Восходитель

Теперь Италия. Доломиты, куда они поедут, имели вершины с отвесными стенами по шестьсот, восемьсот и даже тысяче с лишним метров. Маршруты чисто скальные, то, что надо Тигру скал. Он, конечно, постарается достойно представить отечественный альпинизм, как это делал и раньше. Миша вылетел в Москву.

Однако поездку в Италию советских альпинистов перенесли на следующий год. Почти месячная бездеятельность выбила его из графика нормальных скальных тренировок. Он вышел из формы...

Однако, принимая в октябре старт одиночного лазания -на чемпионате ВЦСПС в Ялте, Миша надеялся выиграть и на этот раз. Он включил все скорости, он рвался вверх, торопил себя. И он был близок к победе, но в самом конце трассы, в каких-то пятнадцати метрах от верха, вдруг почувствовал в боку резкую боль. Взбунтовалась не подготовленная к такой нагрузке печень, раньше он подходил к пику спортивной формы постепенно. В глазах поплыло, ноги стали ватными. Скорость упала каждый шаг давался с невероятным трудом. «Я поднимал свои ноги руками».

Он не был готов к этому старту.

Наверное, серебряная медаль на всесоюзном чемпионате для любого тридцатишестилетнего спортсмена была бы вполне почетной наградой, но для Тигра скал она означала тяжкое поражение. Он увидел в проигрыше не потерю чемпионского звания, это еще можно снести, а нечто гораздо большее: рушилось то, чему он отдавал все свои силы, самую жизнь, рушилась легенда. А с нею это он четко сознавал рушился Он.

Чемпион мог проигрывать, Тигр никогда!

Он уехал в Тбилиси в мрачном настроении. Неприятность одна не приходит. Началась возня с зеркалом Ушбы: как прошел, где прошел, сантиметр влево, сантиметр вправо. Может быть, добрые люди, просто интересовались, где точно проложен путь, но ему почему-то казалось, что к нему проявляют недоверие.

Лично он был рад, что в этом сезоне вновь пройдена восточная стена Северной Ушбы. Почти там, где он мечал пройти в 1964 году (он прошел тогда чуть левее); и собирался подняться в 1965-м. Стену прошла после двухгодичной осады группа Владимира Моногарова. И хотя они лежат рядом, эти два маршрута его и Моногаровский, но второй проложен более по глади «зеркала». Возникал вопрос: считать ли новый путь первопрохождением? Если да, то команда «Авангард» реально претендовала на золотые медали чемпионата СССР по альпинизму. Если же это повторение (пусть даже частичное) пройденного, то успех моногаровской группы мог быть оценен гораздо скромнее. При положительном для авангардовцев решении невольно возникал и второй вопрос: кого же считать первопроходцем «зеркала»? В споре за «зеркальный» приоритет Миша имел отличный козырь: его путь, наверное, единственный в зоне «зеркала», где можно было подниматься свободным лазанием. (Трудность и логичность этого пути подтвердят в 1971 году альпинисты Чехословакии и в 1975 году, украинские альпинисты под руководством Леопольда Кенсицкого.) Все, что правее, требовало индустриального метода, то есть создания многочисленных искусственных точек опоры с помощью шлямбурных крючьев, что с альпинистской точки зрения менее ценно.

На запрос Федерации о новом пути он ответил телеграммой: «Маршрут Моногарова на Северную Ушбу 1968 года лежит правее нашего маршрута. Считаю маршрут Моногарова первопрохождением». Пусть люди получат свои медали...

Не стал он спорить и за «зеркальный» приоритет, тем самым отдав предпочтение команде Моногарова, прошедшей хоть и не намного правее, но более по «зеркалу», чем он в 1964 году. Он сам снял с себя венок и надел на шею соперника.

Боже, как быстро стареет успех! Еще вчера твое достижение было рекордом, потолком, почти немыслимым завоеванием, добытым на пределе человеческих мук, сегодня оно пустяк, а завтра уже забыто. И слава поворачивается к тебе в профиль и того смотри совсем отвернется. Былой триумф? Да был ли он?, Какая, право, тоска...

А он еще надеялся столько сделать. Но кто он теперь без легенды? В чем его полезность, смысл, долг, в чем служение?! Хоть бери и кричи, как пшавеловский Змееед: «Беда мне, я клад потерял!»

Пионер отечественного альпинизма, последняя из могикан просла вленной семьи Джапаридзе, почти святая женщина Грузии, мать всех альпинистов страны, чувствуя психологический надлом Хергиани, поспешила в Москву, в Федерацию. В этой осенней сутолоке, царящей в высшем альпинистском органе, когда решалась судьба медалей чемпионата страны, когда затурканные члены президиума ходили с распухшими головами, когда десятки претендентов толпились у заветных дверей, когда за суетою дел немудрено было забыть или упустить что-то важное, седая Александра просила об одном о поощрении Михаила Хергиани за массовое восхождение на Ушбу грамотой Комитета. Она хотела вернуть ему веру в себя.

22 ноября в театре Руставели общественность Тбилиси чествовала участников летнего восхождения на Ушбу, чествовала его руководителя. Как нечто нереальное, отзвеневшее, как розовый сон, воспринял он это событие. А может быть, он уже исчерпал себя; иссяк? Нагрузки все росли и росли. Трудности становились все предельнее. И не было передышки. Разве передохнешь: чуть расслабился и поезд ушел. Но он не роптал на, судьбу, принимал эту гонку, нес терпеливо бремя диких нагрузок и риска. Он лидер, он в тигровои шкуре, ему иначе нельзя.

Но сколько сил отпущено человеку?

Скорее по инерции, чем в силу внутренней потребности, он выехал зимой в Приэльбрусье работать тренером по горным лыжам.

Во время трехдневной спасаловки (искали попавшего в лавину лыжника) он простудился и заболел. 10 марта, несмотря на слабость болело горло, знобило, он за, ставил себя выйти на поисковые работы, но к вечеру окончательно свалился: кашель, температура. Ночь провел как в бреду.

Нашел в аптечке биомицин, но принять его не решился. Антибиотик! О них дурно говорят. И вообще он не любил лекарства.

Парил горло теплым молоком. Кашель слегка приутих, но самочувствие не улучшалось, болело горло. Всякий раз, глотая слюну, он прислушивался сильнее или слабее боль. Вроде даже сильнее. А может, это не простуда, а нечто худшее астма, туберкулез, рак? Он валяется уже почти полмесяца, и никакого улучшения, любая простуда должна за это время пройти. Человек он был мнительный и немного суеверный. Сейчас он думал, что заболел той же болезнью, что и Кадербеич, судьба, связавшая их на всю жизнь, уготовила им одинаковую участь. Он всматривался в свое пожелтевшее лицо, в белые пигментационные пятна на шее и подбородке, считая их роковыми метами обреченности. Его мозг съедали мысли о близком финале, а грустные воспоминания о прошедшем сезоне угнетали и добивали.

Все чаще и навязчивее всплывал образ несчастного Змеееда-Миндии, n реступившего свои же правила и потому оглохшего душой, утратившего былую мощь и мудрость. Как он мучился своей бесполезностью! Как укорял себя! Ему даже не дали умереть в бою: слишком откровенно он шел на гибель. Сражение проиграно, селения горят, и Миндия прокалывает мечом свое сердце.

Почему ему не дали умереть в бою?!

...Тигр не обращался к врачу. Он не просил ни у кого никакой помощи. Тигр замкнулся. Люди, окружавшие его, могли услышать в эти дни не свойственное ему: «Оставьте меня в покое».

Находясь в угнетенном состоянии, он не сразу сообразил, что за люди, с бутылками вина и снедью, так бесцеремонно распахнули двери, что за веселье, что за смех... Бог мой, ведь сегодня 23 марта, ему исполнилось тридцать семь. Он совершенно забыл об этом.

Через несколько дней врач лагеря, случайно узнавшая о его нездоровье, после дотошных расспросов и осмотра определила пневмонию

Но Миша понимал, что не в меде и алоэ дело, а в том, что приближался сезон да-да сезон, в сезоне все решится. Он верил: вернется успех, вернется здоровье. Надо только постараться взять себя в руки и готовиться, чтобы выступить как следует в Доломитах, на Памире, в Крыму. Так и только так...

Тигр заявил о своем намерении штурмовать Южную стену пик а Коммунизма, на которую когда-то замахивался Абалаков, самую трудную стену в горах Союза. Узнав об этом, врач лагеря прислала ему большое письмо: