Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Из этого тезиса вытекает организационный вывод, сделанный Богдановым: «Надо выработать новый тип партийной школы, которая, завершая партийное воспитание работника…. приготовляла бы надежных и сознательных руководителей для всех форм пролетарской борьбы». Даже продолжение тактики бойкота объясняется Богдановым не чисто политической рациональностью, а с точки зрения интеллектуальной выработки социалистической перспективы: «бойкот… является необходимой борьбою за удержание массового движения на чисто революционной почве». [473] Позже Богданов неоднократно возвращался к анализу «феномена Ленина». В письме от 23 июня 1912 г., адресованном членам женевского идейного кружка «Вперед», он, чувствуя растущее сочувствие взглядам Ленина, собственно говоря, с сожалением писал, что «Ленин ставит эти лозунги (“демократической республики”, “конфискации”. - Т. К.), как политикан, желая поднять свою революционную репутацию, и в то же время, не сомневаюсь, что ленинские кандидаты (на выборах в Думу. — Т. К.) спрячут их в карман на время кампании». По мнению Богданова, так же поступают и впередовцы, но без ясного понимания проблемы: «Избирательная же кампания пройдет, при таком отношении к делу, всюду на чисто меньшевистский манер». (Богданов с таким презрением пишет о политике, как будто она сильнее всего запачкивает чистоту революции). [474]

Интересно, что в письме от 11 декабря 1912 г. Богданов считал, что именно из-за столь презираемого им «политиканства» в России неизбежно должно будет произойти объединение социал-демократической интеллигенции с «ленинцами». «…О “радикализме” нашей с.-д. интеллигенции в ее массе и говорить, я думаю, не стоит, — писал он. — Не подумайте, что это пессимизм». Это «увлечение» политикой Богданов отождествлял с социал-демократическим оппортунизмом, означавшим «господство буржуазно-выработанных способов мышления над пролетарским опытом, буржуазно-выработанных методов политической борьбы и работы над защитой пролетарских интересов». [475] Он объяснял свой отказ сотрудничать во «впередовских» изданиях тем, что «не хотел бесполезно тратить сил», поскольку не так наивен, чтобы надеяться на свободное изложение своих мыслей, ведь в группе «Вперед» «3/4 против пролетарской культуры». «Я не могу допустить, — писал Богданов, — чтобы группа, окончательно изменившая платформе “Вперед” и всецело сведшая свои перспективы к дипломатическим комбинациям сначала с Плехановым, затем с Троцким, затем с меньшевиками, затем — не знаю с кем, — чтобы такая группа выступала как официальная представительница левого большевизма, а своим участием я подал бы повод думать, что допускаю это». [476]

В письме от 9 июня 1913 г. Богданов пошел еще дальше и описал содержание понятия «ленинство». Он писал о сочетании «впередовцев и левых ленинцев» и дал следующее уточнение: «Под ленинством я здесь пониманию не связь с Лениным лично, а ту общую концепцию политики и политических методов, которую он лучше, чем кто-либо, выражает. Для впередовца политика социал-демократии есть выражение организационного процесса, происходящего в рабочем классе, комбинирующего и координирующего силы против классовых врагов. Для ленинца, хотя бы и самого левого (каковы были, например, многие отзовисты), политика есть специальное занятие, подчиненное своим специальным законам и способное развиваться более или менее независимо от общеклассового организационного процесса. Для впередовца политика рабочего класса есть органическая составная часть его революционной культуры, развернувшаяся, по историческим условиям, раньше и шире других сторон этой культуры; поэтому для впередовца политика… по своему смыслу всегда остается в классовом масштабе. Для ленинца политика есть политика, она с успехом может быть групповой, кружковой и даже личной; искусство же политики есть искусство хорошего шахматиста, вовремя передвигающего подходящие фигуры на подходящие места, чтобы выиграть партию». [477] На этом основании Богданов нападал на сближение Ленина с Плехановым, как бы они ни размежевывались слева и справа, и приветствовал разрыв впередовцев с ленинцами, поскольку считал, что их мышление несовместимо. [478]

Обязательно следует указать на своеобразное противоречие в мышлении Богданова. Отвергая «политику как занятие», политику менее, чем «в классовом масштабе», а также людей, которые профессионально занимаются ей, он обходил молчанием именно «техническо-организационные» вопросы движения. Иначе говоря, он не реагировал на то проблематичное обстоятельство, что те, кто разделял его понимание политики, в повседневной борьбе «отрекались» именно от революции (которая в то время была отчасти тождественна вооруженному восстанию) как практического действия. Ведь при «профессиональной подготовке» революции, восстания нельзя пренебрегать институтами «массовой политики», включая парламент, как средствами просвещения масс, не следует отказываться от возможностей создания благоприятной ситуации, необходимой для успеха вооруженного восстания. В качестве «основателя организационной науки» Богданов — как кажется сегодня, несколько наивно — не задавался вопросом: как можно обеспечить присутствие большевизма в России, если посредничество, связь между повседневными рефлексами, интересами рабочих и перспективной целью социализма осуществляется только с помощью митингов и партийных школ? Именно ленинская «организационная» концепция влияния на массы привлекла внимание к проблемам, которые нельзя было обойти стороной.

Взгляды Богданова на соединение теории с практикой вызывают непроизвольные ассоциации с такими тезисами Дёрдя Лукача, как «тождественность объекта и субъекта» и «вмененное классовое сознание», которые становятся «актуальными» только в редкие моменты, в короткие периоды революций. Ленин с характерным для него просветительским запалом во имя «дела» сознательно примирился с той односторонностью, которая вытекала из того факта, что в буржуазной политике авангардный отряд имеет право представлять весь рабочий класс, — а позже революция все устроит. Таким образом, уже тогда настоящей проблемой было не отношение к «профессионализму» и не «участие в буржуазной политике», так как «в глубине» уже вырисовывалось оказавшееся в будущем непреодолимым противоречие, состоявшее в господстве «профессиональных аппаратов» над рабочим движением. В свете этого ни ленинский «Материализм и эмпириокритицизм», ни философия Богданова, ни вся «философская дискуссия» не внесли ничего полезного в развитие марксистской теории и политики.

В 1912 г. меньшевики с немалой завистью поставили вопрос: в чем причина того, что интеллектуальная и политико-организационная сила Ленина и шедших за ним большевиков проявилась и в сердце России, Петербурге? Мартов лишь позже понял, что Ленин и его последователи контролировали в это время множество социал-демократических структур и организаций в России, [479] не говоря уж о «Правде». В апреле 1912 г. было продано 29 000 экземпляров «Звезды», меньшевики смогли «наладить» лишь постоянный выпуск еженедельника («Живого дела»), хотя в мае выпускали и газету «Невский голос». Однако в 1913–1914 гг. было продано вдвое больше экземпляров «Правды», чем меньшевистского еженедельника. В конце 1912 г. рабочие избиратели выбрали в Думу шесть большевиков и ни одного меньшевика. Позже Мартов в письме Потресову заметил, что поражение меньшевиков в рабочей курии еще раз показало, что меньшевики поздно осознали растущую опасность ленинизма и преувеличили значение его временного исчезновения. [480] В 1913 г. серия поражений меньшевиков продолжалась на выборах в петербургском профсоюзе сталелитейщиков, где большинство получили большевики. Однако в действительности залогом успехов большевиков были не только их организационные результаты, но и то, что они стремились связать отдельные, повседневные требования рабочих с «перспективой пролетарской революции», «критикой режима», что основывалось на сочетании легальной «работы в массах» и нелегальной деятельности.