Возвращение в будущее

III

МЫ В ЕВРОПЕ привыкли, по крайней мере в течение того обозримого исторического периода, который был прерван этой войной, смотреть на человека как на существо, суть которого во многом определяется экономическими интересами. Научная гипотеза, согласно которой общественное развитие с древнейших времен и вплоть до наших дней экономически детерминировано, всегда господствовала в нашем сознании, как в период войны, так и в период мира.

Но наряду с этим, начиная с эпохи Ренессанса и вплоть до пышного расцвета националистических идей, существовал взгляд на человека как на политически детерминированное существо, и во все времена движущей силой исторического развития была борьба интересов общественных объединений и индивидов за гражданские права и свободы.

А наши предки эпохи Средневековья не сомневались в бессмертии души, они верили, что человеческая жизнь не ограничена во времени, и у тебя впереди всегда — вечность. Аминь. Земная жизнь — это лишь мгновение нашей вечной жизни, когда мы делаем выбор между вечным блаженством или вечным страданием.

Каждая из этих трех позиций, так или иначе, раскрывает какую-то фундаментальную сторону человеческой природы. Мы стремимся к душевной гармонии, даже если отвергаем существование бессмертной души. Как политически детерминированные существа, мы ведем борьбу за достижение определенных целей, даже когда пытаемся спрятать свою индивидуальную политическую недееспособность за такими абстрактными понятиями, как Volkheit, немецкость, или классовый подход, относя себя к той или иной группе людей, классу или массе. Мы также всегда боролись за наши подлинные или вымышленные экономические интересы, с тем чтобы улучшить условия своей жизни или помешать другим улучшить свои условия за наш счет.

Кроме того, в последние предвоенные десятилетия мы обнаружили, что наша душевная жизнь в гораздо большей степени зависит от материальных факторов, чем мы это себе представляли. Наше телесное благополучие непосредственно зависит от того, например, где расположен наш дом, какую воду мы пьем, какую еду едим, находимся ли мы в гармоничных или конфликтных отношениях с близкими людьми. Таким образом, оказывается, что и наше душевное здоровье или, наоборот, душевная болезнь в гораздо большей степени, чем можно было предположить, определяется нашим физическим состоянием. А взаимоотношения между людьми являются также и взаимоотношениями между здоровыми и больными душами.

Существует одна важная вещь, на которую не способны психопаты: они не в состоянии устанавливать нормальные, мирные взаимоотношения со своими собратьями. На миролюбие они не способны по своей природе. Они всегда исполнены ненависти, неприязни по отношению к своим действительным или вымышленным недругам. Практически это означает, что их антагонизм может быть направлен на любого человека, с которым они входят в какой-то контакт.

Мы знаем примеры из истории, когда психопат, обладающий определенными талантами, получает возможность дать волю своей враждебности по отношению ко всему человечеству, став, например, военачальником или революционером. В соответствии со своими мечтами о будущем для своей нации, своей «расы» или своего общественного класса он может вообразить себе некую светлую цель, к которой он имеет право вести человечество. А поскольку мечты психопата, не способного ладить со своими собратьями, никогда не смогут осуществиться в течение его жизни, то он, таким образом, оказывается избавлен от необходимости признать свою неправоту. Тот факт, что подобного рода психопат не может стать другом какого-то живого человека, что ему чужды такие чисто человеческие проявления, связанные с душевным здоровьем, как сочувствие другим людям, сострадание, дружба, умение понять другого человека, — все это неизбежно заставляет его обращать свою любовь на кошек и собак, проливать слезы над умершей канарейкой или увядшим букетиком фиалок, как это было, по его собственному свидетельству, у Мартина Лютера.

Нельзя, конечно, недооценивать роль экономических факторов в развитии Германии, как в более ранний период развития, так и в период между двумя войнами, только я хочу заметить, что и фактор психопатологии занимает не последнее место, что именно он способствует тому, что психическое состояние немецкого народа отброшено на уровень Средневековья. Эпидемии умственных расстройств, которые охватывают теперь разные слои немецкого населения, по моему мнению, давно ждали своего часа. Хотя, конечно же, нельзя считать, например, антисемитизм исключительно немецким явлением. В то же время особенности немецкого менталитета, сохранившиеся со времени охоты за ведьмами, привели к массовым преследованиям евреев в Германии. В моем сознании с трудом укладываются сообщения радио и газет о том, что во Франции и Италии сейчас происходит преследование еврейского населения, хотя делают это неохотно, лишь подчиняясь порядку, установленному оккупантами, продиктованному их истерической и параноидальной ненавистью к евреям. Следует отметить, что до войны во Франции можно было встретиться с антисемитизмом особого, французского, образца, в Италии же ничего подобного вообще не было.

В наиболее важных проявлениях немецкого духа, являющихся составной частью европейской культуры в эпоху Реформации и в эпоху романтизма, всегда доминировали черты шизофрении и маниакально-депрессивного психоза. Лютер был психопатом, психопатами были и почти все «герои» Реформации, по крайней мере многие из них были сифилитиками в последней стадии этого заболевания. Да, все они были психопатами, самоубийцами, самозабвенными эгоистами, мечтателями и чахоточными больными, сосредоточенными на своем драгоценном «я»; ведь именно таковы все их великие поэты, если мы обратимся к наиболее значительным фигурам эпохи романтизма. Если мое мнение справедливо, то получается, что именно страх умереть или впасть в безумие стимулирует талантливых людей на создание шедевров. Таким образом, угроза ранней смерти или безумия является необходимым условием для того, чтобы немецкое дарование получило свое развитие и его достижения превысили средний уровень. В то же время, например, английская гениальность, напротив, часто является плодом душевного здоровья, избытка жизненных сил.

Соседи Германии неоднократно свидетельствовали, что у немцев весьма слабо развиты такие черты, как прямота, чувство ответственности перед другими людьми, правдивость, душевное целомудрие и самообладание, то есть те качества, которые составляют наши моральные ценности; у них всегда были свои собственные представления о чести, связанные со смертью и разрушением.

Я не могу забыть жуткого впечатления, которое я испытывала при чтении очередного номера ежедневной немецкой газеты Berliner Tageblatt, когда я, будучи еще очень молодой, работала секретарем отделения одной норвежской организации в Берлине. В газете то и дело появлялись сообщения о самоубийствах, совершенных детьми, я никогда не слышала, чтобы такое происходило в других странах. Конечно же, до меня доходили сообщения об учениках, которые не могли приспособиться к учебе в школе или провалились на экзамене, переживали трудности подросткового возраста и предпринимали отчаянные усилия, чтобы приспособиться к миру взрослых, — все эти проблемы хорошо известны во всех концах света. Но читать сообщения о том, что дети сдаются в подобной борьбе и что это случилось не с одним единственным ребенком, а происходит уже со многими детьми, которые приходят к решению расстаться с жизнью, — такое представляется мне совершенно немыслимым ни в какой иной среде, кроме немецкой.

Таким образом, кодекс чести, предписывавший кончать жизнь самоубийством ради сохранения собственного достоинства, самоубийства детей, целые эпидемии самоубийств, которые возникают время от времени в Германии, оказываются неразрывно связанными с немецким милитаризмом как таковым. В свое время многие были склонны перелагать вину за милитаризм, с его идеологией железного кулака и острого немецкого меча, направляемых то в одну, то в другую сторону, в соответствии с территориальными притязаниями Германии, на юнкерство и дворянство со всякими графами и болтливым кайзером Вильгельмом II. Но на смену юнкерскому милитаризму пришел другой, еще более фанатичный, разрушительный и безудержный, вобравший в себя широкие слои немецкой буржуазии. И я не сомневаюсь, что если сегодня в Германии произойдет революция, то немецкий народ будет по-прежнему опираться на милитаризм, обновленный и агрессивный, станет ли нацистская Германия коммунистической или пролетарской.