Моцарт

Если б не Михаэль Гайдн, Вольфганг натворил бы глупостей. Гайдн намного старше Вольфганга. И потому мудрее. Именно он организовал похороны, /правда, на деньги «черного человека»/, завалил Вольфа частными заказами, познакомил с нужными людьми.

Работа лучшее лекарство от бед. И Вольф бросается в нее с головой. Ни на день не перестает давать концерты. В залах и парках, в садах и салонах. Спит по два-три часа в сутки.

Да тут еще любовь! Алоизия! Чтоб не разбрасываться, снимает комнату в пансионе фрау Вебер. Оплата, разумеется, уроками.

Уроки и Алоизия! Алоизия и музыка! Что еще просить у судьбы! И самое поразительное, ему удается слепить из посредственности вполне приличную певицу. Ее даже приглашают с концертами. А на горизонте маячит уже и оперный театр!

Поистине, любовь способна творить чудеса!

Вершиной певческой карьеры Алоизии стало выступление в салоне любительницы всего музыкального фрау Бон. По роковому стечению обстоятельств Вольфганг, обычно не пропускавший ни единого выступления Алоизии, отсутствовал. Срочно заканчивал квартет и арию для театра. Рассчитывал успеть к концу вечера. Но увлекся и очнулся от работы только под утро…

Наблюдательные соседи заметили невдалеке от дома фрау Бон большую темную карету. И двоих мужчин в карете.

Первый, кутался в черный плац и тщательно закрывал свое лицо. Вторым был бравый офицер. При параде. Он был молод, красив и решителен. Для него явно не существовало никаких преград. О чем наглядно свидетельствовали торчавшие вверх кончики усов.

— Держите! — сказал «черный человек» и протянул офицеру довольно объемистый кошелек. — Остальное, как договорились…

— Не стоит… — начал было отказываться офицер, но кошелек забрал и спрятал его на груди. — Моя благодарность не имеет границ. Завоевать сердце красавицы, каковой является…

— Не будем уточнять! — глухо произнес «черный человек».

— Мечтой всей моей жизни, было завоевать сердце…

— Ступайте! — прервал его «черный человек», — Да поможет нам Бог! Фрау Бон представит вас. Ступайте! — еще раз повторил он.

И решительно отвернулся в окну.

Бравый офицер поразил всех, обступивших Алоизию после выступления, своей неотразимой внешностью. И размером букета, который он вручил певице. Букет действительно превосходил все допустимые пределы. Алоизия была сражена наповал. И букетом, и разумеется, самим бравым офицером. Его обходительностью. И учтивостью. Потому никто особенно не удивился, когда буквально через пару дней она бежала с ним в неизвестном направлении.

Потеря Алоизии затмила собой даже потерю матери. Вольфганг почти не выходил из своей комнаты, неподвижно лежал на постели, смотрел в потолок. Забывался только темными, длинными ночами.

В одну из таких безумных ночей Вольфганг обнаружил у себя в постели молодую, страстную особу, которая обнимала его, покрывала лицо поцелуями и все такое.

Каково же было изумление Вольфа, когда утром рядом с собой на подушке он обнаружил прелестную головку… Констанцы! Второй средней дочери Вебера! В ее волосах запутался лучик солнца.

Впрочем, Констанца была тоже чрезвычайно мила. Особенно, если слегка изменить прическу. Сделать, эдак, с кудряшками. Констанца так и поступила. На голове появились кудряшки.

Увы! Все тайное становится явным!

Ночные визиты Констанцы не исключение из этого закона.

— Покрыть грех! — шипела злобная Цицилия Вебер своему безвольному муху и глаза ее сверкали, как у дикой кошки.

— Покрыть грех! — шептались на каждой кухне соседи Веберов.

— Покрыть грех! — смущаясь, пробормотал сам Фрид Вебер, столкнувшись утром в коридоре с молодым Вольфгангом.

И Вольфганг направил в славный городок Зальцбург два письма. Одно отцу. С нижайшей просьбой разрешить жениться на Констанце. Другое сестре Нерл. С изложением своей безвыходной ситуации.

Великие идеи эпохи Просвещения стремительно завоевывали всю Европу. Даже в консервативной Вене назревали перемены. В аристократических кругах все громче раздавались голоса протеста против засилья «иностранщины» в культуре.

И самому ярому италоману императору Иосифу II пришлось отступить. Под давлением музыкантов, и особенно первого придворного композитора Антонио Сальери, он дал согласие на открытие в Вене оперного национального театра.

— Мальчишка! Сопляк!

Антонио Сальери метался по своему кабинету, как разъяренный тигр по клетке. Михаэль сидел в кресле, невозмутимо курил.

— Едва успел избавиться от пустоголового отца! Теперь сам решил поломать свою судьбу! Своими собственными руками!

— Надо перетащить его сюда, в Вену!

Антонио замер на месте, удивленно посмотрел на Михаэля.

— Устроить ему заказ на оперу. — продолжал тот, попыхивая трубочкой, — Опера она дисциплинирует. С вашим авторитетом и влиятельностью, пара пустяков.

Антонио, нахмурившись, медленно опустился в кресло напротив. Очевидно, такая простая мысль не приходила ему в голову.

«Действительно! Пора! Давно пора создать собственную немецкую национальную оперу!».

Антонио Сальери по рождению был итальянцем. Но в душе считал себя, как, ни странно, австрийцем. Даже думал по-немецки.

«Хватит подражать родной Италии! Сделать оперу на достойном уровне может только один человек…».

От волнения Антонио даже привстал с кресла, но тут, же опустился в него обратно. Михаэль усмехнулся.

— Очевидное и невероятное? — по привычке съязвил он.

Антонио, обычно не терпевший над собой даже малейших насмешек, только кивнул годовой. Он напряженно думал.

— Объявить от имени императора конкурс! — продолжал развивать свою мысль Гайдн. — Как в древней Греции! Олимпийские игры! Состязание! — все более увлекался Михаэль. — Назначить приличное вознаграждение и…

— …победитель получит все!! — медленно произнес Антонио.

Незаметно для самого себя, Антонио уже воспринимал далекого Вольфганга, с которым, кстати, даже не был знаком лично, как своего младшего брата. «Младший братик», естественно, делал все не так, не вовремя, не по правилам. Вредил только самому себе. Но самое главное! Нарушал гармоничную картину мира, которая уже давно сложилась в голове у Сальери. У всех в этом мире свое место, своя функция. Только мальчишка Моцарт никак не вписывался в эту картину. И Антонио начал действовать более решительно.

В Мангейм на имя Вольфганга Амадея Моцарта пришли сразу три письма. Первое! Из Зальцбурга, от отца. С категорическим запретом жениться на какой-то там… Констанции Вебер! Второе! Тоже из Зальцбурга. Из канцелярии архиепископа Иерохима. С не менее категорическим требованием, вернуться в Зальцбург. И немедленно приступить к исполнению своих обязанностей придворного скрипача. И третье! Из Вены, от графа Розенберга, директора императорского театра. С предложением участвовать в создании первой национальной оперы.

Нетрудно догадаться, что выбрал молодой Вольфганг. Он собрал свои нехитрые пожитки и был таков.

Пассажирам дилижанса явно не повезло. Их соседом оказался сумасшедший молодой человек. Строгий аптекарь с двумя дочками-близняшками, налоговый исполнитель и две крестьянки, едущие в Вену погостить, хмурились и испуганно жались по стенкам.

Молодой человек невпопад весело смеялся, постоянно пел какие-то отрывочные музыкальные фразы и, вдобавок, размахивал руками, как заправский дирижер.

Пассажиры терпели. Пассажирам было невдомек, что судьба дала им возможность первыми услышать оперу «Похищение из сераля». Точнее, наиболее выразительные куски из нее.

Думал ли он о Констанце? Разумеется! Ведь главную героиню «Похищения из сераля» звали… Констанца! И Вольфганг наделил ее всеми прелестными чертами второй средней дочери Вебера. Добротой и отзывчивостью, веселым нравом и жизнелюбием…