Фредерик Жолио-Кюри

Ядерный центр в Орсэ должен был дать новую ориентировку ядерным исследованиям, снабдить их современной мощной техникой.

По замыслу Ирен и Фредерика Жолио-Кюри, Орсэ предназначен для основных теоретических исследований. Основные теоретические исследования, считал Фредерик, — это изучение явлений самих по себе, без их непосредственного практического применения. Но заметьте, добавлял он тут же, заметьте, что нет ни одного научного открытия, которое рано или поздно не получило бы практического применения.

«Не думайте, пожалуйста, — с улыбкой пояснял он в одной из бесед, — что я хочу установить какое-то разделение и причислить исследователей-теоретиков к некоей аристократической касте. Каждый вид человеческой деятельности требует определенных качеств. Но те качества, какие хочется встретить у исследователя, занимающегося основными теоретическими вопросами, близки к качествам, определяющим творчество художника: очень надежная техническая подготовка на службе воображения и творческой интуиции (Ван-Гог был не просто мазилой, он кропотливо изучал ремесло художника). Условия труда должны быть менее строгими, чем в промышленных исследованиях, естественно подчиненных жестким срокам. Нужно установить гибкий график работы, учитывающий индивидуальные особенности. Речь идет отнюдь не о том, чтобы поощрять лень или анархию, но надо доверять людям, доказавшим свою ценность…»

Орсэ — учреждение нового для Франции типа. Ирен и Фредерик осуществили идею, много лет волновавшую их: создали во Франции школу научных кадров по типу аспирантуры советских научных институтов.

Лаборатории Орсэ предназначены в основном не для студентов, а для научных работников, уже имеющих степень лиценциата, или для инженеров. В Орсэ эти молодые специалисты могут расширить знания, приобрести опыт и подготовиться к защите диссертации.

План создания Орсэ был разработан Ирен в мельчайших деталях.

Она сама выбрала место, где Парижский университет приобрел участок в сто гектаров. Орсэ расположен рядом с Сакле, и эта близость должна была служить залогом совместных работ в будущем.

Тихое, спокойное, живописное местечко привлекло Ирен и Фредерика.

Даже пригородный электрический поезд, соединяющий Орсэ с Парижем, нравился Фредерику: «Двадцать пять минут ежедневной поездки в спокойном поезде, где всегда можно найти место для сидения. Работник Орсэ, едучи на работу, здесь может почитать книгу или подумать на досуге о своей работе. Если бы я мог думать о своей работе двадцать минут в день!»

«…Мои обязанности всегда торопят меня. И мне случалось говорить себе, что если бы я мог позволить себе помечтать хоть немного о моей работе, то я избежал бы ненужной потери времени при многих опытах».

Орсэ — детище Ирен. Но тяжелая болезнь Ирен прогрессировала все сильнее, и Фредерик часто приходил ей на помощь в ее административных обязанностях, вникая во все мелочи строительства.

Первые рабочие пришли на строительную площадку в 1955 году. Ирен заботилась сразу и о строительстве, и об оборудовании, и о саде. Сад должен быть великолепным. Сама природа, окружающий пейзаж должны создавать у работников настроение, поднимать их дух, делать работу радостной и приятной.

Ирен любила цветы особой, проникновенной любовью художника.

Для лабораторий Орсэ была приобретена в Голландии громадная установка — синхроциклотрон. По сравнению с этим гигантом даже двадцатисемитонный циклотрон Коллеж де Франс выглядел устаревшей игрушкой. Синхроциклотрон похож на закованный в броню военный корабль. Основная часть его — электромагнит — весит 700 тонн. Диаметр дисков магнита в Орсэ — 280 сантиметров. У циклотрона Коллеж де Франс диаметры дисков были 85 сантиметров. Синхроциклотрон занял громадное помещение, напоминающее большой механический завод. Как далеко это от старых лабораторий, где можно было получать удивительные новые результаты, пользуясь источниками радиоактивного излучения, заключенными в маленькие стеклянные пробирки, изготовленные руками самого экспериментатора.

Об этом не раз говорил Жолио-Кюри. Он обращал внимание на то, что исследователь теперь не может чувствовать себя свободным, он не может экспериментировать «просто так», чтобы разведать, он не может «открывать окна в сторону неизведанного», как это любил сам Жолио-Кюри. Эксперимент теперь слишком сложен, и обычно он следует за теорией. Не опасно ли это для развития науки, не сократились ли возможности эксперимента? Ирен и Фредерик высказывали свое мнение в одной из их последних общих статей:

«Бесполезно сожалеть о той обстановке, в которой протекала научная деятельность прошлого века… В наше время необычайно быстрое развитие науки объясняется тем, что изыскания производятся в лабораториях многих стран мира. Часто трудно установить, какой из отдельных групп ученых, работающих в одной и той же области, принадлежит заслуга того или иного крупного достижения. А внутри одной и той же группы трудно определить, кто является его вдохновителем, а кто автором…

Успехи науки произвели переворот и в ней самой. Наше поколение еще не сумело приспособиться к новому ритму, который стал для нас неизбежностью. Нам становится все труднее быть в курсе всего нового, и часто это оказывается выше наших возможностей… Мы колеблемся между слишком узкой специализацией, грозящей притупить наш ум, и распылением сил, что приводит к неэффективному их использованию. Мы стремимся присутствовать на лекциях, колоквиумах, научных конференциях, но тогда нам не хватает времени для размышлений и собственной научно-исследовательской деятельности. Но мы убеждены, что молодые ученые… найдут равновесие, недостающее нам сегодня…»

Строительство в Орсэ встретилось с неожиданной трудностью: потребовались особые работы для укрепления глинистой почвы, чтобы она могла выдержать тяжесть установок и окружающих их бетонных стен (защиты от радиоактивных излучений). В огромный котлован пришлось заложить пятьсот бетонных плит по двенадцать метров длиной. Через полгода после начала работ здания начали показываться из-под земли.

Увы! Ирен этого уже не увидела.

Они оба были тяжело больны — и Фредерик и Ирен. Лучевая болезнь — результат действия радиоактивного излучения — точила Ирен. Все учащались приступы мучительных болей. У Фредерика развивалась болезнь печени.

Оба они не любили показывать окружающим свои страдания. Каждый старался держаться спокойно и ровно, как всегда. Силы обоих были подорваны нечеловеческим напряжением последних лет. Они оба знали, что их дни сочтены, не обманывали себя и не раз говорили об этом между собой. И, зная это, работали еще больше, еще напряженнее. «Только бы успеть кончить, только бы завершить Орсэ!» — повторяли они все чаще.

Дети Фредерика и Ирен продолжали их дело. Элен, окончив, как и отец, первой Школу физики и химии, тоже посвятила себя ядерной физике. Пьер занялся биологией, готовил диссертацию по фотосинтезу. Его увлекла любимая идея Фредерика: возможность непосредственного использования энергии солнечных лучей, энергии падающего на землю света.

Элен вышла замуж за внука Поля Ланжевена, соединив, таким образом, три знаменитые фамилии. По примеру своего отца Элен Жолио-Кюри-Ланжевен тоже стала членом Коммунистической партии Франции.

И была еще громадная радость, согревавшая сердца Фредерика и Ирен, молодившая их: внуки, дети Элен. Бегая взапуски с внучкой по аллеям Антони, забавляя малютку-внука, Фредерик забывал о своей болезни.

Они иногда говорили о смерти. Фредерик всегда считал, что Ирен переживет его. В его сознании просто не укладывалась мысль, что он может остаться один, без Ирен. Но ее состояние становилось все тяжелее.

17 марта 1956 года Ирен Жолио-Кюри, лауреат Нобелевской премии, член Всемирного Совета Мира, профессор Сорбонны и директор Института радия, академик пяти академий и доктор многих университетов, скончалась. Медицинское заключение гласило: «Она умерла от болезни крови, вызванной действием радиоактивного излучения, которому она подвергалась всю жизнь».