Джон Р.Р.Толкиен. Биография

В период жизни в Пуле он по-прежнему усердно старался работать, и нетрудно вообразить его портрет конца шестидесятых. Толкиен сидит в скромно обставленной комнате, среди книг и бумаг, с зажатой в зубах трубкой. Он пытается уловить суть фразы, лет десять тому назад набросанной впопыхах на каком-то клочке бумаги, или подыскивает в своей мифологической системе место для новой идеи. Но за последние десять лет далеко он не продвинулся, и «Сильмариллион» остался таким же хаотичным собранием фрагментов, каким был и в пятидесятые. Он разрастался бессистемно: из одной идеи рождался десяток новых, а из них, в свою очередь, — новые взаимосвязи между многочисленными сюжетными линиями. Но Толкиен по-прежнему был предан делу своей жизни и всё так же мечтал создать «мифологию для Англии». В пятидесятые годы ему даже приходила мысль посвятить её королеве Елизавете II.

К концу шестидесятых Толкиен стал мультимиллионером, но они с Эдит так привыкли экономить, что и теперь не могли обращаться с деньгами свободно. Впрочем, они организовали трастовые фонды для своих детей и внуков, а сами жили в своё удовольствие. Больших трат они себе не позволяли, но в мелочах себе не отказывали. Почти каждый день они ходили обедать в ресторан и наслаждались изысканными блюдами и винами, не забывая, впрочем, ворчать по поводу цен. Толкиен стал элегантно одеваться, чем, должно быть, немало удивил бы своего старого друга Льюиса. В молодости они оба не одобряли страсть к модному платью, считая её выражением латентной гомосексуальности. У Льюиса эта неприязнь доходила до абсурда: говорили, что новый костюм на нём превращается в старый за один вечер. Толкиен же на восьмом десятке неожиданно полюбил изящные шёлковые галстуки и брюки «от кутюр»; эта перемена во вкусах наглядно запечатлена на фотографиях.

Толкиен по-прежнему получал много писем, но корреспонденцию сначала просматривали сотрудники издательства, так что теперь ему не приходилось отвечать на все до единого вопросы поклонников. Он не утратил интереса к проблемам экологии и, подобно многим пожилым людям, всё чаще возмущался переменами в окружающем мире, ибо полагал, что мир меняется далеко не к лучшему. Он отказался посещать свой любимый ресторан, когда к нему проложили новую дорогу, уничтожившую прекрасный уголок сельской природы. Особенно его вывело из себя известие о том, что одному судну на подводных крыльях, возившему пассажиров через Ла-Манш, без его разрешения дали имя «Тенегрив» — в честь коня Гэндальфа. А на обороте одного чека, адресованного в службу налогового управления, он написал: «На ‘Конкорд’ — ни пенни!».

А затем безмятежной борнмутской жизни внезапно пришёл конец. В 1971 году Эдит госпитализировали с приступом острого холецистита. Спустя несколько дней, 29 ноября, в возрасте восемьдесяти двух лет, она скончалась.

Со смертью жены вся жизнь Толкиена снова изменилась — теперь уже в последний раз. Ещё несколько недель он провёл в Пуле, но лишь для того, чтобы привести в порядок все дела. Затем он пожил какое-то время с семьёй и старыми друзьями, постепенно, медленно примиряясь со своей утратой. Его сын Кристофер, в то время преподававший в Нью-Колледже, помог отцу получить просторную квартиру в доме №21 по Мёртон-стрит, принадлежавшую Мёртон-Колледжу. Здесь у Толкиена снова появился настоящий кабинет, и он перевёз сюда свою библиотеку. Плата за жильё была чисто номинальной; за квартирой ухаживал смотритель; в колледже Толкиену полагались бесплатные ланчи и ужины; телефон также был бесплатным; дом был обставлен антикварной мебелью, а в гостиной красовался огромный уилтонский ковёр.

Толкиену приятно было вернуться в Оксфорд и вновь войти в академическое сообщество на правах почётного члена колледжа. Но жизнь его текла одиноко, и временами он чувствовал себя глубоко несчастным. Он по-прежнему возвращался к своему великому труду, по-прежнему отвечал на письма поклонников, часто виделся с детьми и внуками, встречался с теми из друзей, кто ещё оставался в живых. Весной 1973 года Толкиена навестил Кристофер Уайзмен — его старый друг и товарищ по ЧКБО, и они долго предавались воспоминаниям о минувших годах. Кроме того, Толкиен вместе с сыном Джоном съездил в гости к своему брату Хилари, который ещё в тридцатые годы стал садоводом и до сих пор жил на ферме в Ившеме.

В последние годы Толкиена осыпали почестями как в научном мире, так и в мире литературы. Весной 1972 года на церемонии в Букингемском дворце ему вручили орден Британской империи II степени [177], а тем же вечером Рейнер Анвин устроил в его честь банкет в клубе «Гаррик» в Мейфэре [178]. Множество почётных степеней Толкиен получил и от научного сообщества, но самой приятной для него наградой стало звание почётного доктора литературы, присуждённое ему на церемонии в стенах театра Шелдона — дома совета Оксфордского университета. Торжественную речь произнёс его старый друг и товарищ по клубу «Инклингов», Колин Харди, который к тому времени стал официальным оратором университета.

Вот уже несколько лет здоровье Толкиена постепенно расстраивалось. Ещё в Пуле у него начались приступы артрита и воспаления мочевого пузыря, а с конца 1972 года его стало мучить несварение желудка. Он обратился к врачам, но рентген ничего не показал. 28 августа 1973 года Толкиен отправился в Борнмут, навестить своих приятелей, Дениса и Джослин Толхерстов. Миссис Толхерст отмечала свой день рождения, и Толкиен чувствовал себя неплохо и даже выпил немного шампанского. Но посреди ночи он проснулся от острого приступа, и рано утром его увезли в больницу. Только теперь обнаружилась острая язва желудка, которую не удалось выявить на рентгеновских снимках. Три дня спустя, воскресным утром 2 сентября 1973 года, профессор Дж.Р.Р. Толкиен скончался в возрасте восьмидесяти одного года.

Глава 14. Легенда жива

Вот что писал о «Властелине колец» в конце шестидесятых журналист Найджел Уолмсли:

Далее он заявил, что к 1968 году звезда Толкиена начала клониться к закату и что появились «…признаки, внешние показатели резкой перемены в культурных установках, которой предстояло положить конец этой кратковременной вспышке популярности. Толкиен утратил современное звучание» [179].

Уолмсли оказался столь же дальновидным, как и те, кто в своё время утверждал, что «Битлз» обречены на провал или что Третий рейх простоит тысячу лет. Случилось нечто прямо противоположное тому, что он предсказывал: «Властелин колец» стал ещё популярнее, и число его поклонников продолжает возрастать до сих пор.

В данном случае ошибка вполне объяснима: журналисту показалось, что «Властелин колец» способен заинтересовать только людей определённого типа. Если бы эта книга и вправду привлекала только разочарованную западную молодёжь, то её по праву можно было бы счесть чем-то вроде модного аксессуара — объектом повального, но кратковременного увлечения. Но в действительности «Властелин колец» обладает притягательностью для широкого круга людей с самыми разнообразными культурными установками.

И всё же Уолмсли был не одинок (и уж, конечно, не оригинален) в своих заблуждениях. Ещё задолго до него, в 1961 году, журналист Филип Тойнби писал с неподдельной радостью, что толкиеновские «…ребяческие книжонки канули в милосердную Лету» [180]. А в дальнейшем книги Толкиена своей невероятной популярностью навлекли на себя целую лавину критических выпадов. «Толкиен — модный писатель» сменился на страницах газет и журналов «Толкиеном-расистом», «Толкиеном-сексистом» и «Толкиеном-фашистом». Критик Уолтер Шепс назвал мир Толкиена «патерналистским», а прочие принялись клеймить его как «реакционный» и даже, как это ни странно, «антиинтеллектуальный» [181]. Одни насмехались над «Властелином колец», именуя его «Винни-Пухом в позе эпоса» и «ответом волшебного царства Конану-варвару», другие отыскивали в нём непростительные недостатки, третьи и вовсе пытались сбросить его со счетов как безделицу [182].