Южане и северяне

Была чудная звездная ночь. Мы зажгли костер из сухих веток и всю ночь вели задушевные беседы и делились своими мыслями. Он хотел как можно скорее увидеть своих престарелых родителей и жену. И у меня тоже было желание скорее добраться до своего дома. Для этого надо было идти не в сторону Инчже, а по горным цепям Тхэбэксана двигаться к местности Янъян, куда направлялся мой собеседник. Другого выхода не было, и я решил идти вместе с ним. Тогда нам было не до «сознательности», мы думали только о выживании. Два дня мы шли от Одэсана до горной местности Сурисан, что находится около Янъяна, по красивым горным тропам, за два дня преодолев более 100 ли. И сейчас я вспоминаю эту прекрасную дорогу.

На пути мы прятались от дождя под большими скалами в течение трех дней. На четвертый день ночью Но Чжасун пошел домой. Пробыв дома один день, рано утром он вернулся ко мне с двумя комплектами крестьянской одежды; принес также сладости из клейкого риса — «инчжольми». Еще накануне мы заметили улей диких пчел. Собрали мед и вдоволь наелись им и рисовыми колобками. Затем мы расстались в лесу, даже не договорившись о возможной встрече в будущем…

Расставаясь, Но Чжасун сказал:

— Говорят, что южнокорейские войска отправляют домой тех, кто возвращается из Народной армии. Если ты скажешь, что был мобилизован в армию насильно, как и другие учащиеся средней школы, то тебя отпустят. Если пойдешь по течению реки, окажешься в Янъяне. Поезжай на грузовике. Да, послушай — твоя форма Народной армии выглядит уж очень убого. Возьми эту одежду и надень. Ее летом носил и отец, и я, иногда даже моя мать.

— К сожалению, я сейчас не могу возвращаться домой. Так сложились обстоятельства. Моя деятельность в прошлом ничего хорошего мне не сулит. Пойду на Юг, в Каннын, Самчхок и поработаю какое-то время разнорабочим. Я ведь как член партии много чего натворил в родных местах. Я об этом и жене рассказал.

Попрощавшись с товарищем Но Чжасуном, я, посвистывая, шел по горной долине. Затем наткнулся в одном месте на южнокорейские войска, которые двигались на Север. В крестьянской одежде я попал в руки двух статных молодых людей с нарукавными повязками, возможно, из отряда охраны общественного порядка.

Уже в грузовике на шоссейной дороге я откровенно сказал солдатам, что возвращаюсь домой после службы в рядах народного ополчения. Один из них, как бы одобряя мою откровенность, спросил, школьник ли я. При этом он назвал меня словом «товарищ», как принято в Северной Корее.

— Да, учащийся средней школы повышенной ступени, — ответил я ему.

— Значит, ты, как и мой сын Сеён. Хорошо бы, чтобы он тоже вернулся домой с поля боя. Следуй домой этой же дорогой, она пролегает далеко от района военных действий.

Затем он спросил:

— А откуда у тебя эти летние брюки и телогрейка? Кто тебе их дал? Почему крестьянская повязка на голове? Решил нас обмануть? Не выйдет! Тебя выдает твое лицо.

Слегка улыбнувшись, я не сказал ни слова в ответ. Если бы я признался, каким образом у меня оказалась эта крестьянская одежда, которую принес мне член Трудовой партии Но Чжасун, трудно даже представить себе, какими могли быть последствия.

Так, благодаря этим людям, я попал в полицейский участок. Первый полицейский, с которым я встретился здесь, был недавним южнокорейским студентом. Он сразу заметил на мне крестьянскую одежду, но не обратил никакого внимания на мой вид и не спрашивал ни о чем. Он был не только полицейским, но и настоящим представителем родной страны. Кроме того, полагаю, он понимал, почему я облачился в крестьянскую одежду и воспринимал это скорее как шутку.

Только что я сказал, что этот человек, будучи полицейским, является и достойным представителем своей страны. Понимаю, что не все согласятся со мной. Потому что он полицейский, и одет в форму американской военной полиции, и носит зеленые солнцезащитные очки, и поэтому не может уважать и любить нашу землю. Однако хотя он и носил эту форму с нарукавной повязкой, но, судя по тому, как он гуманно вел себя во время допроса пленного, можно было понять, что у него добрая душа и что он близок к народным массам. Вместе с тем возникает вопрос: не являются ли слова «народные массы» понятием относительным? К примеру, я, совсем молодой, литератор, увлекающийся Толстым и Бальзаком, носил крестьянскую одежду, подаренную мне товарищем Но Чжасуном. Но это не значит, что и другие стали «крестьянами». В этой связи хочется сказать, что понятие «народные массы», возможно, изменяется и приобретает новый смысл с изменениями в общественной жизни. Любое явление надо рассматривать в развитии. Невозможно сделать так, чтобы люди всегда носили черное пальто дурумаги [29] с резиновой обувью. В таком случае — что означает, в сущности, понятие «народные массы»?

Может быть, основными чертами являются благородство, совесть, справедливые поступки?

…В этот момент молодой человек из Самчхока шепнул мне на ухо:

— Говорят, вон тот человек служил в китайской армии Пхаллогун ^{20}. Но что-то не похоже.

Я с некоторым удивлением посмотрел в противоположную часть комнаты и увидел человека обыкновенного телосложения в светлой военной форме. Почему-то он усердно тёр свою спину о стену. Двигаясь то вправо, то влево, как будто по спине у него ползли вши. Я подумал, как недостойно ведет себя пленник 8-й Китайской армии. Заметив мой пристальный взгляд, незнакомец перестал тереть спину.

За время службы в Народной армии в течение трех месяцев я слышал много рассказов о китайской армии, все они были похожи на легенды. Однако ни разу мне не доводилось видеть солдата этой армии своими глазами. Поэтому я был очень взволнован, когда появилась возможность поговорить с бойцом этой легендарной армии. Я осторожно попытался заговорить с ним, но он почти не реагировал. Потом он очень кратко ответил на мои вопросы. Из его немногих слов я выяснил, что он с 17 лет до сегодняшнего дня прослужил в армии. А теперь оказался в таком незавидном положении. В нем совсем не было привлекательности, какая бывает у ветеранов. Более того, по сравнению с другими солдатами он выглядел неряшливо. Казалось, что он остался бы таким же туповатым человеком, даже если прослужил бы в армии не шестнадцать лет, а все сто шестьдесят.

Я был очень разочарован и потерял всякий интерес к этому человеку. Вероятно, он тоже знал свои «достоинства». Поэтому, видно, вначале и не клеился наш разговор. В конечном счете мы остались при своем — каждый играл свою игру. Так устроен человек.

Когда ты находишься далеко от человека и не сталкиваешься с ним, слышишь о нем только хорошее, это вызывает у тебя самые добрые чувства, даже трепет. Но когда находишься рядом и узнаешь человека, то складывается совсем другое впечатление в зависимости от достоинств или недостатков собеседника. В этом смысле можно сказать, что в нашей жизни нет каких-то уникальных людей. Мы все похожи друг на друга. Характер взаимоотношений между людьми в большей или в меньшей степени зависит от их человеческих качеств и от конкретных обстоятельств в данный момент. Поведение человека зависит от условий среды, в которой он находится. Сам поражаюсь, когда думаю об этом. Вот бывший воин китайской армии. Почему он так быстро опустился? Почему попал в руки противника? По идее, он, отважный воин, героически сражавшийся с врагом на огромной территории Китая в течение шестнадцати лет, не должен был сдаваться в плен. Подобные факты, а также беглое знакомство с этим человеком слишком отличались от моих представлений о жизни. Может быть, все это закономерно?

…Прошло уже обеденное время, и нам дали по горсти вареного риса, который мы съели с солью прямо из ладошки. И тут же нас вызвали на улицу. Стояла ясная осенняя погода. Во дворе полицейского участка нас уже ждала автомашина. Вместе с нами в машину сели двое охранников с карабинами — сзади и впереди нас. Машина быстро мчалась на Юг…