А до Берлина было так далеко

Командир батареи старший лейтенант Комаров приказал по телефону лейтенанту Сироте с его разведчиками и связистами перебраться за Черную речку, обнаружить уцелевшие огневые точки гитлеровцев и их координаты передать на батарею. Разведчики незаметно подобрались к позициям фашистов и засекли их огневые точки. Получив от них данные, наши орудия легко подавили огневые точки врага.

Как только батарея подавила огневые точки, к ней присоединились другие орудия дивизиона капитана К. Б. Соколова и полковая батарея старшего лейтенанта А. Ф. Ватченко. Наша пехота поднялась в атаку, успешно преодолела первую траншею врага, очистила деревню Присморжье. Завязался бой во второй и третьей траншеях за Александровку. Артиллеристы, поддерживая пехоту огнем и колесами, быстро уничтожали обнаружившие себя огневые точки врага.

Вместе с командиром полка подполковником В. Я. Даниленко мы прошли по Присморжью и Александровке. Повсюду исковерканные пушки, пулеметы, повозки, орудийные передки врага. Большие потери понес враг и в живой силе.

И вот начались бои по ликвидации демянской группировки. Фашисты понимали, что могут снова оказаться в окружении, и ожесточенно сопротивлялись. Как стало известно после войны, командующему 16-й немецкой армией было приказано самим фюрером - любой ценой сохранить демянскую группировку. Выполняя этот приказ, сюда, в рамушевский коридор, гитлеровцы бросили свежие части. Попавшие к вам в плен солдаты и офицеры говорили: "Демянск - это маленький Верден", а рамушевскую горловину окрестили "коридором смерти". Так это было и в действительности - прорвать наш фронт окружения и образовать рамушевский коридор удалось ценой больших потерь.

Гитлеровское командование образно называло свою демянскую группировку пистолетом, направленным в сердце России.

Наступление войск нашего Северо-Западного фронта с 3 по 20 мая существенных результатов не дало. К выполнению поставленных задач войска были подготовлены слабо, хотя личный состав проявил тогда мужество и отвагу.

Однако возвращаюсь к событиям, происходившим в первые дни сентября 1942 года. Островский, Нейман и я направились по первой траншее, по пути внимательно рассматривая позиции противника. У блиндажей останавливались, присаживались к красноармейцам, расспрашивали их о житье-бытье: как кормят, давно ли мылись в бане, регулярно ли получают почту, как обстоят дела с боеприпасами? Бойцы охотно отвечали на наши вопросы. Жалоб у них не было.

Шли по траншее мы, наверное, около часа. Со стороны противника внезапно началась ружейно-пулеметная стрельба. Может быть, оттуда заметили группу? Мы пригнулись и присели на дно траншеи. Стрельба то утихала, то снова усиливалась.

- Как вы думаете, - спросил я у командира полка, - почему наши пулеметы и минометы молчат, не отвечают гитлеровцам?

Он пожал плечами.

- Потому что не хотят обнаруживать себя.

- Правильно, а почему не хотят обнаруживать? Потому что некуда им надежно укрыться от огня противника: траншеи неглубокие.

Стрельба в это время стихла.

Ознакомившись со всей системой обороны полка подполковника Неймана, зашли на огневые позиции 14-го отдельного противотанкового дивизиона, где побеседовали с артиллеристами. Бойцы рассказали о прошедших боях, о тех, кто отличился, сколько танков подбили. Я спросил у молодого артиллериста, недавно назначенного наводчиком орудия:

- Если танки прорвутся на батарею, не испугаетесь?

- Нет, что вы, товарищ полковник! Пусть попробуют сунуться, назад не вернутся!

Бодрый дух командиров и бойцов, с которыми довелось беседовать, радовал.

Рядом с нами стоял старшина и посматривал то на меня, то на наводчика, с которым разговаривали. Мы собрались уходить, но я обратил внимание на то, как пристально смотрит старшина, и решил с ним побеседовать.

- Давно на фронте?

- С первых дней, товарищ полковник!

- Откуда родом?

- Воронежский, из села Калмыка.

- Так мы с вами, оказывается, земляки! Старшина просиял...

- Да ведь я вас сразу узнал.

- Чей же вы будете?

- Касаткина, сапожника, сын. Мы жили от вашего дома через два двора. Я хорошо знал ваших братьев, а с Яковом Митрофановичем вместе воевали в гражданскую войну. Он же у вас моряк! Участвовал в штурме Зимнего. Воевал против Врангеля.

- Точно, - подтвердил я. - Теперь нам с вами придется вместе воевать против фашистов.

- А когда их погоним?

- Скоро.

Конечно, тогда никто из нас не думал, что придется участвовать в битве за Берлин. Но все мы, от красноармейца до генерала, об этом только и мечтали. Отсюда, из-под Старой Руссы, до Берлина еще было далеко - целых 2640 километров...

Встреча с земляком меня обрадовала. Расспросил Касаткина, как он воюет. Оказалось - не посрамил родной воронежской земли. От его метких выстрелов запылал не один танк врага. Правда, был дважды ранен сам, но после излечения вновь возвращался в свой дивизион.

Наступили сумерки. Стало холодно, сыро, ветрено. Деревья по-осеннему тягуче гудели в темноте. Мы вышли в открытое поле.

- Пойдемте напрямую, здесь ближе, - предложил Островский.

Темнота скрыла нас от врага.

Пошли напрямую, но путь оказался длиннее, чем по берегу. Не раз пришлось пережидать на земле, когда погаснут осветительные ракеты противника, а над головой перестанут свистеть трассирующие пули.

Следующие два дня ушли у меня на знакомство с артиллерийскими частями. Все орудия стояли на огневых позициях в готовности поддержать стрелковые подразделения. Основные и запасные огневые позиции были тщательно оборудованы и замаскированы.

Специальные подразделения - саперный и батальон связи - разместились вдоль реки. Блиндажи вырыли в крутом берегу. 108-я отдельная разведывательная рота расположилась в лесу, неподалеку от КП.

Мы пошли к разведчикам в последнюю очередь. Не доходя до глубокого оврага, в котором они располагались, увидели группу бойцов, подошли к ним.

- Чем занимаетесь?

- Охраняем осужденных судом военного трибунала.

- Кого и за что осудили?

- Вон этих, - показал сержант на стоящих в стороне двух красноармейцев. За невыполнение приказа командира отделения в бою и проявленную трусость.

Приговоры трибунала были действительно суровы. Трусам и паникерам не было пощады на фронте. Мне были известны случаи, когда из-за таких людей срывались целые операции. Но в данном случае, очевидно, необходимо было во всем разобраться самим. Я вызвал прокурора дивизии майора юстиции Макарова. Вместе с ним и с комиссаром дивизии побеседовали с осужденными. Одному было лет двадцать шесть, другому - около двадцати. О происшедшем с ними, чувствовалось, они горько сожалели.

Оба они не отрицали проявленного ими во время поиска малодушия. При захвате пленного испугались и отошли от блиндажа противника, несмотря на приказ командира отделения сержанта Михалева вернуться.

Мы пришли к единому мнению: "Ходатайствовать о замене сурового приговора искуплением вины в бою". Красноармейцев удалось оставить в разведывательной роте.

* * *

На девятый день моего пребывания в 182-й стрелковой дивизии командующий армией проводил вручение боевых знамен полкам и отдельным частям дивизии. Выдалось утро, туманное и влажное, но вскоре появилось нежаркое сентябрьское солнце - золотистый и ясный день встал над зубчатыми вершинами сосен.

На небольшой поляне, среди густого леса, выстроились представители полков и отдельных частей во главе с командирами и комиссарами.

Разделить наше торжество приехали гости: командир 200-й дивизии полковник Петр Ефимович Попов со старшим батальонным комиссаром Василием Федоровичем Калашниковым - наши соседи слева, командир 26-й стрелковой дивизии полковник Павел Григорьевич Кузнецов, наш правый сосед. Приехал и командир 254-й стрелковой дивизии полковник Павел Федорович Батицкий. Вместе с Павлом Федоровичем поступили мы в Академию им. М. В. Фрунзе, вместе ее окончили в 1938 году.