И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)

Хорошими игрушками в детстве я не был обделён как и моя сестра, но немецкая железная дорога у меня появится позже, когда я буду уже учиться в школе. Книги в детстве нам родители также читали. Так что не могу сказать, что я был совсем обделён вниманием и заботой родителей, но вглядываясь сквозь года в своё детство отмечу, что родители уделяли мне внимания недостаточно, особенно в сравнении с другими семьями (я вырос и могу сравнить). Но в детстве я не ощущал себя ущербным ребёнком, что мне чего-то не хватает. Но когда я вырасту, то пойму, чего именно: ласки и нежности; я не сохранил в памяти, чтобы меня мать целовала, обнимала и гладила по головке; и близких доверительных отношений с матерью у меня не сложится: я не помню, чтобы я вообще к ней обращался, о чём-либо просил, призывая её словом "мама", так что, забегая вперёд скажу, что когда я вырасту, то буду к матери обращаться без слова-обращения "мама", а просто буду говорить "Вы", не произнося этого нежного, ласкового и трогательного слова "мама", буду говорить "Вы" не из уважения, а просто потому что язык не поворачивался произнести слово "мама", и между мной и матерью будет сохраняться дистанция, как будто мы и не самые близкие друг другу люди, и от этого я, будучи взрослым, буду страдать. И от того, что лишён возможности изливать свои чувства к матери, и от того, что лишён её любви и тепла, и от того, что буквально выдавливаю из себя слово "мама".

Но вернёмся опять в моё дошкольное детство. Я не помню, чтобы, когда я подрос, то со мной родители ходили бы просто погулять по выходным куда-нибудь в Александровский или Юсуповский сады, относительно близкие от нашего дома на Гражданской. То есть я был лишён возможности играть с незнакомыми детьми и учиться общению с незнакомыми сверстниками. Было нечто другое. Отцу по выходным не сиделось дома с опостылевшей ему матерью, и он брал меня к бабушке Тоне, его матери. Мы только проходили через Александровский сад мимо Геракла на Набережную, не задерживаясь в саду. А мне так хотелось бы задержаться (но только не у самого Геракла: его нагота меня смущала)! Бабушка Тоня всё пекла пироги да ходила со мной по музеям и театрам. Но излияний нежности, ласковых слов от неё я также не помню: она просто помогала воспитывать меня моим родителям, лишь бы её сын Валерик не развёлся с Элей, и не дёргался, не помышлял об этом. О моём деде Викентии она никогда не рассказывала, так что я не знал слова "дед" и не чувсвовал себя обделённым. А вот про своего отца бабушка Тоня рассказывала. Что он умер от голода во время войны. Слова "блокада" она не употребляла, типа, я бы не понял его смысла. И на Серафимовское кладбище я ездил с бабушкой Тоней на могилу своего прадеда Александра регулярно. Но на его могиле не было креста: он был коммунистом, - а была стела со звёздочкой наверху. Так что кладбищенских крестов я в детстве насмотрелся. Бабушка Тоня, бывшая учительница, в церковь на Серафимовском кладбище со мной никогда не заходила, так как была атеисткой. И про Бога со мной никогда не разговаривала. А вот бабушка Лиза, напротив, была верующей, и когда мы сидели с ней на даче на крыльце по вечерам, то она рассказывала, что Боженька высоко на небе и всё видит. Этим её поучение о Боге и ограничивалось. Но оно запало в душу навсегда.

Но хватит о грустном. Пока хватит. Поскольку я почти всегда по выходным и праздникам бывал на Набережной, то все салюты над Невой я смотрел, стоило только выйти из дома бабушки Тони на Набережную. Ходил, естественно не один, а с родителями, ожидая салюта за бабушкиным праздничным столом с пирогами.

А ещё был такой забавный случай, связанный с Набережной и праздниками. В детском саду по случаю наступающего праздника воспитатели попросили детей нарисовать праздник. "А как изобразить праздник, что можно нарисовать?", - спросили воспитатели.

- Воздушные шарики.

- Правильно, Света!

- Салют.

- Молодец, Серёжа.

- Корабли на Неве.

- Отлично, Костя!

- Парад.

- И ты молодец, Андрюша!

- Флаги.

- И ты, Вика, умница!

Услышав подсказку про флаги я вспомнил, что на Набережной на соседнем с бабушкиным доме висит и развевается чудный флаг, которого я больше нигде не видел, состоящий из трёх горизонтальных полос: чёрной, красной и жёлтой. Он такой красивый этот флаг. Такой весёлый. Не то, что скучные одноцветные красные флаги. И я решил нарисовать ко Дню Победы как праздник дом с этим триколором. Я ещё тогда совсем не знал про такую страну Германию, и что это её флаг (Дело в том, что на Адмиралтейской набережной тогда размещалось консульство ГДР). Я старался и выписывал краской три аккуратные полоски, что было сложно, чтобы одна полоса была по ширине равна другой, и краски не растеклись и не смешались друг с другом, особенно красная с жёлтой. Я так старался! Но когда я сдавал свою картину воспитателям, они изменились в лицах, и улыбки у них спали. А так ведь они каждой сдаваемой картине умилялись и хвалили сдающего. Меня же воспитатели не похвалили, а стали между собой шушукаться с растерянными лицами и отложили мою картину в сторону. Картины к концу дня были развешаны в детсадовской раздевалке, куда заходят вечером родители. Но моей картины на стенах я не обнаружил, а ведь так хотелось показать её родителям, чтобы хоть они меня похвалили! Меня раздирали необъяснимые чувства досады и удивления. Разгадать загадку этого запавшего в душу случая я смог лишь спустя годы, когда учился уже в школе и узнал о Германии и её флаге. Наверное, тогда в детском саду воспитатели сочли меня маленьким язвительным диссидентом или провокатором! Или германофилом. Но я таковыми не был, естественно.

И ещё эпизод из детсадовской жизни. Однажды мы, дети, сидели и рисовали. Каждый, что хочет. Я нарисовал трёхмачтовый парусник с надутыми парусами и флагом на корме. На флаге череп с костями. И подписал название на носу корабля: "ПИРАТ", благо, я умел читать-писать уже в детском саду. Мне самому очень понравился мой рисунок цанговыми карандашами (были раньше такие). Но пришедшие в детский сад большие ребята в красных галстуках (я тогда ещё не знал, что пионеры) взяли у меня мой рисунок и принялись его исправлять. Чёрный флаг был перекрашен фломастером в красный, к мачтам также были пририсованы красные флаги, а название корабля было зачёркнуто и сверху написано новое: "ЛЕНИН". Переделки в моём рисунке мне не понравились, хотя я уже знал про дедушку Ленина (его портрет висел в игровой комнате, он был изображён вместе с Крупской, они сидели на скамейке и улыбались с портрета). Так я был раздосадован, что он, то есть Ленин есть, или был (тогда я ещё не знал выражения, что он был, есть и будет, или, точнее, что он жил, что он жив и что он будет жить). Нет, на самом деле, я понял добрые помыслы пионеров-редакторов моего рисунка, и что они его ТАК любят, но я пока ещё не дорос до такой любви к нему, хотя и знал, что он добрый, этот дедушка Ленин. О практике смены названий кораблей, как то, например, атомного ледокола "Арктика" в "Брежнев" я ещё не знал и потому, что был ещё маленький, и потому, что тот же самый Брежнев был ещё жив и здравствовал, а не болел. К слову, о Брежневе: ведь он тоже Ильич, и я думал в детсадовском возрасте, что он с Лениным братья, ведь Брежнева называли, и я это слышал "дорогой Леонид Ильич", а, значит, любили (я думал, что раз их обоих любят, и они оба Ильичи, то значит, они братья). Но я пока не любил их. Был ещё маленький, и не понимал, за что их можно любить. Так, не успев разгореться, потухла моя любовь к дедушке Ленину. Благодаря пионерам!

Заметив, что я много рисую, бабушка Тоня посоветовала моим родителям отвести меня в изобразительный кружок в Дом пионеров, благо, он находился на нашей же улице, то есть на Гражданской. Мне были куплены хорошие акварельные краски "Ленинград". Очень много цветов. И я начал писать красками. В ту дошкольную пору мне это нравилось.