Силуэты разведки

— И, наверное, самый простой с моей стороны вопрос, и, возможно, самый сложный для вас: чем занималась разведка Украины в тот период, когда вы ее возглавляли на протяжении 23 лет, с 1971 по 1984 годы?

— В общих чертах, поверхностно, ответить на этот вопрос просто. Рассказать в подробностях невозможно. За эти годы мы создали подразделение научно-технической и политической разведки, отдел, занимающийся использованием украинской эмиграции для проникновения на интересующие нас объекты.

Мы очень серьезно занимались также подбором и подготовкой кадров разведки — как для Украины, так и для Москвы.

Сверхважным направлением работы было — подбор кадров и подбор документальных вариантов для нелегальной разведки. Здесь у нас были потрясающие успехи. Наши нелегалы были внедрены в десятки стран мира.

Вот, пожалуй, и все, что могу сказать об этих двадцати трех самых напряженных и самых увлекательных годах моей жизни.

— В 1984 году, в возрасте 62 лет, добровольно уступив руководство разведкой более молодому своему коллеге, вы еще пять лет проработали резидентом КГБ в Болгарии.

— Да, там было интересно. Но об этом — не будем.

— Василий Емельянович, чем вы живете сегодня?

— Сейчас я на пенсии. За последние годы мне пришлось пережить две тяжелейшие личные драмы — умерла моя жена, и умер мой сын… Не дай Бог кому-либо хоронить своих детей…

Долгими вечерами сижу дома, читаю, слушаю классическую музыку, иногда — французский шансон.

В меру сил и возможностей участвую в работе Фонда ветеранов внешней разведки, который возглавляет генерал Рожен, в прошлом — один из лучших разведчиков Союза, позже возглавлявший внешнюю разведку уже независимой Украины.

— Большое спасибо вам за интервью.

Долг и честь полковника Неежмакова

— Анатолий Васильевич, прежде чем мы поговорим о вашей службе в Афганистане, хотелось бы, чтоб вы рассказали немного о себе. Где вы родились, где учились, как созрело у вас решение — стать офицером органов госбезопасности?

— Родился в 1950 году, в городе Донецке. Там же против своей воли окончил политехнический институт.

— Почему так?

— Хотел стать военным моряком, но у мамы случился инфаркт, и с мечтой о дальних плаваниях мне пришлось распрощаться. Вынужден был поступать в Донецкий политехнический. Первый курс — для меня страшная мука. Одно дело — мечты о кортике, моряцких ленточках и девушках с бульвара у моря, и совсем другое — прозаические будни за учебником о шахтах.

Мать увидела, что посещаю вуз без особого энтузиазма, и как-то говорит мне: «Анатолий, возьмись за голову, если ты начал какое-то дело, то надо довести его до ума. Институт ты должен закончить с наилучшими результатами». И эти слова меня убедили. Диплом получил с отличием и был зачислен в Специальное конструкторское бюро Машиностроительного завода. Проработал на заводе один год и восемь месяцев. Объездил пол-Союза, приобрел хороший инженерный опыт. Получил авторское свидетельство на изобретение, что для молодого конструктора очень престижно.

— С таким началом пути вы могли бы стать ученым-конструктором. Но вы стали разведчиком. Как в вашей судьбе появилась госбезопасность?

— На службу в органах госбезопасности меня сагитировал отец. Как-то он спросил меня: «Ну, как тебе инженерная работа? Какие перспективы?» Говорю: «Что ты имеешь в виду?» Думал, он станет агитировать меня писать кандидатскую диссертацию. А он заговорил о более приземленных вещах: «Каковы перспективы получения квартиры, когда поднимут зарплату, а если подымут, то сколько ты будешь получать?» А тогда рост зарплаты был простой: три года проработаешь — зарплата повышается на 5–10 рублей. И вот отец мне говорит: «Чего ты будешь там сидеть, конструировать? Ты это уже попробовал, все там у тебя получается, а перспективы — ну, никакой! Иди лучше работать в органы». Говорю: «Папа, да я понятия не имею, что это такое». «Ты не один такой», — сказал отец.

Я согласился. После первой беседы в Комитете госбезопасности мне сказали: «Предварительно можем сказать следующее: мы вас не отвергаем, работайте дальше, мы с вами еще увидимся». Как потом я понял, меня изучали. Через год опять пригласили: «Вы не передумали?» — «Нет». «Направляем вас в Киев, в спецшколу».

Закончил эту школу. Вернулся на Донбасс. Стал работать в Макеевском городском отделе. Работа шла хорошо. В 28 лет меня назначили руководителем отделения. Опять дела пошли хорошо. И в 1979 году мой начальник говорит: «Толя, ты языка не бойся, тут главное — система, желание и настырность: каждый день, независимо ни от чего — день рождения, футбол, третья мировая война — ты должен сидеть и учить язык, даже, если выпил, сиди и смотри в текст, — подкорка свое возьмет. Главное — не запускать и не давать организму поблажку». И вот до того мне в душу запало это наставление, что, следуя ему, все годы учебы с языком я не имел ни малейших проблем.

— В специальном высшем учебном заведении вам сразу же сказали, что вас готовят для работы в Афганистане?

— Сначала мы думали, что нас готовят на Иран. В 1979 году Хомейни затеял там революцию. Считалось, что партия «Тудей», воспользовавшись ситуацией, возьмет власть в свои руки и обратится к Советскому Союзу за помощью, и мы эту помощь окажем, в том числе и по линии спецслужб. Но официально нам никто ничего не говорил.

Мы начали учебу 7 сентября 1979 года, а 16 октября товарищ Амин своего друга и учителя Тараки придавил подушкой, и события в этой стране начали развиваться очень бурно. И это нас перенацелило. Так мы персидский язык и продолжали учить, но страноведческую подготовку нам начали давать уже по Афганистану. Вскоре, когда туда ввели наши войска, нам уже и официально объявили, что нас готовят на Афганистан. Когда оттуда приезжали ребята в отпуск, их приводили к нам. Они нам много рассказывали — и по страноведению и по оперативной обстановке. Понятно, только то, что им разрешили рассказывать. Вскоре в Ташкенте открылись специальные курсы, которые готовили специалистов для службы в Афганистане. Нужны были люди со знанием языка. А преподавать-то некому. А мне настолько хорошо давался язык, что доверили преподавать его тем, кто пришел после нас и учился на «младших» курсах.