Годы в броне

Все объяснил лейтенант Андрей Серажимов:

- Мы тут между собой договорились, товарищ полковник, попросить у вас разрешения встретить сорок пятый год по-настоящему. Живые елки нарядим, музыку обеспечим. А какая же встреча без вина? Вот мы и просим дневную порцию выдать нам в канун Нового года.

Все приутихли, глядели на командира бригады, ожидая ответа, и тут поднялся и заговорил сержант Новиков:

- Скажу хотя бы про себя. В сорок первом году тридцать первого декабря под Калинином вел ночной поиск. Некогда было встречать Новый год. В сорок втором под Сталинградом дрался. Не удалось мне и сорок четвертый встретить: до утра пришлось волочить огромного фрица под Житомиром... А сейчас как будто спокойно, можно наконец праздник отметить.

Я слушал своих товарищей и думал: разве можно отказать им в такой законной человеческой просьбе? Четвертый год идет изнурительная, тяжкая война. Что плохого, если мы вдали от Родины провозгласим в новогоднюю ночь свой тост за нее, за успехи советских войск, которыми был ознаменован минувший, 1944 год, за окончательную победу над ненавистным и коварным врагом.

Приготовления развернулись вовсю. Настроение было приподнятое. Особенно празднично выглядели наши девушки: радистки, телефонистки, медицинские сестры, врачи. Извлеченные из вещевых мешков и тщательно выглаженные платья красиво облегали стройные девичьи фигуры. Некоторые в честь Нового года ухитрились сделать даже прически.

Изнурительные походы, лишения и невзгоды наложили свой отпечаток на девчат. Им было несравненно труднее, чем нам, мужчинам. Но женщины остались женщинами и на войне. Принарядились, похорошели, и сразу все вокруг стали чувствовать себя как дома. Глядя на них, солдатам и офицерам так приятно было вспоминать своих жен, сестер, любимых!

И все же встретить Новый год, как было задумано, на большой поляне, у огромных елок, с настоящими дедами-морозами, нам так и не пришлось. Поздно вечером была объявлена боевая тревога. А вскоре стало известно, что в ночь на 1 января бригада оставляет свой обжитой район, переправляется по наведенному мосту через Вислу и к утру 1 января сосредоточивается в лесу восточнее Сташува.

На польской земле

Колонну танков, орудий, машин - все, что входило в состав бригады и составляло ее боевую мощь, - прикрывала лесная чащоба. Ночь выдалась темная, безоблачная, совсем непохожая на предыдущие. Застыли танки в колонне, замолкли люди. У командирского головного танка собрались комбаты, офицеры штаба бригады. Мы с нетерпением ждали офицера связи, но он не появлялся. Напряжение нарастало.

Светящиеся стрелки перешагнули через цифру "12". Наступил Новый, 1945 год!

- С Новым годом, товарищи! - разорвал напряженную тишину могучий бас комбата Старченко.

И почти одновременно из другого конца колонны донесся голос начальника политотдела бригады Дмитриева:

- С Новым победным годом, дорогие друзья!

Кто-то стоявший рядом со мной крикнул "ура!". Подхваченное танкистами 1-го танкового батальона, оно прокатилось по всей колонне. Люди в комбинезонах и ватниках обнимались, поздравляли друг друга, желали скорейшей победы. Рядом со мной появился неуклюжий в своем полушубке Дмитриев, потом к нам протиснулся начальник штаба Григорий Андреевич Свербихин, собрались комбаты, ротные командиры и многие воины, с которыми мы прошли длинный путь на войне. Все это были родные и близкие люди. Счастье наше было безграничным, ведь мы встречали Новый год на Висле, на ближайших подступах к фашистской Германии, в преддверии нашей окончательной победы.

Послышался шум мотора, и вскоре, словно утка, переваливаясь с боку на бок, подскочил камуфлированный неуклюжий броневик. Появился тот, кого мы ждали, - офицер связи. Он передал устный приказ, уточнявший время перехода через Вислу по низководному мосту: от двух до четырех утра бригаде предстояло перейти на западный берег реки.

Три зеленые ракеты осветили ночное небо. Сотни моторов, заведенных в одну и ту же минуту, оглушили своим ревом окрестности. Потом к этому несмолкающему гулу присоединился лязг гусениц, треск ломающегося кустарника, и колонна двинулась в путь, навстречу новым боям.

* * *

Танки и машины медленно ползли по неровной, извилистой лесной дороге к переправе. Шли без света, на манящий огонек регулировщика. Дорога до самой реки была обозначена зелеными огоньками, незаметными с воздуха. С каждой минутой мы приближались к бурной, быстрой, еще не скованной льдом Висле. Мутную поверхность реки почти километровой лентой перехватывал низкий надводный мост. Бригада остановилась, готовясь перепрыгнуть через водный барьер.

Пропускной режим, установленный командующим фронтом маршалом И. С. Коневым, был строгим. С наступлением темноты мосты, состоявшие из отдельных паромов, собирали, а к утру паромы растаскивали катерами в разные стороны и тщательно маскировали. Днем жизнь на реке замирала. Зато ночью к ней непрерывно следовали колонны машин и обозы.

С противоположного берега замигали огоньки: нам подавали сигнал. Быстрый Федоров первым повел к переправе свой головной танк. Начальник штаба Свербихин через каждые две минуты выпускал очередной танк. Кряхтел и стонал под их тяжестью паромный мост.

Часа через два вся наша бригада была уже на западном берегу. Осталось совершить двадцатикилометровый марш. Квартирьеры корпуса торопили: до наступления рассвета мы должны быть в назначенном районе, замаскироваться, замести следы гусениц и притаиться до поры до времени.

По реке гулял пронизывающий, холодный ветер. Я натянул поглубже шапку-ушанку, поднял воротник полушубка. Согрелся, но стало клонить ко сну. С большим трудом боролся с охватывавшей меня дремотой. И вдруг... две сильные струи света ослепили меня. Шофер резко затормозил, и адъютант Петр Кожемяков выскочил на дорогу. Не успели мы опомниться, как одна из фар двигавшейся навстречу машины разлетелась вдребезги. Вторая фара успела погаснуть.

- Петр, тащи сюда разгильдяя! - крикнул я Кожемякову, но адъютант как вкопанный стоял перед "виллисом". Потом от машины отделились двое и направились к нам. В одном я сразу узнал командарма Рыбалко...

- Ну, комбриг, досталось мне сегодня от вашего офицера. Проучил меня основательно. Хорошо еще, что автоматом по башке не двинул. Но, слава аллаху, обошлось благополучно.

Опешив от неожиданности, я невнятно пытался оправдать адъютанта, ссылаясь на категорический приказ самого же Рыбалко о строжайшем соблюдении светомаскировки.

- Так-то оно так, но начальство надо уважать, - улыбнувшись, ответил Павел Семенович. - Понимаете, моему шоферу показалось, что на него из-за поворота ползет танк. Я и крикнул ему: "Свети!" Не успели включить свет, как фара - вдребезги. Молодец ваш лейтенант: научил уважать приказы...

Рыбалко постоял еще несколько минут, пропуская колонну, поинтересовался, как прошла переправа, как обстоит дело с теплым обмундированием.

- Прибудете в новый район, зарвитесь в землю, не выявляйте себя. Обрушимся на врага внезапно... - сказал генерал на прощание.

Машина командарма, по-прежнему виляя по мерзлой земле, без света удалялась в сторону переправы.

Танкисты обступили лейтенанта Кожемякова.

- Везет тебе, Петро! - добродушно заметил кто-то из них. - Отделался легким испугом. Мы думали, попадет тебе по первое новогоднее число. Так ведь не только обошлось, ты еще и благодарность от командарма получил...

- Это же Павел Семенович Рыбалко... Наш командарм... - с удивительной теплотой сказал Кожемяков.

К утру бригада была уже на сандомирской земле и заняла свой лесной квадрат среди переправившихся войск 1-го Украинского фронта. На сей раз наш плацдарм выглядел спокойным, совсем не таким, каким мы его знали несколько месяцев назад. Правда, этот с виду забытый и мирный уголок уплотнил свое население так, что трудно было на нем повернуться. Сосредоточить здесь незаметно для врага целые общевойсковые армии, крупные танковые соединения, десятки корпусов и дивизий, сотни полков могли только талантливые полководцы, опытные, смелые, инициативные офицеры, дисциплинированные и натренированные солдаты Красной Армии.