Война и люди

А наступать было не так-то просто. Противник имел здесь 33 тыс. человек, 452 орудия и миномета и 1170 пулеметов, в пашем корпусе — только 23 200 человек, 495 орудий (включая орудия ПТО), 920 пулеметов. Я уже не говорю о местности, по которой пришлось бы идти. Мощная гряда горных хребтов, сплошь поросших лесом, кручи...

Каждый вечер после ужина мы останавливались у комкоровского блиндажа и смотрели на горы. Не любовались ими, пет. (Хотя они были несказанно хороши в эти вечерние часы.) Мы уже знали па опыте, как коварны горы. Из-за каждой скалы с высоты следили за нами настороженные глаза врага, из-за каждого выступа мог обрушиться свинцовый ливень. Противник создал здесь глубоко эшелонированную оборону. Как ее преодолеть — вот что нас волновало.

Вот и сейчас Гастилович вздохнул, досадливо махнул рукой: дескать, что там смотреть, и пригласил меня и начальника штаба в блиндаж.

— Соседи, — сказал он, — уже реально готовятся к наступательным операциям. Оии пойдут вперед, а мы будем торчать тут, хотя можем сделать гораздо больше!

Антон Иосифович склонился над картой, отметил участок, который предложено было нам оборонять, потом сжал пальцы в кулак и продвинул его вперед:

— Вот так!.. Соберем группировку иа узком участке и ударим.

Мы посмотрели на карту. Главным направлением на участке корпуса был узкий проход через Яблоновский перевал на Керешмезе, Рахов, где параллельно друг другу шли в сторону Сигета и Мукачево железная и шоссейная дороги.

— Здесь и надо нанести главный, решающий удар, стянув основные силы корпуса, — говорил Гастилович.— Здесь главный узел обороны противника. Разрубим его — все посыплется.

Антон Иосифович при постановке боевых задач дивизиям предусмотрел такое направление движения, чтобы фронт корпуса все время сужался, нацеливая соединения на решение главной задачи: пробить брешь через Яблоновский перевал.

В душе я полностью поддерживал идею командира. Она понравилась мне смелостью и новизной замысла. Кроме того, нельзя оставаться на зиму в Карпатах. Подвоз боеприпасов, продовольствия по зимним горным дорогам необычайно тяжел. Здесь можно застрять основательно.

Через несколько дней, закончив планирование операции, Гастилович сказал мне:

— Поскольку ты, Никита Степанович, двумя руками за наступление — поехали к командующему. Доложим ему наше решение, вместе будем его отстаивать.

В штабе фронта по достоинству оцепили замысел комкора. Наступление наметили на 14 сентября. Однако началось оно на три дня раньше.

8 сентября полковник Угрюмов сообщил, что противник ослабил оборону на участке его дивизии, снял ряд частей. После проверки выяснилось: части эти переброшены севернее, туда, где перешли в наступление две армии нашего фронта — 38-я и 1-я гвардейская. Это встревожило и нас, и командование фронта, ведь основная задача корпуса — сковать силы противника, не дать использовать их на решающих участках. Командующий приказал немедленно начать активные действия.

Ранним сентябрьским утром по всему фронту корпуса загремела артиллерия. На позициях противника заплясали черные султаны разрывов. Полки пошли вперед. В течение двух дней 8-й стрелковой дивизии удалось продвинуться на 8—12 км и освободить населенные пункты Яремче, Кут Долинный и Петровец. Дальше темп наступления замедлился, дивизия застряла у самых отрогов Яблоновского перевала.

На «Большом командирском совете» (так мы в шутку назвали совещание, которое Гастилович созвал к исходу 14 сентября) попытались разобраться, почему дивизия продвигается медленно.

Одна из главных причин, как выяснилось, — отставание артиллерии. Враг, отступая, разрушал все мосты, взрывал или минировал дороги и теснины. Пехота с трудом, но все же преодолевала препятствия, а вот артиллеристы задерживались. Решили дополнительно выделить людей в саперные подразделения для восстановления дорог и мостов. Кроме того, Антон Иосифович несколько изменил направление наступления дивизии. Он всеми силами старался сузить фронт, понимая, что только так можно добиться успеха. Начав наступление на 110-километровом фронте, корпус через пять дней сократил фронт почти вдвое. Но и такой участок был слишком широк для нас.

После совещания Гастилович спросил у полковника Угрюмова, как долго он думает брать главный перевал?

— Завтра утром доложу, что мы на перевале.

— Не кажи гоп... Так, кажется, говорят на Украине? — в раздумье произнес Антон Иосифович.

Комкор оказался прав. Телефонного звонка пришлось ждать долго. Пять дней шли бои за Ходру и ее отроги. Противник здесь сопротивлялся особенно упорно. Гора прикрывала последние подступы к Яблоновскому перевалу.

На шестой день вместе с генералом Гастиловичем мы выехали в дивизию.

— Напролом лезете, в лоб, без артиллерии — вот и топчетесь на месте, — сказал Гастилович, разобравшись в обстановке.

— А что толку в артиллерии? Она внизу, — оправдывался комдив. — Снизу противника не собьешь.

— А кто сказал, что надо сбивать снизу?! Соседняя высота в ваших руках. Ее вершина почти на одном уровне с Ходрой. Поднимите туда ночью два артдивизиона — бейте прямой наводкой.

— Отбивную из фашистов сделаете, — добавил я. — Ставьте пушки на высоту Мунчелык да скажите спасибо майору Ходыреву за то, что позаботился и взял эту горушку.

Несколькими днями раньше умелым обходным маневром батальон старого моего знакомого майора Ходырева захватил Мунчелык. Мне пришлось быть свидетелем шутливого разговора между двумя боевыми комбатами — Бариновым и Ходыревым. (Тогда Мунчелык был еще в руках у противника.)

— И что ты этой высотки стесняешься? — иронически заметил Баринов. — Там же всего один немец сидит, да и тот насмерть перепуганный.

— Знаю, — невозмутимо отвечал Ходырев. — Я же его, фрица, от самого Курска гоню без продыха. Пусть отдохнет.

Разговор этот состоялся вечером. Хитрец Ходырев и словом не обмолвился о том, что к этому времени уже две его роты обошли Мунчелык с тыла. Ночью гора была взята.

— А план операции ты ведь у меня позаимствовал, — шутил утром Баринов. — Я таким манером «Ячмень» перед Маковицей брал.

— Пользоваться передовым опытом никому не возбраняется, — улыбался в ответ Ходырев...

К подъему орудий на Мунчелык готовились засветло. Командир дивизиона майор Шаломов тщательно осмотрел дорогу, все проверил.

— Поднимем, товарищ полковник, — заверил он меня. — Трудно будет, зато овчинка выделки стоит. Я и раньше предлагал туда забраться, — он кивнул на вершину горы, — но мне другие задачи ставили...

Как только стемнело, две машины подцепили пушки и двинулись вверх по горной дороге. Ох и тяжелая же это была дорога. Непрерывно лил дождь. Машины буксовали на глинистых склонах, в каменных россыпях. Вскоре их пришлось оставить, а орудия тащить вручную.

Противник, видимо услышав шум, открыл артиллерийский и минометный огонь. Но, несмотря пи па что, к четырем часам утра оба дивизиона заняли огневые позиции на высоте. Замаскировавшись, расчеты ждали сигнала. В десятом часу, как только рассеялся туман, паши артиллеристы начали обстрел Ходры. Огонь вели прямой наводкой, огонь на уничтожение — точный, разящий. Почти каждый выстрел достигал цели: оборону противника разведали и изучили заранее.

Гору Ходру взяли в тот же день. Теперь путь на Яблоновский перевал был открыт.

И все же решающую роль в захвате этого важного рубежа сыграла 138-я стрелковая дивизия. Вначале, готовя операцию, ей отвели второстепенное направление. Наступала она самостоятельно, в отрыве от основных частей корпуса, на левом фланге. И, надо прямо сказать, на ее успех мы не очень-то рассчитывали. Но комдив полковник Василий Ефимович Васильев в первый же день наступления показал себя умелым организатором боя в горах. Части этой дивизии, прорвав оборону, стремительно погнали противника параллельно основной дороге, по горным тропам. Они наступали в исключительно трудных условиях, как бы вдоль Карпат, по ущелью, и по водоразделам хребтов. Справа и слева отвесные скалы. Соседей нет. Вся надежда только на себя да на непроходимые высокие хребты.