Воспоминания

После Мюнхена я посетил Штутгарт и Карлсруэ, но и там не нашел ничего нового. Поехал в Париж. Тамошние лаборатории мне были хорошо известны, ничего нового в них найти я не расчитывал и ехал в Париж, чтобы там встретиться с моим младшим братом, покинувшим Киев осенью 1918 года. Он служил в каком‑то украинском учреждении и летом жил в деревне верстах в тридцати от Парижа. Брат встретил меня на вокзале и предложил устроиться у него, что я и сделал. На следующее утро пошли осматривать окрестности. Кругом была тихая сельская жизнь, совсем как у нас на Украине. Ничего такого, что напоминало бы о близости большого города. Разговорились о России. Было ясно, что после мира с Польшей и окончательного разгрома Добровольческой армии большевики утвердились надолго. О скором возвращении домой нечего было и думать. Я рассказал брату о деятельности в Югославии. Брат говорил о планах украинцев организовать высшее учебное заведение в Чехословакии. После нескольких дней жизни во французской деревне я переселился в Париж, а оттуда поехал в Лондон.

В Лондоне я занялся просмотром научно-технических журналов, вышедших после начала войны, но ничего особенного и важного не нашел. В это время я в первый раз встретил имя Г. И. Тайлор и прочел его работу об аналогии задачи о кручении призм и задачи о прогибе равномерно нагруженной и равномерно растянутой мембраны. Аналогия эта была установлена Прандтлем еще в 1905 году, но Тайлор, очевидно, этого не знал и вновь аналогию открыл и применил ее к ряду практически важных задач. Встретил я и несколько работ Соусвелля, с которым когда‑то переписывался по поводу английского перевода моей книги по теории упругости.

Из работ экспериментального характера наибольший интерес представляли исследования по усталости металлов. Исследования эти велись в Национальной Физической Лаборатории и я решил эту лабораторию посетить. Оказалось, что посещение лаборатории обставлено разными формальностями и мне пришлось довольно долго просидеть в приемной в ожидании пропуска. Лабораторию по испытанию прочности материалов показывал мне профессор Стантон. Имя его мне было знакомо по опубликованным им работам. Его отношение к посетителям показалось мне странным. Он определенно не хотел показывать ведущихся в лаборатории работ и если я останавливался у какой‑либо машины, чтобы поближе познакомиться с ее устройством, он старался меня от машины оттащить. Невольно приходило в голову сравнение поведения английского профессора с поведением профессора немецкого. В Германии я мог войти в любую лабораторию по моей специальности без всяких документов и заведующий показал бы мне все машины и все ведущиеся в лаборатории работы. В Англии все засекречено и заведующий лабораторией старается показать как можно меньше. Посещение лаборатории Стантона надолго отбило у меня охоту посещать английские лаборатории.

В Лондоне в то время проживал ряд русских профессоров. Каждый из них въехал в страну по особому разрешению. Англия не была склонна принимать русских беженцев и русских студентов вовсе не пропускала. Встретил я там А. Н. Крылова, знаменитого русского кораблестроителя. Мы с ним были давно знакомы. Встречались и в Путейском Институте и в Морском Министерстве. В Лондоне он был по большевистским делам, но об этих делах он, видимо, говорить не хотел и мы с ним скоро расстались.

В Лондоне я мог испытать мои познания в английском языке. Читал я английские книги без затруднения. Мог и сказать нужную фразу, но понять, что говорил мне англичанин, я не мог. Чтобы привыкнуть к английскому произношению, я решил посещать лекции в Британском Музее и прослушал там курс по египетской культуре. Вспоминаю нашего лектора, очевидно, знатока в своей области. Костюм его был очень старым, а рукава глаженой рубашки совсем растрепались.

Очевидно, людям интеллигентных профессий жилось тогда в Англии не легко.

В сентябре должно было состояться годовое собрание Британской Ассоциации для Развития Науки. В этом году собрание должно было быть в Эдинбурге. Я знал, что на такие собрания съезжаются представители естественных и математических наук со всей Англии и что там делаются доклады о главнейших успехах науки в различных областях за истекший год и решил поехать в Эдинбург.

Членов конгресса поселили в студенческих общежитиях, свободных в летнее время. Питались мы в студенческих столовых. Меня поразили размеры студенческих комнат. Моя комната была меньше чем, например, студенческие комнаты общежития Путейского Института. Видимо шотландцы народ экономный. Там я узнал о большой разнице в составе студенчества собственно Англии и Шотландии. В такие университеты, как Кембриджский и Оксфордский, шли почти исключительно дети привилегированных сословий. Состав студенчества шотландских университетов был более демократичный.

В первый же вечер ко мне зашел молодой русский физик Капица, ученик Иоффе по Петербургскому Политехникуму. О России он не смог мне рассказать ничего нового, так как уехал оттуда примерно тогда же, как и я. В Англию его послало большевистское правительство по рекомендации Иоффе и он работал в лаборатории Рузерфорда в Кембридже. Он много рассказывал о своей жизни в Кембридже. Большевистское правительство снабжало его довольно щедро деньгами и он ни в чем необходимом не нуждался. Смог даже купить мотоциклет и начал делать на нем эксперименты. Хотел установить предельную скорость, которой можно им достигнуть. Эти эксперименты кончились для него плохо. Однажды при большой скорости на повороте мотоциклет сорвался и Капица оказался в канаве. Удар был сильный, но руки и ноги остались целы. Сильно было поранено лицо и грудь. Кто‑то подобрал Капицу и доставил его в больницу, где ему пришлось пролежать больше недели.

Капица рассказывал, что ему было скучно ожидать полного заживления ранений и он, еще с повязками на голове, отправился в лабораторию. Там его появление произвело большой эффект. Товарищи поочередно заходили в его комнату, распрашивали о случившемся и высказывали пожелания скорой окончательной поправки. В заключение явился сам Рузерфорд, осмотрел забинтованную голову и молча ушел. Этим Капица получил в лаборатории некоторую известность.

Нужно сказать, что за несколько дней, проведенных в Эдинбургском студенческом общежитии, Капица тоже приобрел популярность. Вечерами, когда публика собиралась в гостиной, он развлекал общество своими фокусами и экспериментами. Он отличался большой решительностью и когда по ходу дела в его эксперименте требовался сотрудник, он мог без церемонии потащить за рукав какого‑нибудь известного ученого и начать объяснять ему, что нужно делать. Чопорные и церемонные англичане теряли свою строгость и полностью подчинялись решительным действиям Капицы.

Мой английский язык оказался недостаточным для понимания докладов и после нескольких попыток в первые дни я посещение докладов оставил и занялся осмотром города и загородными экскурсиями. Город мне очень понравился — это самый красивый город в Англии. Гуляя по Эдинбургским улицам, я набрел на здание Королевского Общества. Наружная дверь была не заперта. Я вошел и мог пройти, нигде никого не встретив. Осмотрел зал заседаний с торжественными кожаными креслами. Побывал в читальной зале. Решил, что помещения держат открытыми во время Конгресса, чтобы приезжие ученые могли осматривать помещения этого знаменитого научного общества.

С экскурсией отправился осматривать Фортский мост. По описаниям знал это замечательное сооружение — теперь мог посмотреть на него в натуре. С другой экскурсией осматривал замки в окрестностях Эдинбурга. Вспоминал Вальтер Скотта. На родине вряд ли его читают, а в России в 1959-ом году издали полное собрание его сочинений в количестве полумиллиона экземпляров.

По окончании Конгресса возвратился в Лондон, а оттуда в Германию, где в городе Иена должен был состояться Конгресс Общества Немецких Естествоиспытателей. Именно это Общество послужило прообразом для подобных обществ в других странах. В Англии об этом забыли и при праздновании столетия существования Британской Ассоциации для Развития Науки говорилось о том, как, по примеру Англии, другие страны организовали подобные общества. Пришлось письмом в журнал «Натюр» напомнить всю историю, как в 1828 году Кембриджский профессор Чарльс Бабедж посетил Берлин, побывал на Конгрессе Общества Немецких Естествоиспытателей и, вернувшись домой, занялся организацией подобного общества в Англии.