Южане и северяне

— Вот негодяи! Что могли сделать учащиеся средней школы на войне? В таком случае не надо было начинать войну. По меньшей мере, здесь, в Республике Корея, такого не было. Теперь я понимаю, почему в Народной армии так много новичков и так мало взрослых. А тебе сколько лет исполнится в этом году?

— Мне девятнадцать лет.

— Значит, ты ровесник моего самого младшего брата Сангори.

После небольшой паузы он продолжал:

— Сейчас он учится в средней школе повышенной ступени в Ёнсане. Когда мы переезжали на Юг, сначала думали, в какой школе учиться — в сеульской или ёнсанской.

Вот так мы говорили о разных вещах. Другие пленные и полицейские по-прежнему молчали. Мы тем самым выделялись среди других в команде. Пользуясь случаем, как можно мягче, я осторожно спросил:

— Уважаемый товарищ, передав нас… Ой, извините, не «товарищ». Это я по привычке — на Севере при обращении всегда использовалось это слово.

— Ничего. Нормально. Я это знаю. А что ты хочешь сказать? Рассказывай.

— Я слышал, что вы, передав нас, отправитесь в Вонсан. Это правда?

— Откуда тебе известно? Как ты узнал?

— Узнал совершенно случайно. Когда оказываешься в таком положении, обостряется слух.

— Понятно. В чем дело?

— Если позволите, есть одна просьба к вам.

— Что за просьба?

— Я буду очень благодарен вам, если вы передадите, что я жив и здоров.

— Мне зайти к вам домой?

— Нет. К нам трудно добраться. Самый удобный путь — это зайти к моему бывшему однокласснику и сказать ему. А он передаст нашим.

— А почему он не в армии?

— Он скрывался до последнего момента. Он такой.

— Значит, ты другой. Присоединился к «красной банде».

— Если сравнивать с ним, то так. Вообще-то я был мобилизован наполовину принудительно вместе с классом, а наполовину — добровольно. Конечно, при большом желании можно было избежать мобилизации.

— Тогда в чем дело?

— Представьте себе на минутку, что освобождена Южная Корея и страна объединилась. В таком случае как выглядели бы те, кто укрывался от войны?

— Это было бы ужасно, но твой друг не боялся этого.

— Он был спортсменом — играл в футбол и регби.

— Он не задумывался над этим вопросом, а жил как мог, тогдашним днем. А ты думал по-другому.

— Я же увлекался литературой…

— Эх! Беда с тобой. Вот почему ты добровольно оказался в Народной армии… Ну, хватит, противно слушать.

Человек из Чиннампхо дал понять, что он не знает деревню Вонсан, и сказал, чтобы я написал ему адрес. Обещал, что по пути заедет.

Я быстро начал искать свою записную книжку, но напрасно. Ее не было. Я вспомнил, что, когда мы ночевали в Канныне, она лежала в большом кармане куртки и мешала мне спать. Поэтому среди ночи я ее выбросил из классной комнаты во двор вместе с фотографией моего товарища Чхве Чжинмана. Мне казалось, что если я выброшу фото в отдельной обертке во двор, то это будет слишком дерзким поступком с моей стороны. Кроме того, я не был уверен, что без записной книжки могу сохранить эту фотокарточку.

Еще за день до этого дневник принес мне пользу в янъянском полицейском посту. После того как тот образованный полицейский бегло прочитал основные моменты моих записей, его отношение ко мне изменилось в лучшую сторону. Ведь до прочтения он угрожал, что, если я не принесу брошенный мною в лесу автомат, мне не жить. Ну а теперь, в Канныне, я избавился от дневника, так как он причинял мне неудобство во время сна. К тому же в той подозрительной обстановке, при которой все всегда проверялось и запрещалось, ни записная книжка, ни литература, ни фотография Чхве Чжинмана не представляли особой ценности, и я с легкостью с ними расстался.

И вот теперь, когда мне нужно написать адрес хоть на клочке белой бумажки, ее нет. Поэтому мне оставалось только объяснить устно, словами:

— На пути к Вонсану будут два перехода по железной дороге хумикири [31]. Затем пройдете местность Калма, будет начало Вонсана, пройдете еще примерно два километра, там еще раз перейдете один железнодорожный переход и увидите большой книжный магазин «Пэкха». Внутри здания встретитесь с парнем по имени Ли Ёнхван и скажите только, что я жив.

— Понял, — ответил он. Затем достал маленький блокнот и ручку. Спрашивал на ходу:

— Что делать на втором переходе?

— Надо переходить.

— Понял, перейду, а дальше?

— Надо идти налево.

— Сколько метров примерно надо идти?

— Совсем рядом. Первый или второй большой дом, магазин канцтоваров.

— Как называется магазин?

— «Лавка Пэкха».

Сказав, что понял, записал в блокнот и мое имя.

Наступило утро следующего дня, мы были еще в Чумунчжине. Откровенно говоря, я совсем забыл наш разговор. Помнил только тот ужасный момент, когда произошло то страшное событие с беглым ополченцем. Конечно, в глубине памяти где-то оставалась моя просьба, но результатов я не ожидал. И вот где-то часов в девять утра, собираясь в дорогу, человек из Чиннампхо нашел меня и напомнил мне о том разговоре. Мои сомнения несколько рассеялись. Перед отъездом он сказал:

— Если ты доберешься до Вонсана, я постараюсь тебе помочь освободиться. Впрочем, не уверен, буду ли я к тому времени в штабе корпуса.

Поистине удивительно, но он помог мне.

Однако пока ограничимся этим. Более подробно речь пойдет позже. Сейчас я хочу рассказать то, что непосредственно я услышал от приятеля Ли Ёнхвана, который где-то в 1959 году перебрался на Юг. К тому времени я был освобожден в Хыпкоке и вернулся домой, а потом также перешел в Южную Корею.

Он рассказывал о том, что приключилось с ним в далеком прошлом:

— Однажды перед закатом солнца мы сидели с приятелями в задней комнате. Вдруг неожиданно открылась дверь. В магазин вошел высокий полицейский в полной форме цвета хаки и в солнцезащитных очках. С ходу он назвал твое имя и спросил, знакомы ли мы с тобой. Мы все сильно перепугались и сказали, что не знаем. Догадавшись, в чем дело, он, чуть улыбаясь, спросил, кто из нас Ли Ёнхван.

Ёнхван осторожно откликнулся. Полицейский продолжал:

— Говорят, что ты играешь в футбол и регби. Кстати, твой друг жив и находится в плену в Чумунчжине. Иди к нему домой и сообщи родителям об этом.

Затем он вышел и закрыл за собой дверь.

Разумеется, Ли Ёнхван тогда не пошел к нам и не передал это сообщение. На то у него были свои причины: видимо, ему было очень неловко говорить моим родителям об этом. Ведь он и его дружки осознанно уклонились от мобилизации в Народную армию. Им наверняка было неудобно перед теми, кто служил в Народной армии. Однако слухи быстро распространились, и наши родители и без него уже знали. Я был очень удивлен этим фактом. В общем, вот она какая, человеческая жизнь!

Из-за внутренних беспорядков в 1980 году ^{21} в течение двух месяцев я был заточен в подвале на горе Намсан. Затем меня перевели в сеульский следственный изолятор, где за каждым моим шагом следил высоченный молодой солдат из Самчхока.

Однажды ночью у меня появилась возможность поговорить с ним наедине. Я узнал, что один из его двоюродных братьев был насильно завербован добровольцем в Народную армию во время Корейской войны 1950 года и что до сих пор нет никаких сведений о нем. Судя по возрасту, этим пропавшим добровольцем мог быть тогдашний человек из Самчхока. Однако я не сказал моему охраннику ни одного слова о событиях осени 1950 года.

…Кажется, это было в июне 1987 года до 29 числа ^{22}, примерно 18 июня. В 12 часов ночи должны были начаться массовые аресты. Один из полицейских заранее пришел в наш дом и предупредил об этом, чтобы хоть на несколько дней отсрочить наш арест…

2

— Эта местность называется Кансон.