На грани отчаяния

Наконец настал долгожданный день. Зима была в полном разгаре. Мороз давно уже превысил порог терпения человеческого тела. Обычно роль термометра выполняли губы. Вытянув их вперед и с силой выпуская воздух из легких, можно было, правда без особой точности, определить температуру. Если при этом было тихо - значит, мороз менее пятидесяти градусов. На работу мы выходим. Если же слышится характерный гул, возникающий от трения друг о друга льдинок замерзающего на лету дыхания, - значит мороз превышает пятидесятиградусную отметку. Работа отменяется.

АПОКАЛИПСИС

В тот знаменательный день своеобразный гудок сработал. По этой причине подъем решили отложить и понежиться на нарах до полного удовлетворения своих физических потребностей. К этому времени барак обжили полностью. Были отремонтированы рамы, вставлены привезенные начальником из райцентра стекла. Вымытые полы сверкали стерильной чистотой. Все необходимые житейские атрибуты жизни были налицо, включая матрасы, одеяла, подушки, полотенца, постельное белье. От печки, находящейся в центре, в обе стороны до торцевых стен были установлены два свежевыструганных стола, вдоль которых располагались скамейки.

Но главное заключалось в том, что у каждого под матрасом хранилось изготовленное в свободное от работы время холодное оружие. Если бы все, что у нас имелось, удалось представить на какой-нибудь международный конкурс мастеров оружейного дела, неминуемо нашей коллекции грозило бы получение призового места. Чего только здесь не было! Ножи самых причудливых форм, кинжалы, финки, кортики, ятаганы, мечи и даже сабли. Причем каждое произведение искусства было выполнено в единственном экземпляре, в манере присущей данному мастеру. Целый калейдоскоп наборных ручек завораживал взгляд. Все эти предметы были отполированы так, что вполне могли заменять собой зеркало.

Для чего было потрачено столько труда? Ведь кроме воров в зоне других мастей не было, а при отправке на этап во время шмона все это богатство будет конфисковано! На этот вопрос ответить не смог бы никто. Просто сказывалась привычка всегда и везде иметь при себе средства самообороны да еще неравнодушное отношение к оружию сильной половины человечества. Кроме холодного оружия у некоторых любителей пиротехники имелись в запасе так называемые «куропатки»: своеобразные гранаты, изготовленные из консервных банок, аммонита, запалов и бикфордова шнура. Нетрудно догадаться, что все эти предметы были позаимствованы у вольнонаемных взрывников. Вооруженная до зубов зона чувствовала себя в полной безопасности…

Застолье началось в обеденное время. Четыре «семьи», имеющие эксклюзивное право на потребление благородного напитка, уселись за стол. Между алюминиевыми кружками, заменяющими собой рюмки, стояли вычищенные до блеска консервные банки, наполненные прозрачным первачом. Нехитрая закуска в виде хлеба, рыбы, специально изготовленной для этого случая запеканки из овса вызывала судорожно-глотательный инстинкт у всей остальной публики, так безмятежно и недальновидно просадившей своим тяжким трудом заработанные рубли и наблюдающей за подготовкой к предстоящему пиру их более удачливых приятелей.

Все приготовления к пиршеству шли совершенно открыто, так как за все время нашего здесь пребывания в зоне не появилось ни одно административное лицо. Все переговоры велись только из-за ворот. Ни плановые, ни внезапные обыски не проводились. Никаких собраний, политзанятий, проверок не осуществлялось. Создавалось впечатление, что нас вообще никто не замечает. Необычная ситуация несколько шокировала, но нисколько не мешала. Жизнь текла своим чередом.

- Ну, братва, - начал первый тост вор по кличке Паленый. - Хочу выпить за всех наших друзей, которые не дожили до сегодняшнего дня! Пусть земля им будет пухом!

Все сидящие за столом, взяв в руки кружки, встали и не чокаясь выпили содержимое. Со всех сторон раздались характерные покряхтывания. Братва снова уселась и навалилась на закуску. Некоторые стали запивать восхитительным морсом, который заблаговременно приготовил из воды, сахара и добытого из-под снега мха изобретательный Алкан.

- Воры! - поднялся из-за стола Колючий. - Можно мне тост?

- Говори! - загудели вокруг.

- Выловил старик золотую рыбку. Взмолилась золотая рыбка: «Отпусти меня, старче, на волю! А я исполню три твои желания!» «Хорошо, - сказал старик. - Первое желание мое такое. Вот, говорят: «Покажу, где раки зимуют». Хочу я посмотреть, где же они зимуют. Второе желание…» «Постой, старче, - ответила золотая рыбка. - Если я выполню твое первое желание, то не видать тогда тебе двух остальных!»

Так давайте выпьем за то, чтобы, побывав там, где раки зимуют, мы смогли бы осуществить и остальные наши желания!

- Правильно! Молодец, Колючий! Здорово загнул! - чокаясь кружками, загудело застолье. - Рыбка плавает по дну, дайте рюмочку одну!

- А у меня осталось не два желания, а только одно, - вмешался Язва. - Выбраться отсюда на нормальную зону. Алкан, наливай по третьей!

- Нет, Язва, ты не прав, - парировал Паленый. - Не на зону надо рваться, а на свободу. Давайте, братишки, за свободу!

- Какая мне катит свобода с четвертаком? - не сдавался Язва. - Это тебе с червонцем ништяк!

Мнения разделились. Хмель понемногу давал о себе знать. И хотя в кружки наливали не более чем по тридцать граммов первача, разговор за столом становился все возбужденнее.

- У меня на свободе шмара была, Майкой звали, - ударился в воспоминания Паленый. - Пятнадцать лет, а шустра, как кузнечик. Все вприпрыжку бегала. Я ее на хавиру устроил, к делу приобщил. Вместе скачки лепили. Она у меня всегда на атасе стояла, пока я хаты бомбил. Три года общались. А на четвертый легавые прихватили. Обоих. Но не в хате, а в подъезде. Хату-то я еще не ломанул. Видно, у легавых наколка была. Привозят в ментовскую. Спрашивают: «Чего в подъезде делали?» Я гутарю: «Пошвориться зашли». Майку-то отдельно допрашивают. А на меня ксивы у них - три ходки по указу от сорок седьмого! Ну, понятно кричат: «Признавайся!» Я, конечно, не в сознанку. А тут следак от Майки входит, базарит: «Лучше в сознанку за кражу иди! Майка твоя призналась, что ты ее с пятнадцати лет трахаешь. Понял, какую статью тебе сейчас навесим? В зоне за развращение малолетки самого на четыре кости поставят!» - «Врет, - говорю, - сука! Век свободы не видать, только недавно ее шворить начал!» - «А вот мы тебе сейчас очную ставочку соорудим и дело заведем. Будешь колоться в попытке к краже?» «Нет, начальник, в натуре, не пришьешь разврат. Не такая она дура, чтоб на меня бочку катить!» - «Ну, как знаешь,» - говорит и Майку из соседнего кабинета кличет: - Ну что, гражданочка, подтверждаешь свои показания о том, что стала близка с Пантелеевым с пятнадцати лет?» - «А что, - говорит Майка, - я же по согласию, добровольно! Вы же говорили, что за это ему ничего не будет!» Ну дура, есть дура. А следак прет: «Подтверждаешь или нет?» «Подтверждаю, - говорит Майка, - действительно мы были близки с пятнадцати лет, а швориться начали с восемнадцати».

Раскатистый хохот потряс барак.

- Так и сказала? - захлебываясь от смеха, еле выговорил Кащей.

- Так и сказала, в натуре, - подтвердил Паленый.

- А легавые? - поинтересовался Витя.

- Легавые в ментовской, а мы с Майкой вместо кичи на хавирузатесались.

- Вот это Майка! - восторгался Язва. - Фотка есть? Покажи!

- Хорош, братва! - возмутился Алкан. - Мы чего здесь сидим, байки слушать или водку пить?

- И то правда, - поддержал его Колючий. - Наливай!

Вакханалия возобновилась с новой силой. У прилично захмелевшей босоты начало проявляться чувство сострадания к товарищам, не принимавшим участия в пиршестве.

- Эй, Питерский, чего грустишь? Иди дерябни глоток! - проявил чуткость по отношению к приятелю Колючий, протягивая ему кружку с первачком.