомнил другое жаркое лето — во время хасанских событий 1938 года, когда нам, тихоокеанским подводникам, пришлось нести вахту у Корейского побережья. Только тогда обстановка была боевой и о купании нечего было думать!

Ходовые испытания лодок совмещались с различными работами по проверке новых образцов техники. Так мы впервые испробовали способ постановки донных мин из торпедных аппаратов, действие новой системы регенерации воздуха, которая после была введена на подводных лодках.