О Вячеславе Менжинском<br />Воспоминания, очерки, статьи

Меня спросили, где, по моему мнению, лучше всего устроить эту сцену? Я предложил небольшую открытую поляну между селением Старый Алакуль и линией границы, до которой еще остается метров 50—100 открытого пространства. Финны, рассчитывал я, услышат голоса и увидят вспышки выстрелов, но выйти на выручку Рейли из-за дальности расстояния не осмелятся. Мое предложение приняли.

Потом меня познакомили с одним из москвичей, высоким, как Рейли, стройным и худощавым. Во всем он был похож на Рейли, разве только помоложе годами. «Вот этого товарища повезете, — сказали мне и предупредили: — Все должно быть, как всегда! Точно, как всегда. На границе вас встретят чекисты и там разыграют сцену „убийства“ этого товарища. Руководить операцией будет Шаров».

С этого времени началось очень тяжелое для меня испытание. Чтобы придать убийству Рейли больше убедительности, потребовался еще и мой арест. Фиктивный, конечно, но — арест! Значит, первому эту пилюлю всунули в рот мне! Не сладкая пилюля, горькая. Проглотил я ее: сажайте! Просил только, чтобы меня, арестованного, не показывали моим товарищам, знакомым и подчиненным. Мессинг умолк. Он ничего не сказал. Не хотел, по-видимому, Станислав Адамович высказать мне этой тяжелой необходимости. Не хотел и обмануть. Остальные же торопливо и почти в один голос заверили: «Ну, конечно, зачем же…»

«Убийство» Рейли разыграли как по нотам. В условленном месте меня с двойником Рейли встретила группа чекистов во главе с Шаровым. Покричали мы тут, поругались на трех языках — на русском, финском и английском. Постреляли поверх голов друг друга. Потом «Рейли» слег на обочине. Землю около его головы обрызгали кровью, запасенной Шаровым, а мне связали руки. Тут же на выстрелы прибежал председатель местного сельсовета, молодой парень, коммунист, толковый человек и добрый товарищ: «Не нужна ли помощь актива?»

Шаров поблагодарил его за быструю явку, похвалил. «Помощи пока не надо, — сказал он. — Вот этого мерзавца, — и на меня указал пальцем, — мы захватили, а вот того, на обочине — прикончили. Только уж вы никому об этом ни слова — секрет!» Не в шутку напуганный предсельсовета удалился довольно резво.

Подали машину Шарова. Вместительную старую развалину «бьюик»; разворачиваясь, она фарами осветила и меня и «покойника» на обочине. Его подняли за руки и за ноги, втиснули в машину. Длинный он был, не уместился, ноги остались висеть на подножке. Меня взяли за воротник и тоже в машину, и — довольно энергично. Кобуру моего маузера оставили в кустах около дороги: приметная, узнают ее местные жители, и особенно пограничники!

Машина пошла. Не в Ленинград прямо, как я еще надеялся. Остановилась в Белоострове, в управлении пограничной комендатуры. Меня повели на второй этаж, легкими толчками ускоряя шаг. «Покойник» остался в машине с торчащими на подножке ногами.

В помещении комендатуры, якобы на какое-то совещание, важное и срочное, собирались почти все командиры пограничного участка…

Как я хотел обнять этих столь дорогих мне людей и сказать: «Не верьте, товарищи! Я для вас всегда был верным другом. Вас спасал, страну нашу и в этой борьбе не жалел ни сил, ни самой жизни». Но этого сказать нельзя было…

Потом выехали в Ленинград. «Покойник» поднялся и давай ругаться: «По мне сапогами ходили и нос разбили». Нос его действительно вырос размерами… Я сидел молча. Видимых повреждений не имел…

В пути, в районе Новой Деревни, меня одели в штатскую одежду и дали паспорт. Поместили в гостинице «Европейская» и тут же прочли наставление: «Кормить и поить будем. Из номера не высовываться и без нашего звонка никому дверей не открывать. Все ясно?»

Да, более чем ясно…

Утром раздался звонок. Говорил Салынь: «Никуда не выходите, никуда! Не открывайте дверей! К вам сейчас придет товарищ и все расскажет». Тут он и явился. Несколько раз я видел его мимоходом и знал: он один из старших сотрудников полпредства. Сказал, что явился ко мне по поручению Станислава Адамовича: «Есть предположение, что из Финляндии прорвался к нам ваш старый знакомый Радкевич. Их волнует судьба Рейли, но ищут вас. Понимают, что Рейли найти трудно — он в больнице или в могиле. Но если вы на свободе, значит, у них еще не все нити к Рейли оборваны. Отсюда требование: „Из комнаты никуда не отлучаться. Дверей не открывать. Ночным поездом поедете в Москву“».

— Что передать Станиславу Адамовичу? — спросил он меня перед уходом.

— Скажите, что я все понял.

В этой гостинице провел я двое суток, в ночь на третьи меня отправили в Москву. Посадили в поезд на товарной станции, там, где сейчас пригородные кассы. Посадка еще не начиналась, и меня всунули в отдельное двухместное купе, у входа в вагон. В этих купе обычно фельдъегеря с почтой путешествовали. И тоже предупредили: «Из купе не выходить. Еда и питье у вас есть». Поезда ходили медленно. Из Петрограда до Москвы почти сутки езды. Как тут из купе не выйдешь?!

Первым в Москве я встретил Владимира Андреевича Стырне. Много внимания мне уделил незабвенный Артур Христианович Артузов, Чекист с большой буквы. Я был представлен В. Р. Менжинскому.

Со слов Станислава Адамовича Мессинга во время наших встреч я по крупинкам составлял себе представление о Вячеславе Рудольфовиче Менжинском. Поскольку Феликс Эдмундович руководит ВСНХ, значит, очень многое в ОГПУ ложится на плечи Вячеслава Рудольфовича, в том числе и та тайная война, в которой я участвовал в течение полутора лет. Мне шел двадцать пятый год, не мальчик, но, направляясь к Менжинскому по узким коридорам с разновысокими полами старого здания ОГПУ, «под часами», я робел. По всей вероятности, потому, что никак не ожидал к себе такого внимания. Но все прошло очень просто, даже по-домашнему мило. Я представился. Он выслушал и пригласил садиться.

Началась беседа. Конечно, точных слов Вячеслава Рудольфовича я уже не помню, но общее содержание беседа навсегда осело в памяти.

— Вам, Иван Михайлович, — привыкайте к этому имени — на время придется исчезнуть и расстаться с вашим прошлым, знакомыми и старой средой.

— Да, еще в Ленинграде товарищи об этом сказала и здесь тоже.

— Тяжело вам будет, особенно в первое время, но так надо. Борьба не кончилась, и вы в бою…

— Я понимаю.

Не берусь судить о личности Вячеслава Рудольфовича. Но меня он принял чрезвычайно мягко, как-то по-домашнему мило, наверное понимая, как в те дни мне нужна была такая человеческая теплота. И этого, для меня главного в нем, я никогда не забуду.

Во время встреч Стырне и Артузов мне рассказывали, как вел себя С. Дж. Рейли до ареста и в первые дни заключения.

В Ленинграде его встретил Стырне. Представился Козловым, активным монархистом, с большими связями и возможностями в советской среде. Этот Козлов чрезвычайно понравился Рейли убежденностью и широкой эрудицией. И мое «окно» Рейли понравилось — «близко, удобно и безопасно».

В Москве Рейли встречался со многими «активными деятелями белого подполья». Даже два совещания с ними провел. Учил и наставлял их. Ему и в голову не приходило, что разговаривал-то он не со «своими», а преимущественно с руководящими работниками центрального аппарата ОГПУ, в том числе и с заместителем начальника Иностранного отдела Владимиром Андреевичем Стырне. Можно утверждать, что столь унизительного поражения могущественная разведка Великобритании не знала за всю свою историю.

В первые часы после ареста Рейли обнаруживал завидное самообладание. Шутил даже: «И на старуху бывает…» Он твердо верил в силу Британской империи, которая, как полагал Рейли, не оставит его с доверенными ему тайнами во власти большевиков. Правящие круги Англии любыми способами будут спасать свои тайны. А тут и его, Рейли, спасение. Известие же о фиктивном убийстве, о собственной смерти, подавило Рейли. Такого «хода конем» он не ожидал. Рейли сдался и начал искать собственных путей к спасению. Был только один путь, и Рейли ухватился за него. Он выдал все тайны своих могущественных руководителей, злейших врагов вашей страны. Выдал все, все до конца. Сотрудничество свое предлагал на вечные времена.