А до Берлина было так далеко

Солнце уже спряталось за лес. Густой сероватый туман поплыл от реки Ловать. Серии ракет всплывали на противоположной стороне; черная вода каскадом загоралась у песчаной отмели берега.

Мы шли тропинкой под обрывистым берегом. Когда свет ракет опадал клочьями мертвого огня, тогда отчетливо слышался стук пулеметов. Трассирующие пули веером летели через все пространство реки, вонзались в мокрый песок, тюкали над нашими головами в стволы деревьев.

- Ходить здесь опасно, - прервал молчание генерал Корчиц.

Вот и знакомый блиндаж. У входа нас уже ожидал начальник штаба подполковник Тихомиров.

- Поступила депеша из штаба фронта. Вам, товарищ генерал, приказано немедленно явиться к новому месту службы.

Корчиц нахмурился. Еще не успел сдать соединение, проститься со всеми однополчанами, а приказ немедленно уезжать.

Утром он распрощался со всеми, кто был в штабе дивизии, и уехал в 1-ю ударную армию.

С этого момента я вступил в должность командира дивизии. Масса вопросов волновала меня. Как пойдет моя служба, когда на плечи легла такая ответственность? Дивизия - сложный организм, объединяющий несколько тысяч людей, организационно состоящий из трех стрелковых и артиллерийского полков, противотанкового и зенитного артиллерийских дивизионов, разведывательной роты и саперного батальона, батальона связи, тыловых частей и учреждений. С этими тревожными мыслями я заснул. Вскочил от сильного гула. От глухих ударов сыпалась со стуком земля на стол, звенело стекло лампы, весь блиндаж слегка вздрагивал. Снаряды противника рвались неподалеку от оврага, в котором был расположен командный пункт. Проснулся и комиссар дивизии Яков Петрович Островский.

- Что думаете делать, Василий Митрофанович?

- Пойду в 232-й полк, - ответил я комиссару.

- Вот и хорошо, - весело отозвался Островский, - пойду и я с вами.

- Очень рад. Мне будет легче знакомиться с людьми и обстановкой.

Наспех позавтракали и в сопровождении двух автоматчиков направились по тропинке, через поле, кустарник и небольшую рощицу. Только вышли на поляну, как в расположении противника скрипуче "заиграли" шестиствольные минометы, низкое небо расцветилось огненными трассами мин. С глухим гулом, сотрясая землю, разорвались от нас метрах в двухстах. Мы бросились в старую глубокую воронку, переждали обстрел, пошли дальше. По пути Яков Петрович рассказал о командире 232-го стрелкового полка:

- Иван Григорьевич Мадонов прибыл в дивизию недавно, но уже успел показать себя умелым командиром. Вот что случилось у нас в июне этого года. Противник ровно в пять часов утра открыл ураганный артиллерийский огонь по участку обороны 232-го полка. Одновременно в воздухе появились его самолеты, началась бомбежка. Около часа продолжалась огневая обработка, а затем враг перешел на узком участке в атаку. Основной удар пришелся как раз по позициям 232-го полка, где гитлеровцы пошли вперед при поддержке танков. Несмотря на отчаянное сопротивление бойцов полка, врагу удалось вклиниться в глубь наших позиций.

Мадонов принял смелое решение - направить роту танков под командованием старшего лейтенанта Латышева в обход вклинившихся в нашу оборону гитлеровцев и ударить во фланг и тыл. Маневр удался, вскоре мы увидали, как два немецких танка задымили, а остальные начали пятиться как раз, к тому месту, где в засаде их ожидали орудия младшего лейтенанта Кучерова. Ударами с близкого расстояния по бортам эти танки были подбиты. Подразделения полка перешли в контратаку и выбили врага с занятых позиций...

Мадонов встретил нас на опушке леса. Доложив, провел к наблюдательному пункту полка, который был оборудован на четырех вековых соснах и замаскирован так, что ни с воздуха, ни с земли его нельзя было обнаружить. Там находился командир, который в бинокль наблюдал за действиями противника. Здесь же стояла стереотруба, сидел с аппаратом телефонист. Я поднялся вверх, приник к окулярам и увидел через стереотрубу как на ладони первую позицию врага. Видно было, как мелькали стальные каски в траншеях.

За этот день мы прошли и осмотрели батальонные районы обороны 232-го полка. Практически оборона была здесь построена так же однообразно, как и у соседа - подполковника Кротова. Познакомился и побеседовал я с командирами батальонов, рот и батарей, командирами взводов и отделений, со многими красноармейцами. Настроение у всех было боевое. Некоторые командиры и даже красноармейцы прямо задавали мне вопрос: "Когда, товарищ полковник, начнем наступать? Сколько можно сидеть в обороне?"

Выводов поспешных я не делал. Все увиденное тщательно анализировал, все услышанное обдумывал и потихоньку намечал план своей будущей работы.

На следующий день, с рассветом, вместе с комиссаром пошли на левый фланг дивизии, на участок обороны 171-го стрелкового полка. Линия обороны проходила вдоль берега реки Ловать. Шли под береговым обрывом спокойно, пули и осколки свистели выше наших голов. Яков Петрович по пути дал краткую характеристику командиру 171-го стрелкового полка подполковнику Ивану Ивановичу Нейману. По национальности он латыш. Спокойный, хладнокровный, неторопливый, очень рассудительный - вначале все взвесит, выслушает мнения подчиненных, а потом принимает решение.

- Награжден двумя орденами Красного Знамени, - закончил Островский.

Подполковник Нейман - высокий, стройный, свежевыбритый, светловолосый, с синими холодными глазами - встретил нас недалеко от своего командного пункта, врытого в берег реки. КП был так замаскирован, что не просматривался ни с воздуха, ни с земли. Представился он, твердо произнося слова, доложил обстановку. На все мои вопросы отвечал предельно кратко, со знанием дела обрисовал обстановку в батальонах и отдельных ротах, дал характеристику командирам. Чувствовалось, что он хорошо знает подчиненных, знает, кому из них лучше поставить ту или иную задачу в бою. Все вместе мы пошли по первой траншее от реки Ловать к правому флангу полка.

Передний край растянулся на десять километров вдоль реки. Начали мы знакомство с батальоном Н. И. Микерова с его командного пункта. Все блиндажи для жилья командиров и красноармейцев врыты в берег, сделаны добротные перекрытия в три-четыре наката. С НП батальона я осмотрел окрестности в бинокль - впереди чернели остатки деревни Редцы, местность вокруг ее развалин изрыта траншеями, ходами сообщения, окопами, показали мне и несколько дзотов. Редцы - важный узел сопротивления, подготовленный к круговой обороне, связанный системой огня и заграждений с Присморжьем. Деревня с возвышенности круто спускалась к берегу Ловати. Именно здесь в дальнейшем предстояло нам участвовать в наступательной операции по окружению демянской группировки фашистских войск. Но тогда я этого, конечно, не знал.

Итак, на опушке леса у ручья, впадающего в Ловать, укрепился враг. Каждый метр земли перед своим передним краем гитлеровцы опутали колючей проволокой, густо усеяли минными полями, промежутки между опорными пунктами простреливались пулеметным, минометным и артиллерийским огнем. Наблюдая эту картину, я невольно вспомнил весну 1942 года. Тогда наша 200-я стрелковая дивизия наступала в этих же местах несколько левее.

Перед началом атаки стрелковые подразделения 200-й дивизии вышли на исходный рубеж. Артиллеристы изготовились на огневых позициях, их командиры заняли свои наблюдательные пункты.

После боя нам стало известно, что разведчики-артиллеристы из первой батареи 650-го артиллерийского полка Дудин, Цыганков, Степанов, Яковлев, Вартанян во главе с командиром взвода лейтенантом Г. И. Сиротой пробрались под сильным огнем противника к пехоте, залегшей на окраине Присморжья, чтобы корректировать огонь наших орудий. Наступающие подразделения дивизии имели задачу захватить Присморжье и выйти к Рамушево, разъединив старорусскую и демянскую группировки, и надежно обеспечить на фланге стык через реку Ловать со 182-й стрелковой дивизией.

После короткой артиллерийской подготовки пехота поднялась в атаку, ворвалась в Присморжье. Но несколько огневых точек врага ожили и открыли огонь. Продвижение пехоты вновь приостановилось. Артиллеристам приказали подавить огневые точки противника. Снарядов было мало, и требовалось вести особенно прицельный огонь.