Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед

— А Элевзин? там как будто бы долго сохранялось живое многобожие?

Ну, как сказать, там ведь тоже Загрей должен был стать благим правителем мира. Его растерзали титаны, и персть, которая осталась после сожжения титанов Зевсом, вошла благой частью в природу людей. Всё это, конечно, соблазнительно, но тоже указывает на единое благое начало. Словом, тут уже большой напор монотеизма. В Диониса верили вначале; а ко времени Овидия он уже считался мифом, который надо иначе понимать, поэтически. Ну, там на Западе есть богословы, которые всё это разбирают. А мы…

— Евангелие тоже было для иудеев соблазн…

Христианство это откровение Божие настолько сильное, настолько всё поглощалось им, что всё прочее падало ниц. Можно, если угодно, сопоставлять его с религией Диониса, вплоть до людоедства, поедания плоти, но это уже теперь никого не интересовало. Только 19, 20 век тут начал находить параллели.

Альтман говорит, что Вячеслав Иванов думал, что Дионис второе лицо Пресвятой Троицы. Альтман почитатель Иванова, получает его сочинения. Мы с ним поссорились. Если бы не женщины, вылетел бы из квартиры. Иванов поэт и солидный ученый, очень важный, знал несколько языков. Он перешел в католичество, считая, что православие бессильно и слабо, продалось власти. А

католичество держится гордо и грозно, закрепилось на всех материках под единым руководством. Ходили слухи, что Иванова хотят поставить кардиналом.

Альтман рассказывает, что папа Пий XII однажды спросил Иванова: известно, что вы занимались Дионисом. — Да, Ваше Святейшество. — Знаю, это есть в Ваших трудах начала века. Мне хотелось бы знать, что Вы думаете о Дионисе, кто он такой? — Это, Ваше Святейшество, второе лицо Пресвятой Троицы! Папа покраснел, задрожал, посинел, на прощание сказал два-три любезных слова, и Иванов ушел. На том кончилась его карьера в Ватикане. Тем не менее Иванов стал директором русского отдела библиотеки в Ватикане. Это огромная библиотека, больше чем Ленинка. Есть две библиотеки мирового значения, в Вашингтоне и в Ватикане. А хотели его кардиналом или епископом, архиепископом сделать, но вот так его карьера кончилась.

Когда он начал стареть, ноги ослабли, то перестал даже и библиотекой заниматься. К нему на дом приходили ученики Ватиканского университета заниматься греческой, латинской литературой. Голова была ясная и светлая до последних дней; лежал в постели и так говорил.

— Что же он повел себя с папой так богемисто?

Да, Альтман уверяет, что он так и сказал. Да он еще и в Москве уже отходил от строгой догматики. Ну, о структуре общей в дионисийстве и христианстве, конечно, можно говорить; да и у людоедов пьют кровь начальника племени, чтобы приобщиться к его силе. Но тут-то именно структурализм никуда и не годен. Если можно сопоставлять людоедство и христианство, то твой структурализм это вздор, антиисторично. Структура нужна, но тут же надо наполнить ее содержанием. Историческое содержание в христианстве совсем другое.

Альтман начал на это шуметь: Это православная идеология получается! Вы же всё-таки ученый, европейский человек! — Я не европейский, и я сомневаюсь, что я человек. — Но Иванов по крайней мере был историком, ученым! — Иванов не историк. — Позвольте, как не историк, если пишет книгу «Прадионисийство и Дионис»?! — В ней нет никакой истории. — Кто же он тогда, поэт?! — Он не поэт (полубог).

Тут уж пошли пить чай в столовую, женщины вмешались, Альтман встал на свою анекдотическую, ироническую позицию. Всё-таки как-то нормально расстались, расцеловались, потому что мы старые друзья и всегда обнимаемся и целуемся при встрече и прощании.

Так что структурно ты где хочешь можешь найти подобие, но этого мало.

А похоже, что Вячеслав Иванов кардиналом мог стать… Он и был похож на кардинала. Или, пожалуй, больше на немецкого профессора, ходил во фраке, волосы у него были такие поэтические длинные. Правда, и тип кардинала тоже, откуда-нибудь из Средних веков: высокий, худощавый, плотный, серьезный, лицо правильное, нос итальянский.

А. Ф. говорит, прочитав статью Владимира Николаевича Топорова об элеатах, где Топоров пускается в широкие исторические параллели: Позднеева, китаистка (у нее и муж китаист; возможно, его уничтожили; он работал в Институте русской культуры, который расшибли [138]), я читал ее книгу по-русски. Там много напрашивается параллелей с греческой философией. Она сама сопоставлений не делает, работает только на китайском материале, но в древней китайской мысли очень многое похоже на досократиков. Правда, я там не нашел Платона. Но наверное там и платоники были свои. Культура была высокая, притом за несколько тысяч лет до Греции. Так что исследование Топорова предметно. Но владеет ли он греческим материалом, я сомневаюсь. Его переводам нельзя верить.

обнажается бездна. Она и свет, и тьма. Абсолютный свет не с чем сравнить, то есть значит в нем нет никакого признака, которым бы он отличался от чего бы то ни было, и стало быть он ничто. Или, если абсолютный свет есть нечто, то нечто какое? Сверхсущее. Оно же есть и небытие. Оно же и мрак. Как у Ареопагита: «Бог есть мрак». Абсолютный свет, его сравнивать нельзя, никакого признака ему приписать нельзя, значит, он мрак.

2. 6. 1973. А. Ф. возвращается к мысли о мире, неопределимом целом. Безбожники только тем и отделываются от Бога, что не представляют себе мира. Солнце, Арктур, Вега еще не мир. А если бы они представили себе весь мир, то вот тебе уже и новое качество. Так что единство и целость вещь опасная. Я не советую атеистам такими делами заниматься, а то пойдут в церковь. Скажут: как же так, я думал, мир в жене, в детях, а вот она, мировая космическая целость.

Два-три вопроса задает Сократ Гиппию, красавцу, и тот оказывается дурак. Потому Сократа и казнили. Идет министр, два-три вопроса ему, и он показывает себя негодным для своей должности. А что с таким Сократом сделаешь? Он издевается над всем. Вот его и казнили.

Сидя у себя в кабинете и сося лапу свою, я тут разные идеи у себя продумываю. Но мне надо почитать авторов, чтобы не получалось слишком кустарно. Так ты изложи, avec des exemples. Какие категории употребляют эти авторы? Гипотеза, метод, закон; может быть, бесконечно малые, непрерывное становление. Система классификации, логические структуры. Обработка наблюдения при помощи логических категорий — или система из рассеянных категорий. У меня сейчас идет всё античное. Вот договор на пятый том принесут; там стоики, эпикурейцы, неоплатоники. У меня много уже написано, но надо подчистить, подновить. Вот тут Поленца работа, надо будет покопать.

И еще: ты не можешь достать двух небольших молитвенничков? У меня есть два человека ищущих, я хочу подарить им, чтобы поднять их дух. (Должен сказать, что мне очень редко удавалось выполнять просьбы вроде этой; помнится, ни двух молитвенников, ни двух экземпляров Мандельштама я не добыл. А. Ф. терпел эту мою беспомощность, иногда мягко подшучивая над ней.)

Со 137 страницы, где начинаются антилогии, там (в платоновском «Пармениде») понять ничего нельзя. Но я насобачился так эту логику объяснять, что каждый дурак поймет.

Ты помнишь пещерный символ? Жалкая картина! Казалось, правит общая идея блага, всё должно под ней сиять, а тут такая штука. В «Тимее» другое, там действительно всё сверкает, мир излучение вечного света. А пещерный символ в VII книге «Государства» — это же кошмар!

Что «платоническая любовь» пакость, это идет от ученых, понимающих Платона банально. Почему они так говорят? Не знаю. На самом деле тут у Платона драма, мы-то это знаем. Тут у него логика, неимоверная логика, гегелевская логика. Вот в чем суть моего понимания. Моя мечта описать его стиль. Он и драматург, и лирик, и историк (посмотри «Государство» книгу III). Это гений такой разносторонний. Я получил заказ на такую работу, «Диалог у Платона». У некоторых мнение, что к концу жизни его творческая способность спадает. А как же такие диалоги как «Протагор»? Там почти до драки доходит, такое напряжение. Нет, Лосева не поймаешь. И логика сохраняется невероятная. Еще том напишу, где будут мифология и поэзия у Платона. Но перед этим надо разрушить убеждение, что диалог это фикция. Не фикция.