Джордано Бруно

«Если он такой превосходный блюститель нравов, изобретатель доктрин и реформатор религии, то кто постесняется назвать его академиком и считать его архимандритом какой-либо главной школы? Почему не быть ему монахом, если он умеет петь, читать священное писание и спать?… Неужели вы мне запретите назвать его соборным ослом, когда Он действует по активному и пассивному обету, пригоден для избрания и способен к епископству?… Разве вы свяжете мне язык, чтобы я не мог выставить его в качестве монастырского эконома, если в голове его покоится вся политическая и хозяйственная мудрость? Может ли власть церковного авторитета сделать, чтобы я не считал его столпом церкви, если осел этот высказывает себя до такой степени милосердным, набожным и воздержанным? Если я вижу его столь возвышенным, блаженным и торжествующим, может ли небо и весь мир помешать мне называть его божественным, олимпийским и небесным ослом? В заключение, чтобы больше не ломать головы ни мне, ни вам, мне кажется, что он сама душа мира, все во всем и все в любой части».

Нигде еще с такой силой не обрушивался Бруно на богословие, на схоластику, на духовенство, на философов, сомневающихся в возможности познать реальный мир. Он не оставляет в стороне и Платонова учения о вечных идеях, столь любезного сердцу теологов, пишет о «первоначальном осле», называет «идеального осла» творческим началом, олицетворяющим идею бога. Он мастерски преувеличивает обычные приемы богословской аргументации, куски евангельских фраз, относящихся к Христу и богородице, использует для прославления ослицы и осленка, пародийно толкует цитаты из библии.

«Подумайте о происхождении причины, по которой христиане и иудеи не возмущаются, но скорее торжествуют, когда в силу метафорических намеков священного писания они выступают под титулами и наименованиями ослов, называются ослами и обозначаются как ослы. Отсюда и выходит, что там, где речь идет об этом благословенном животном, осле, там, по духовному значению текста, по смысловой аллегории и мистическому замыслу, имеется в виду человек праведный, святой, человек божий… Ослами являются те, через кого изливается божья милость и благословение на людей. Таким образом, горе тем, которые лишены своего осла!»

Библейские примеры сыплются, как из рога изобилия. Разве церковь не та божественная ослица, коей господь отверз уста?

«Ее авторитетом, ее ртом, голосом и словами укрощена, побеждена и попрана надменная, гордая и дерзкая светская наука и ниспровергнуто всякое высокомерие, осмеливающееся поднять голову к небу, ибо бог избрал слабое, чтобы сокрушить силы мира, вознес глупое к вершине уважения, так как то, что не могло быть оправдано знанием, защищается святой глупостью и невежеством и этим осуждается мудрость мудрых и отвергается разумение разумных».

Вера превращает людей в ослов. Стянув пять пальцев в одно копыто, они не могут сорвать запретный плод с древа познания или, подобно Прометею, похитить небесный огонь, чтобы зажечь им свет разума.

Не только учение церкви и трактаты богословов вызывают возмущение Бруно. Он высмеивает философов, которые разглагольствуют о непознаваемости мира. Все сомневающиеся в способности человека познавать окружающее тоже враги разума и прислужники глупости.

В «Тайне Пегаса» Бруно посвятил Аристотелю много злых и не очень-то справедливых страниц. В пылу борьбы с душителями науки, которые прикрывались авторитетом Аристотеля, Бруно частенько хватал через край и из-за вражды к «педантам» позволял себе излишнюю грубость и по отношению к их «князю». Стагирит, по мнению Ноланца, начитанный главным образом в науках гуманитарных, возомнил себя натурфилософом и выступал реформатором науки, о которой не имел понятия. Он ложно учил о природе начал и субстанций вещей и ничего не понимал в природе движения и вселенной. Но еще больше, чем Аристотель, в распространении ошибочных взглядов виноваты его ревностные, но недалекие последователи.

Бруно вспоминал юность, монастырскую школу, своих учителей, которые нередко отвечали на вопросы глубокомысленным возгласом: «О, это великая тайна!» Они выросли на глупейших трактатах, отдавали силы бесполезным занятиям и побуждали к ним других.

«Мы дошли до того, что каждый сатир, фавн, меланхолик, опьяненный и зараженный черной желчью, рассказывающий о сновидениях и дребедени, лишенной всякого смысла и порядка, хочет, чтобы в них видели великое пророчество, сокровенную мистерию, недоступные секреты и божественные тайны воскресения мертвых, философского камня и прочих глупостей. Этим хотят привлечь внимание тех, у кого мало мозга, с целью сделать их безумными, отнимая у них время, ум, славу и богатства, и заставить их столь жалко и низко растрачивать жизнь».

Фанатики, одержимые безумными идеями, ввергают род человеческий в неисчислимые беды:

«Глупцы мира были творцами религии, обрядов, закона, веры, правил жизни; величайшие ослы мира те, что, будучи лишены всякой мысли и знаний, далекие от жизни и цивилизации, загнивают в вечном педантизме, реформируют по милости неба безрассудную и испорченную веру, лечат язвы прогнившей религии и, уничтожая злоупотребления предрассудков, снова заделывают прорехи в ее одежде. Они не относятся к числу тех, кто с безбожным любопытством исследует или когда-либо будет исследовать тайны природы и подсчитывать смены звезд. Смотрите, разве их беспокоят или когда-либо обеспокоят скрытые причины вещей? Разве они пощадят любые государства от распада, народы – от рассеяния? Что им пожары, кровь, развалины и истребление? Пусть из-за них погибнет весь мир, лишь бы спасена была бедная душа, лишь бы воздвигнуто было здание на небесах, лишь бы умножилось сокровище в том блаженном отечестве!»

Насмешник, для которого нет ничего святого? Нет, не страстью к осмеянию и не язвительностью характера продиктованы эти слова. За ними боль и гнев, за ними непримиримость. Страшная сила – глупость, наделенная властью! В ней таится великая угроза миру. Поэтому со всем, что подавляет в человеке разум, Бруно и ведет войну.

«Тайна Пегаса» не только памфлет, направленный против всех носителей «ученого незнания», богословов и скептиков. Ноланец создал острейшую сатиру на весь строй религиозного мышления, христианскую этику, прославляющую убогих и нищих духом, веру, которая превращает человека в покорную и недалекую тварь. Он то пародировал заумные рассуждения теологов, то подражал напыщенным воззваниям духовных пастырей. Вступительное «Обращение к прилежному, набожному и благочестивому читателю» было выдержано в стиле страстной проповеди.

«Бегите от вашего зла, – заклинает Джордано Праведных людей, – и найдите ваше благо, изгоните гибельную гордыню сердца, погрузитесь в нищету духа, принизьте мысль, откажитесь от разума, погасите жгучий свет ума, который воспламеняет, сжигает и испепеляет вас: бегите от всех степеней знания, которые только увеличивают ваши горести, отрекитесь от всякого смысла, станьте пленниками святой веры.

Молите же, молите господа, дорогие мои, чтобы он помог вам сделаться ослами, если вы еще не ослы. Только пожелайте, и наверняка легчайшим образом рам дарована будет милость сия: потому что хоть вы и ослы природе, и обычное воспитание есть не более как ослиность, все же вы будете понимать и разуметь много, лучше тогда, когда станете ослами в боге…

Вспомните, о верующие, что наши прародители были угодны богу, были у него в милости, под его защитой, довольные в земном раю, в то время когда они были ослами, то есть простыми и не ведающими ни добра, ни зла, когда их еще не щекотало желание познать добро и зло…»

Ноланец предостерегает набожных читателей от великой опасности: «Нет средства, которое более действенно низвергало бы нас в глубь адской пучины, чем философические и рациональные созерцания, рождающиеся из ощущений, растущие со способностью к рассуждению и созревающие в уме человека.

Итак, старайтесь сделаться ослами вы, которые еще являетесь людьми! А вы, ставшие уже ослами, учитесь, заботьтесь, приспособляйтесь действовать все лучше и лучше, чтобы достигнуть тех пределов, тех достоинств, которые приобретаются не знанием и делами, сколь угодно великими, но верою, теряются же не вследствие невежества и дурных дел, хотя бы даже чрезмерных, но, как говорят, следуя апостолу, вследствие неверия.