Разные годы

— Конечно, все это верно… Умение — великая вещь! Но тогда дело решил один человек, его уже нет, — Николай Смоляков, коммунист, скромный и тихий человек.

По тревоге он первый взлетел и сразу же увидел ровный строй вражеских бомбардировщиков. Нужно было задержать их перед целью, нарушить их строй, заставить принять бой, посеять смятение. Николай Смоляков врезался в гущу вражеских бомбардировщиков, расстроил их ровные шеренги. На него напали истребители. Смоляков принял бой, сковал истребительную авиацию. Все это продолжалось не более минуты, но и ее было достаточно для того, чтобы наши истребители набрали высоту и нанесли удар бомбардировщикам. Смоляков погиб, но он подготовил успех авиационного сражения. Вот почему, когда в полку вспоминают о шестнадцатом мая, возникает такой обаятельный, смешливый и вихрастый образ гвардии лейтенанта Николая Васильевича Смолякова. Кто бы мог подумать, что в нем таится великая героическая душа?

Тем временем наступил срок возвращения Харитонова. Где же он? Чуров поглядывал на небо, но ничего тал: не находил. Но наблюдатель уже донес:

— Три наших самолета идут к аэродрому!

— Сколько? — вскочил Чуров. — Три или четыре?

Наблюдатель умолк; прижав к лицу бинокль и поднимаясь на цыпочках, он хотел хоть чем-нибудь успокоить Чурова.

— Три или четыре? — крикнул он. — Я запрещаю вам молчать. Сколько?

— Вот и четвертый — за облачком не приметил, — оправдывался наблюдатель, он знал, что эти десять секунд неизвестности стоят очень дорого и Чурову, и летчикам, оставшимся на земле.

Харитонов приземлился и доложил об успешной разведке. К самолетам подали завтрак. Летчики по-прежнему сидели в кабинах — полк истребителей находился в состоянии готовности номер один.

После разведки Харитонова в воздух поднимались штурмовики — уничтожить двигавшиеся к фронту колонны.

В тот же день я побывал у штурмовиков. Вернее, у одного из них — Тимофея Старчука.

Можно ли было этого человека назвать выдающимся летчиком? Отличался ли он чем-нибудь от своих друзей, таких же, как и он, штурмовиков? Нет, младший лейтенант Тимофей Старчук как будто ничем не выделялся.

Он родился и вырос вблизи маленькой речки у села Верхние Туры на Урале. С детских лет увлекался рыбной ловлей, потом учился в сельской школе, уехал в город, где тоже продолжал учиться. Но все время думал, что будет моряком. Море казалось ему пределом всех мечтаний, надежд, мыслей. Но закончив школу, он подружился с летчиком и неожиданно для себя и учителей поступил в летную группу аэроклуба. Это был обычный Осоавиахимовский аэроклуб с тремя учебными самолетами. Старчук сказал себе: «Посмотрим, попробуем». В аэроклубе он был аккуратным и внимательным учеником, хоть нерешительность и робость покинули его спустя долгое время, после того сладостного момента, когда человека поднимают в воздух и впервые оставляют наедине с самолетом, с безбрежным пространством, когда человеку говорят: «Отныне у тебя есть крылья».

Потом Тимофей Старчук летал на юрких и послушных самолетах, научился не только летать, но и кувыркаться в воздухе. Истребителем он пришел на фронт. Его молчаливость, застенчивость воспринимались его друзьями с усмешкой: по морю грустит… Но командир подбадривал Старчука: «Ничего, молчаливые люди злее дерутся».

И младший лейтенант действительно дрался неистово, упорно и почти всегда возвращался на аэродром с победой. Много раз летчику-истребителю Тимофею Старчуку приходилось штурмовать вражеские колонны на линии фронта. Это были наиболее опасные, наиболее стремительные полеты, но Старчук любил их, и майор, командир полка, совсем не удивился, когда летчик попросил дать ему новый штурмовик.

В короткий срок он изучил и овладел самолетом, как всегда и всюду делал это с сосредоточенным упорством, с внутренним спокойствием.

Что ж, в самолете ничего нет особенного, надо только все изучить, чтобы в воздухе выработалась какая-то железная собранность, чтобы опыт и знания достигли той степени совершенства, когда руки кажутся продолжением штурвала, а ноги продолжением рулей, когда сердце бьется в унисон мотору — словом, когда человек и самолет кажутся слитыми воедино и только воля, крепкая воля летчика владеет сердцем и мотором, руками и штурвалом, ногами и рулями, нервами и теми кнопками, которые соединяют человека с бомбами, снарядами, пушками, пулеметами.

Когда слушаешь рассказы о штурмовиках, порой кажется, что это люди-исполины, люди сказочной силы и незаурядных способностей. Вот почему маленький ростом, худощавый, русоголовый Тимофей Старчук контрастировал с этим представлением. Много раз он вылетал на штурмовку вражеских войск, уничтожал из пулеметов и пушек фашистские колонны, поджигал машины, бомбами взрывал танки. Один маленький Тимофей Старчук — сын уральского колхозника, которого еще совсем недавно можно было встретить босоногого с удочками за плечом, на речке у села Верхние Туры, а потом на пыльном аэродроме Осоавиахимовского аэроклуба, один этот человек встречался лицом к лицу с тысячами врагов, вооруженных автоматами, танками, орудиями. И враги отступали перед ним. Как только он появлялся на бреющем полете над шоссе, над дорогой или поляной, они разбегались, бросая танки, автомобили, орудия.

В этот день Тимофея Старчука ждали до заката, но он не прилетел. На аэродроме встревожились, прислушивались, поглядывали на небо. Уже появлялись звезды, и далекие мечи прожекторов прорезали вечернюю мглу. Но Тимофея Старчука все не было, и в землянке все умолкли, как это бывает всегда с людьми на войне, когда в бою падает только что шедший рядом друг.

Тем временем Тимофей Старчук вел борьбу со смертью. Он хотел жить, и победа звала его к жизни. Он истекал кровью, но не сдавался. Он должен был жить, и та самая воля, которая владеет и мотором, и сердцем, и орудиями, и руками, — эта воля была напряжена до последних пределов, но не сдавалась.

Тимофей Старчук вылетел, как всегда, на штурмовку вражеской колонны, двигавшейся к линии фронта. Это уже был сумеречный час, но летчик нашел колонну, расстреливал и бомбил ее, взорвал дорогу, затормозил все движение, рассеял вражескую пехоту. Тимофей Старчук господствовал в эти мгновения над врагами, делал все новые и новые заходы, бил с тыла, с флангов, с фронта. В это мгновение над колонной появились два истребителя врага, два «мессершмитта». Истребители атаковали его, выпустив длинные пулеметные очереди, но промахнулись. Старчук вышел из зоны обстрела, поднялся вверх и на одно, едва уловимое мгновение оказался над истребителями. Он выпустил последний снаряд в хвост врагу. У него не было времени раздумывать — единственный снаряд и единственная возможность. На вражеском самолете взвился дымок, должно быть, осколок попал в крыло. Фашистский летчик ушел на посадку. Теперь Старчук остался лицом к лицу со вторым истребителем. У Старчука уже не было патронов и снарядов, и он решил пойти на таран. Он направил свой самолет на вражеский истребитель. И в это время он почувствовал страшную боль в плече. Пулеметная очередь врага, очевидно, повредила крыло; Старчук был ранен. Еще одна пулеметная очередь — пуля попала в правую руку. Но самолет Старчука идет на таран. Вот два истребителя уже сближаются. Старчук уже не думает — ни о жизни, ни о смерти, а только о победе. Но вот вражеский летчик не выдержал, он ушел вниз, спасаясь от верной гибели. И, по-видимому, этот страх не позволил ему развернуться для новой атаки.

Безоружный Старчук победил вооруженного врага, и теперь надо было добраться до аэродрома. Небо уже начинало темнеть. Он чувствовал кровь на щеке, чувствовал, как с каждой секундой силы покидают его. Та ясность, которая казалась ему привычной всегда, когда он находился в воздухе, уже не сопутствовала ему, он не мог даже определить — в порядке ли самолет? Но он летел, его воля к жизни теперь поддерживала его, придавала ему силы в эти тяжелые минуты. Никогда еще Тимофей Старчук так не хотел жить, как в этот вечер, когда смерть была так близка. Больше всего он боялся потери сознания. Он старался покачивать головой, привставать, чтобы убедить самого себя, что у него есть еще силы для полета.