Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного

Уже улегшись в кровать, я достаю свое карманное зеркальце. Письмо Нины я знаю наизусть, а на лицо моей любимой хочу посмотреть еще раз. Но не стал этого делать.

Очень уж хорошо удалось мне прикрепить фотографию и письмо к задней стороне зеркальца, а другой раз так не получится… И я представляю себе, как Нина бежит мне навстречу, обнимает меня и ищет мои губы… И с такими мыслями я заснул.

Когда начинается побудка, сразу вскакиваю. Хочу обязательно поспеть сегодня к первому поезду. Выпил чай, съел кусок хлеба, хотя есть мне не хочется. Небо безоблачно, предрассветная дымка, светает. Скорее в вагон! Ну, езжай же, езжай поскорей!

Между прочим, я обут уже не по-зимнему, в ботинках, хотя валенки еще не сдал. Ботинки простояли зиму под кроватью, и ничего. В лагере, конечно, надо глядеть за хорошими вещами в оба, воровство случается, но в нашей комнате такого пока не было. А в ботинках бегать по заводу из цеха в цех, конечно, быстрей и легче. В общем, я сразу помчался на электростанцию, в энергодиспетчерскую. У двери подал условный знак, дверь открылась, и Нина сразу втащила меня в помещение — снаружи уже почти светло. Шапка слетела у меня с головы еще у дверей, потом ее увидела и подняла Нелли…

Я стал благодарить Нину за фотографию и письмо, а сам чувствую себя неловко — когда влезал в вагон, мне что-то попало в глаз и не проходит. И Нина сразу заметила — глаз красный. Она повернула мою голову к себе: открой глаз! А сама приоткрыла рот, и я почувствовал, как ее язык нежно прикасается к моему глазу, прямо к глазному яблоку. И вот Нина уже показывает мне — на кончике пальца у нее соринка, вынутая из моего глаза. Никогда еще меня не лечили таким нежным способом… И еще Нина сказала, что язык — самый сильный мускул, он же — самый нежный и подвижный. И повредить никак не может…

Нелли тем временем накрыла стол — завтракать! Там Piroschki, баночка с икрой, колбаса, крольчатина, хлеб белый и черный — кто все это съест? Это Нина хочет устроить мне «настоящий день рождения». А я начинаю опасаться, что про нас узнают и НКВД живо расправится с нами обоими и с Нелли. «Не бойся, мой хороший, мы с Нелли все продумали, — сказала Нина, заметив мое беспокойство. — Мы сюда пригласили и Михаила Михайловича. Он сказал, что наша идея отпраздновать здесь твой день рождения не так уж плоха. Электрики, которых ты ему привел, работают отлично. И вот теперь можно будет тебя отблагодарить, сказал он».

Ну хорошо, но мне все равно боязно. Но вот стол готов, и в это время кто-то стучит в дверь. Я бросаюсь прятаться, Нина открывает дверь — пришел Миша. «Ну, где вы вашего любимца прячете? Или он еще не пришел?» — вопрошает он, входя. Нина позвала меня из «укрытия», Миша стал поздравлять меня с совершеннолетием — это ведь особенный день рождения, надо, мол, его хорошо отметить. И крепко пожал мне руку, значит, это он от души говорит. Стал расспрашивать, почему меня долго не было, что я делал в лагере. Он хотел бы поговорить с моей помощью с рабочими из пленных. Насчет выработки, и еще он застал однажды целую компанию за выпивкой. Он хочет сам поговорить с ними, а не устраивать из этого дела шум, потому что в основном он работой этих людей доволен.

И все равно, я себя чувствую не совсем хорошо в обществе Миши, не могу сказать почему. Просто боюсь, что нехорошо это для наших отношений с Ниной.

Зазвонил телефон. Спрашивают Мишу, он с кем-то поговорил и сразу ушел. Только сказал: «Уберите все это поскорей!» Что случилось? Нина смотрит на меня испуганно, наверное, она чувствует то же самое: у этого завтрака еще могут быть последствия. И надо мне как можно скорее исчезнуть отсюда. Сердце у меня колотится, я второпях одеваюсь; никогда еще я так поспешно не прощался с Ниной, один только короткий поцелуй… «Поторопись!» — сказала Нина уже у двери. Куда я должен торопиться? Сюда идут какие-то проверяющие?

И только я успел свернуть за угол, как навстречу прошли трое мужчин и женщина, мне они показались подозрительными. Они вошли в энергодиспетчерскую, а с другой стороны уже направлялся туда же Михаил Михайлович.

Кто знает, может, это просто обычная проверка. А может, и нет… Ругаюсь про себя: будь вы неладны! Два человека нашли друг друга и полюбили, мы ведь молодые, не преступники, не уголовники, а все равно должны прятаться. Или я зря перепугался? Не уйду отсюда, пока не узнаю, по крайней мере, сколько времени они там пробудут. Но и слишком близко подходить нельзя, чтобы не заподозрили. Что говорил Макс? Что доносчики — везде!

Известно же, советским гражданам запрещено общаться с военнопленными, дружить с ними. А уж любовные отношения — ого! За это могут наказать как изменника Родины, вредителя коммунистического государства рабочих и крестьян. На что решаются Нина и другие женщины! И я вспоминаю о девушках возле фонтана в Киеве, которые совали нам еду, когда наша колонна проходила мимо. И о Лидии, штукатуре на стройке, с которой мы тайно встречались в обеденный перерыв. Что же это за общество, где так относятся к людям? Впрочем, если вспомнить время в конце войны, то у нас в Германии было не лучше. Евреи считались врагами германского рейха, запрещались смешанные браки, а для людей, которые считали иначе, жизнь стала опасной. И наказания были такие же жестокие, как здесь. Я-то думал, что социализм и коммунизм будут счастьем для человечества!

Я был так занят своими мыслями, что мог и не заметить, как дверь диспетчерской открылась и те трое мужчин и женщина вышли оттуда, и Миша с ними. Они что-то обсуждают и направляются к подъехавшей автомашине. Миша попрощался с ними и вернулся в помещение. Значит, надо подождать, пока опасность минует. Слава Богу, через несколько минут Миша выходит и направляется к другому зданию электростанции. А я, подождав еще немного, иду к девушкам. Входить можно спокойно, я ведь знаю, что никого постороннего там нет. А Нина бросается меня обнимать и торопливо объясняет, что весь этот визит никакого отношения к нам и к нашему роману не имеет. Они приходили совсем по другому делу: электростанцию, и прежде всего энергодиспетчерскую, будут модернизировать, потому что все чаще происходят аварийные отключения, а это плохо отражается на работе цехов.

Словно камень свалился у меня с сердца, да какой там камень — целая гора! Что это я такое себе навыдумывал? Нина хочет, чтобы я хоть немного побыл здесь, но я ее убедил — лучше мне теперь исчезнуть. Явится сюда еще кто-нибудь, да мало ли что. Только нам обоим не хватает сейчас попасться!

Нежные объятия, Нина гладит мое лицо. «Ах, как я рада, что они приходили не из-за нас!» — бормочет она между двумя поцелуями и отпускает меня. «До послезавтра!» — повторяет Нина мне вслед.

Медленно оправляюсь от пережитого возбуждения и страха, что нас разоблачат. А не легче было бы без любви с Ниной? Сразу же гоню эту глупую мысль — ведь это же яркий луч света в потемках плена. Нет, нет, не хочу потерять его, несмотря на все страхи, все опасности. Ну да, я еще очень молод, но мои нервы должны это выдержать! И я заранее радуюсь нашему «послезавтра».