Поль Верлен

Наступил роковой понедельник. Городские башенные часы пробили полдень. В своем номере в «Льежском Гранд Отеле» Верлен ждал, не питая особых иллюзий, но и не имея под рукой пистолета.

Дверь так и не открылась.

Итак, наступил час принятия исторических решений. Каких именно? Поль не знал.

На почте его ждали два письма — одно от Рембо, второе от его матери. Артюр, прочитав записку Поля, адресованную миссис Смит, в которой говорилось о его скором возвращении, выражал удивление: «Ах, ты хочешь вернуться в Лондон! Ты еще не знаешь, какой тебе окажут прием! Какие лица будут у Андрие и у всех остальных, когда они снова увидят нас вместе!»

Черт возьми, этот путь был отрезан: как же можно быть таким дураком, чтобы снова лезть на рожон? Рембо доверчиво ждет. Ему пришлось продать вещи, чтобы было на что жить: «В комнате больше ничего нет. Все продано, кроме одного пальто». Белье осталось в сохранности, а рукописи — это самое главное — в надежном месте, то есть у Вермерша. Таким образом, тут все было в безопасности. Что же касается г-жи Рембо, то она приняла новость всерьез. Письмо, великолепное своим стилем и благородством: «Сударь, я не знаю, какие неприятности у вас случились с Артюром, но я всегда предполагала, что развязка ваших отношений должна быть несчастливой. „Почему?“ — спросите вы у меня. Потому что то, что не позволено и не одобрено честными и порядочными родителями, не несет счастья детям». Далее следует наконец урок нравственности в великолепном патетическом стиле: счастье состоит в исполнении своего долга, как бы это ни было тяжко. Ей самой тоже когда-то пришлось страдать и проливать слезы, но Бог дал ей сердце сильное, полное мужества и энергии. «Никогда не отрекайтесь от веры в Бога: он один утешает и лечит, поверьте мне!»

Хочется вставить это письмо в золотую раму и повесить на стену для всеобщего обозрения!

Его долг по отношению к Матильде был исполнен, и с лихвой — так он думал. Теперь надо было выполнить долг по отношению к Рембо, которым он несправедливо пожертвовал. Тогда он направился на телеграф и написал следующие слова на бланке «Пост Офис Телеграф»:

«Добровольцем Испанию. Приезжай сюда. „Льежский Отель“. Белье, рукописи если возможно».

Было восемь часов тридцать восемь минут.

Он только что совершил самую страшную ошибку в своей жизни.

В полдень у него было назначено свидание с Муро в посольстве Испании. Там им сообщили, что заявления о поступлении на военную службу от иностранцев не принимаются.

напишет он в «Мудрости».

Ситуация прояснялась методом исключения. Так как Рембо должен был вернуться и так как с ним он не мог жить ни в Париже, ни в Лондоне, нужно было отважиться на разговор об окончательном разрыве. Но, поскольку жена отказалась приехать к нему, и судебный процесс продолжался, ему оставался лишь один выход — опередить события. Он любой ценой увидится с Матильдой и поговорит с ней основательно. Пока не будет покончено с процессом, он не успокоится и не перестанет без всякой пользы «беситься, скитаться, всем надоедать», как говорил Рембо. Тогда он отправится в Париж, но остановится не у матери, где его может найти полиция, а у г-на Истаса, в доме 12 по улице Лион — там он будет в безопасности. Итак, на обороте конверта письма Рембо он на скорую руку набросал на английском языке черновик сообщения, адресованного миссис Смит: «Мадам, сегодня я собираюсь вернуться в Париж, в дом 12 по улице Лион. Будьте так любезны как можно скорее переслать по этому адресу мою сумку со всеми вещами, которые еще находятся в комнате».

Но он передумал: не будет ли более разумно дождаться Рембо, который, быть может, сам эти вещи привезет? Вот почему записку миссис Смит он так и не отправил.

Получив телеграмму в шестнадцать минут одиннадцатого, Рембо прибыл в Брюссель поздно вечером. В первую очередь Верлен и его мать перебрались в другой отель на случай, если Матильда передумает. Они сняли две комнаты в отеле «Виль де Куртре», в доме 1 по улице Брассер, на углу Гран-Плас.

На следующий день, в среду, 9 июля, друзья решили разобраться в своем положении. Ибо если во вступлении в карлистскую армию Полю отказали, в Брюсселе ему больше делать нечего. Задача его была ясна: он вернется в Париж, чтобы любыми средствами, при необходимости даже силой, убедить жену снова жить вместе. Он будет безжалостен ко всем, кто посмеет стать у него на пути, будь то даже г-н Моте. Если у него ничего не выйдет, он покончит с собой на глазах у Матильды. Вот тогда-то она все поймет (по крайней мере, если он до этого не убьет ее саму). Изложив это, он попросил Рембо рассказать, какие у него намерения.

— Я же тебе написал, — сказал тот, — я возвращаюсь в Париж, там Гаврош (Форен. — П. П.) снимет мне комнатку.

В Париж! Но это безумие! Все начнется сначала, все снова превратится в ад! Нет. Чаша терпения переполнена. Он мечтает о спокойной жизни, о творчестве: он дорого заплатил и заслужил это.

Он продемонстрировал другу всю невозможность осуществления его плана. Пусть он отправляется, куда захочет, только не в Париж. В прошлом году в Брюсселе его настойчивое преследование все испортило. Но времена уже не те. Пусть он даже не думает начать все заново, иначе пожалеет об этом.

Рембо вновь стал хозяином положения. Он взял реванш. У него не было никакого желания жертвовать своей свободой ради счастья идиотки, которая только и делала, что унижала его. Он смирится с разрывом, потому что когда-нибудь он все равно произошел бы. Но пусть его оставят в покое! Он сыт по горло этими историями семейки Верлен. Он не собирается возвращаться в Шарлевиль к матери, но и не намеревается никому мешать. Если он выбрал Париж, это касается его, и только его. Он туда поедет, и никто ему этого не запретит.

Верлен, не в силах сломить упрямство этого арденнского барана, осознал ошибку, сделанную им не так давно. Почему он не оставил его в Лондоне? Его великодушие стоило ему дорого: он всегда будет жертвой своих высоких душевных порывов!

Спор возобновился, повышаясь на тон после каждого выпитого бокала спиртного. Ни один не хотел уступать. Верлен распалялся, а Рембо противостоял ему с дьявольским упорством.

— Я сказал, что вернусь в Париж, значит, я вернусь, и точка! Ты меня не напугаешь.

— Ну что ж, поглядим…

В четверг 10 июля Верлен вышел из гостиницы около шести часов утра и отправился гулять в ожидании, пока откроется магазин оружейного мастера Монтиньи в пассаже Сен-Юбер. Поглядим, кто над кем посмеется!

У г-на Леруа, компаньона Монтиньи, он приобрел за двадцать три франка шестизарядный револьвер с кобурой из лакированной кожи и коробку с пятьюдесятью патронами, попросил показать, как пользоваться оружием, и затем, чтобы набраться смелости, отправился пить. В кафе на улице Шартре он зарядил револьвер.

Он вернулся в гостиницу около полудня и продемонстрировал свое приобретение Рембо, который, в свою очередь, поинтересовался, для чего это он купил «игрушку».

— Для вас, — ответил Поль, — для меня, для тебя, для всех!

На этом они решили пойти пропустить по стаканчику.

Рембо попытался успокоить его, объясняя ему, что глупость, если он ее сделает, не вернет ему жену и покой, а наоборот, лишит их навсегда. Но как успокоить этого упрямца, кричащего, что ему надоело все и вся, что он измучился исполнять волю других, что его собственные желания важнее.

Они вернулись в гостиницу около двух часов. Здесь начался еще более горячий и ожесточенный спор. Несколько раз Верлен в состоянии крайнего нервного напряжения спускался вниз промочить горло. Ни один, ни другой не желали слушать мольбы г-жи Верлен, не знавшей, куда деваться. Поезд в Париж отправлялся в три часа сорок минут.