Горький без грима. Тайна смерти

Что же касается крестьянства русского, то Горький был особенно пристрастен к нему. В названной выше брошюре он, например, полагал, что русскому человеку (и крестьянину прежде всего) так же присуща жестокость, как англичанину — чувство юмора.

Брошюру Горького 1922 года критиковали все, включая и его сторонников, праздновавших в Германии тридцатилетие его литературной деятельности. Но если он был не прав во многих оценках и конкретных суждениях, то стоило бы прислушаться к его характеристике перспектив соотношения города и села, рабочего класса и интеллигенции, с одной стороны, и крестьянства — с другой. Парадоксально, но факт: часто ошибаясь в конкретном, он дальше других, включая и своих наиболее убедительных оппонентов, смотрел в будущее. В то будущее, которого в силу разных причин мы не достигли до сих пор, колоссально отстав от Запада… Но естественно, такого драматизма в развитии села в нашей стране не мог предвидеть никто.

В значительной мере всем сказанным выше объясняется жесткая позиция Горького по отношению к «мужику», признание суровых мер «перевоспитания», которые все более широко внедрялись в стране.

Другое дело, что теми же факторами некоторые люди пытались оправдать в своих глазах культивирование насильственных форм труда, превращавших советскую власть во власть «соловецкую». Увы, Горький не был среди таких людей исключением. Скорее даже наоборот. Он не только смирялся с распространением принудительного труда как временной меры, но начинал пропагандировать его, восхвалять, словно бы впадал в состояние какого-то самогипноза. Так появлялся страшный тезис о хитрейших кулаках, которые сознательно организуют в стране «пищевой голод».

Декрет об учреждении политотделов в МТС, призванных усилить влияние власти на крестьянство в период коллективизации, Горький называл гениальным декретом, свидетельствующим о великой мудрости партии.

Вполне понятно, что Сталин испытывал огромное удовлетворение, рассматривая подобные заявления выдающегося писателя как поддержку в осуществлении его программы. Заявления, появившиеся очень вовремя! Да, ради только одной такой статьи, как «Если враг не сдается…», стоило поработать, чтоб вернуть Горького на родину.

ГЛАВА XIV

Прощай, Нижний!

Пять лет назад, в 1927-м, уже состоялось чествование по случаю 35-летия литературной деятельности Горького, предвосхитившее грандиозный юбилей 1928 года. Теперь, осенью 1932-го, задумали повторить то же в связи с 40-летием его работы. Может, где-то уже составлен и дальнейший план его пятилеток, как в народном хозяйстве? И сколько еще пятилеток в запасе у него?

А работать так хочется! Вот и сегодня, в день юбилея, Горький, как всегда, уединился в своем кабинете до обеда.

В столовой юбиляр появился мрачный.

— Вы здоровы? — с тревогой спросили его.

— Я зол, — ответил он коротко и решительно и тотчас выразил недвусмысленное неодобрение по поводу шквала почестей, обрушившихся на него. Словно Там дождались случая, чтоб наверстать упущенное четыре года назад, когда он предъявил ультиматум по поводу недопустимости каких-то почетных званий. Словно хотели щедро оплатить какие-то его услуги и обязать к услугам еще большим.

Каким? Уж не тем ли, что будут связаны с созданием Союза писателей, — делом, которое, кроме него, возглавить некому? О государственной же важности его говорить не приходится.

Таких почестей и публичных чествований не удостаивался еще ни один писатель в мире. Московскому художественному театру и Большому драматическому в Ленинграде присвоили его имя. В столице переименовали Тверскую. Учредили Литературный институт и стипендии его имени. Учинили торжественное заседание в Большом театре. Везде и всюду проводят собрания в его честь… Выпускают специальные номера газет, шлют приветствия… Есть приветствия от ЦК ВКП(б), СНК СССР. Есть и лично от Него.

«Дорогой Алексей Максимович! От души приветствую Вас и крепко жму руку. Желаю Вам долгих лет жизни и работы на радость всем трудящимся, на страх врагам рабочего класса…»

Вот и профсоюзы желают того же, что Сталин: «Пусть же долгие годы звучит твой голос грозой для врагов пролетариата…»

Страх… Враги…

Все-таки: почему у нас ни в чем не знают меры? Ну, неужели не ясно, что МХАТу, если уж присваивать чье-то имя, так имя Чехова! Милый Антон Павлович! Сколько дали ему, неотесанному, грубому нижегородцу, встречи с этим предельно деликатным, обаятельным человеком! Вот уж кто был враг всяческой официальной шумихи, и какое это счастье, что в начале творческого пути одарила его судьба встречей и дружбой с этим изумительным художником…

Жизнь, конечно, надо переделывать, и переделывать круто. Но что получается, когда за это берется ретивый, но малокультурный чиновник с партийным билетом? Еще четыре года назад удосужились одарить столицу — чем? ЦПКиО им. Горького! Какое уродливое и непроизносимое сочетание! А смысл? Центральный парк культуры и отдыха… Что за нелепость! Парк Сокольники понятно. Гайд-парк, где он гулял в 1907 году, — тоже понятно. И понятно, что люди идут в парк отдыхать, а не ставить производственные рекорды. Но что же — культура должна гнездиться в парке, как в каком-то заповеднике, а дома и в трамвае можно обойтись без нее?

Но больше всего возмутила его история с переименованием родного города. Как станет он глядеть в глаза землякам! Ведь могут подумать, что это свершилось с его согласия…

Как он просил Сталина, как он умолял не делать этого! Прежде чем ответить, тот бессильно разводил руками: «Алексей Максимович, дорогой! Ну, конечно, мнение руководителей в нашей стране кое-что значит. Но главное все же — воля народных масс!»

Писатели, полагал Сталин, — очень капризный народ, Горький не исключение. Ему оказана такая честь, а он противится, ставит всех в неловкое положение. Всех, в том числе и Генерального секретаря ЦК.

К счастью, выросли новые кадры. В чем их достоинство? Их достоинство в том, что они все понимают с полуслова. Хватит дискуссий, хватит болтовни! Надо оперативно и последовательно выполнять установку центра. Секретарь Нижегородского — нет, теперь уже Горьковского крайкома! — Андрей Александрович Жданов, безусловно, принадлежит к числу таких работников. 26 сентября 1932 года он собрал торжественный пленум всех руководящих краевых и городских органов и выступил с речью, в которой четко выразил позицию большевиков: «Купеческий старый город с дикими нравами уйдет, родился новый советский социалистический город Горький… Этим самым мы поставили окончательно крест на старом Нижнем, Нижнем купцов Бугровых-Башкировых, этим самым мы поставили крест над всеми мелкобуржуазными пережитками в экономике и сознании людей, чтобы ускорить наш победный путь к бесклассовому социалистическому обществу».

Перспективный работник, этот Андрей Александрович…

…Только человек, который не заглядывал в богатейшее прошлое города, не имевший никакого отношения к нему по рождению, а прибывший сюда по указанию свыше — как он мог бы прибыть в любое другое место в качестве временщика, которому вообще безразлична отечественная история, — только такой человек мог походя налепить на старинный русский город, сыгравший выдающуюся роль в отечественной истории, тот уничижающий его достоинство ярлык — «купеческий».

Культурную политику начали сводить к тому, что история страны напоминала мрачный задник, на фоне которого развертывалась блистательная панорама созидания светлого будущего. Человек должен был всю энергию отдавать этому созиданию, не оглядываясь назад, слепо веря своим нынешним руководителям. Начинали формировать племя манкуртов, людей, лишенных исторической памяти. Жданов был в числе видных лидеров этого процесса. Вскоре судьба еще раз свела их, Горького и Жданова…

До недавних пор Горький вообще не очень-то задумывался над переименованиями. Просто не было повода. Ну, переименовывали Гатчину в Троцк. Появился Зиновьевск. Однако очень скоро по вполне понятным причинам названия эти с карты исчезли. А теперь серьезный повод возник. Когда имена политиков или деятелей культуры дают новым городам — куда ни шло. Но зачем же стирать из памяти поколений прошлое, откуда все и берет начало?.. Вот только что Новокузнецк превратился в Сталинск. Чуть раньше Душанбе — в Сталинабад (1929), Царицын — в Сталинград, Юзовка — в Сталино (1924). А теперь вот Нижний Новгород стал Горьким. Горький как бы оказался рядом со Сталиным.