Дело Кольцова

На строительство самолета была собрана огромная по тем временам сумма — шесть миллионов рублей. И вот уже кипит работа во всесоюзном Комитете по постройке самолета-гиганта «Максим Горький». Красивая идея о создании крылатого «Максима» постепенно облекается в стальную и алюминиевую плоть. Создателем проекта этого уникального самолета становится Андрей Николаевич Туполев — будущий (на некоторое время) «враг народа» и будущий (до конца жизни) великий конструктор. Рабочее название самолета — АНТ-20. Восьмимоторный, размах крыльев 63 м, масса 42 т. Как агитсамолет, «Максим» оснащен радиостанцией, телефоном и типографией. В считанные часы он мог быть переоборудован в мощный бомбардировщик сверхдальнего действия.

Наконец наступает долгожданный день, когда могучая машина поднимается в воздух, а в первомайский праздник 1935 года «Максим Горький», возглавляя парад военно-воздушных сил, величественно проплывает над ликующей столицей, над Красной площадью…

Кольцов строит обширные планы использования этого самолета. Он хочет показать его за рубежом. По этому поводу он пишет письмо Ворошилову:

Тов. К. Е. Ворошилову.

Следовало бы теперь же решить в ту или иную сторону вопрос о перелете самолета «Максим Горький» в Париж. Вопрос этот неоднократно затрагивался в разговорах с французами. Иностранная печать уделила самолету громадное внимание.

Тов. Литвинов считает наиболее подходящим моментом для перелета май этого года. Он считает желательным промежуточную посадку «Максима Горького» в Праге, а на обратном пути — в Бухаресте.

В настоящий момент на самолете производится установка новых моторов и разного рода улучшения и поправки. Учитывая все эти работы, а также новые репетиционные полеты, «Максим Горький» может быть готов к заграничному полету к середине мая с. г.

Ожидаю Ваших указаний.

Командир эскадрильи им. Горького Мих. Кольцов 26 марта 1935 г.

Ворошилов поставил следующую резолюцию: «Это дело ЦК, куда и надлежит адресоваться. К. Ворошилов 27/3–35».

18 мая 1935 года самолет-гигант потерпел катастрофу — в него врезался истребитель, летчик которого пытался сделать на своем самолете «мертвую петлю» вокруг «Максима Горького».

В тот же день получена телеграмма командира эскадрильи имени Максима Горького Михаила Кольцова, находившегося в момент катастрофы «Максима» в Париже:

«ГЛУБОКО ПОТРЯСЕН НЕСЧАСТЬЕМ С НАШИМ ЛЮБИМЫМ ДЕТИЩЕМ — САМОЛЕТОМ-ГИГАНТОМ, КАТАСТРОФОЙ, СТОИВШЕЙ ЖИЗНИ НАШИМ ЛЕТЧИКАМ И УДАРНИКАМ ЛУЧШЕЙ В МИРЕ АВИАЦИОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ».

Далее Кольцов в своей телеграмме пишет:

«И СЕЙЧАС — ПЕРЕД ТЕЛАМИ ПАВШИХ БОЙЦОВ, ПЕРЕД ОБЛОМКАМИ РАЗБИТОГО САМОЛЕТА, ДАДИМ СЛОВО СОЗДАТЬ ВМЕСТО НЕГО ЕЩЕ БОЛЕЕ СИЛЬНЫЙ И ПРЕКРАСНЫЙ ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ. ЭТО БУДЕТ ЛУЧШИМ ПАМЯТНИКОМ НАШИМ ЛЮБИМЫМ И РОДНЫМ ПОГИБШИМ ТОВАРИЩАМ.

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ СЛАВНОМУ ЭКИПАЖУ „МАКСИМА ГОРЬКОГО“, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ УДАРНИКАМ ЦАГИ».

Вскоре вышло совместное постановление Совета Народных комиссаров Союза ССР и ЦК ВКП(б), в котором говорилось о постройке взамен погибшего «Максима Горького» трех больших самолетов такого же типа и таких же размеров, как «Максим Горький»: «Владимир Ленин», «Иосиф Сталин» и «Максим Горький».

Надо сказать, что это постановление не было выполнено, самолеты построены не были.

Но Кольцов не оставляет свое увлечение авиацией. Вскоре планы становятся шире, смелее: организовано строительство целой серии агитсамолетов, по мысли Кольцова, на средства газет и журналов, получающих при этом право назвать самолет своим именем. И вот уже рассекают необозримые воздушные пространства Советского Союза крылатые «Правда», «Комсомольская правда», «Рабочая Москва», «Пионерская правда», «Крестьянская газета», «Огонек», «Крокодил», «Правда Востока» и многие другие — целая, большая и дружная, летающая газетно-журнальная семья. Официальное ее наименование — «Особая сводная агитационная эскадрилья имени Максима Горького». Приказом Главного управления гражданского воздушного флота командиром агитэскадрильи имени Горького назначен журналист, летчик-наблюдатель Михаил Кольцов.

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

Сложной и разносторонней была творческая и общественная деятельность Кольцова, но надо сказать, что его личная жизнь сложилась тоже непросто и нелегко. Он был женат трижды, хотя в общем, это не такое уж редкое явление. Я уже упоминал о том, что в 1918 году в Киеве возникла его близость с актрисой Верой Юреневой и она стала его женой, несмотря на значительную разницу в возрасте (Юренева была старше лет на пятнадцать.) То был подлинный брак по любви. Но конкретные жизненные обстоятельства — беспокойная журналистская деятельность Кольцова, систематические продолжительные гастрольные поездки Юреневой по стране — не позволили им создать нормальную семью. Не было и детей. И неудивительно, что пути их разошлись, хотя осталась прочная и нежная дружба. Их отношения в последующие годы ярко характеризует открытка, посланная Кольцовым Вере Юреневой из Испании:

«Кутя! Можете себе представить? Еду по дорогам Испании. Гренада, Кордова и тому подобные Толедо. Чуть ли не в каждой деревушке — кабачок, куда Дон Кихот вместе с Санчо Пансой заходил выпить стаканчик вина, чуть ли не за каждым поворотом — та самая мельница, с которой Дон Кихот сражался… Но сегодня я потрясен: мы остановили наш автомобиль, чтобы долить в радиатор воды, и на придорожном столбе прочел название поселка: „Фуэнте Овехуна“… Хотел что-то кому-то объяснять, о чем-то кричать, но сообразил, что кричать, в сущности, не о чем. Между прочим, я здесь сообщил в интервью, что у нас Лопе де Вега ставится, и с успехом. А здесь он совсем не ставится. Вернее, так же часто, как у нас, скажем, „Бесприданница“… Если бы Вы сюда приехали со спектаклем, все бы здесь потряслись… Все здесь очень интересно — много пищи для ума, а также для сердца. Вот приеду, все расскажу. Целую Вас, спасибо за записочку.

Ваш Мих. К.»

Необходимо пояснить, что «Фуэнте Овехуна» — название спектакля, который с большим успехом шел в Киеве в 1918 году и в котором Вера Юренева играла роль Лауренсии, своего рода испанской Жанны д’Арк, мужественной девушки, страстно призывающей народ на борьбу с вторгшимися в страну чужеземными захватчиками.

Итак, Кольцов и Юренева расстались. Это произошло в 1922 году. А вскоре, приблизительно через год, Михаил Ефимович познакомился на каком-то вечере с Елизаветой Николаевной Ратмановой, женщиной, обладавшей, несомненно, сильным, волевым характером, далеко не глупой, далеко не красавицей, но отличавшейся весьма своеобразной, запоминающейся внешностью. Через довольно короткое время они поженились. Родители и брат этот брак встретили неодобрительно, Елизавета Николаевна не пользовалась большой любовью ни у кого из близких Кольцову людей. (Между собой они ее именовали Лярва.) Видимо, в конце концов это стало ей известно и она как-то задала брату Михаила вопрос:

— Скажите, пожалуйста, Боря. Что значит — Лярва?

Тот смутился и невнятно пробормотал:

— Понятия не имею. В первый раз слышу…

Ратманова, теперь — Кольцова, была, в общем, неплохой журналисткой, хотя звезд с неба не хватала. Она отнюдь не была и, что называется, «домашней хозяйкой», а принимала активное участие в общественной жизни, вникала во все дела Кольцова.

После его ареста Елизавета Николаевна официально отреклась от своего мужа.

Рассказывала секретарь-стенографистка Кольцова Нина Павловна Прокофьева, по мужу — Гордон. Она встретилась на улице с Елизаветой Николаевной, вернувшейся в Москву из Испании, где работала корреспондентом ТАСС. (Это было уже после ареста Кольцова.) Гордон, муж Нины Павловны, был тоже репрессирован.

— Что же, Ниночка, — довольно игриво обратилась к ней Елизавета Николаевна, — придется нам искать новых мужей?