Земля и небо. Записки авиаконструктора

Та же сцена, но с другими действующими лицами, повторилась еще раз на профсоюзном собрании, иначе говоря, на общем собрании всего КБ.

Несмотря на непривычную для меня обстановку большого собрания, множества людей, я не постеснялся выступить и здесь, разъясняя собравшимся свою позицию. Осуждения организаторам этого «суда» и тут добиться не удалось.

Что бы это все означало?

Ведущий конструктор Николай Фураев, работавший еще в ОКБ В. Г. Ермолаева, на этот вопрос ответил так:

— А ты разве не знаешь о существовании «подпольного штаба»?

— Нет.

— Когда умер наш главный конструктор Ермолаев, в МАПе решили не назначать нового, а под предлогом укрупнения слить осиротевшее ОКБ Ермолаева с ОКБ Сухого. Тогда к нам пожаловал Александр Яковлев, бывший в то время заместителем наркома по опытному самолетостроению, и заявил:

— Мы пока не будем назначать или смещать начальников отделов и бригад. Пусть в каждой бригаде и отделе будет по два начальника: один из ОКБ Сухого, другой — Ермолаева. Немного так поработаете, а там сама жизнь подскажет: кто посильнее — останется начальником, послабее — заместителем.

Суховцы, прекрасно зная своего интеллигентного и, как ему самому, вероятно, казалось, справедливого шефа, создали «подпольный штаб» для оказания «объективного» давления на главного конструктора и для создания видимости общественного мнения.

Этот «штаб» регулярно собирался на квартире Поленова, жена которого тоже работала в ОКБ. В непринужденной домашней обстановке намечалась очередная жертва — один из начальников ОКБ Ермолаева. Даже провозглашали тост: «Выпьем за упокой души такого-то».

Затем распределяли роли: один должен выступить на партсобрании, другой — на профсоюзном, кому-то поручалась статья в стенгазете, кто-то будоражил людей внутри бригады или отдела. Наконец, спустя некоторое время, судьбу ермолаевца решал Сухой. Один из членов «штаба» мимоходом подбрасывал ему сомнение в благополучии обстановки в соответствующем подразделении, а другой, наиболее авторитетный, прямо и открыто ставил вопрос на очередном техсовете, регулярно проводимом Сухим, о некомпетентности данного начальника.

Если же с одного захода сместить ермолаевца не удавалось, компания против него продолжалась до реального результата. Так, один за другим были смещены со своих должностей все начальники бригад и отделов «ермолаевского происхождения» и установилось единовластие коренных суховцев.

— Видимо, — закончил Фураев, — «подпольный штаб» воскрес, наметил тебя первой жертвой, и ты на себе испытал силу его пробного удара.

К этому времени, а шел уже 1955 год, ОКБ Сухого собралось почти полностью в своем прежнем составе. Немалая заслуга в этом была начальника отдела кадров ОКБ. Энергичный главный инженер Евгений Иванов сумел укомплектовать станочный парк в должном объеме и ассортименте, набрать достаточное количество квалифицированных рабочих и толковых руководителей производства различных рангов.

Однако постройка Су-7 двигалась довольно медленно из-за недружной работы конструкторов по устранению неизбежных неувязок и вялого руководства ведущего конструктора Е. П. Балуева при олимпийском спокойствии самого Павла Сухого. Тут еще припуталась одна бытовая сценка, которая приоткрыла мне глаза на ситуацию в ОКБ и на мое собственное положение здесь.

Тогда МАП выделил несколько квартир в новом высотном доме на Садовом кольце и мне была предложена двухкомнатная квартира на девятнадцатом этаже, окнами на северо-запад, к Зоопарку.

Побывав в ней с женой, мы решили отказаться от нее, найдя ее равноценной нашей, у «Сокола». На вопрос Сухого: «Почему?», я ответил.

— Так выберите себе любую из восьми выделенных квартир, — сказал Сухой.

Я раздулся от гордости, вообразив, будто я уж такой бесценный работник.

Когда же мы с женой облюбовали прекрасную солнечную трехкомнатную квартиру на двадцать втором этаже вместо нашей двухкомнатной, Сухой вдруг неожиданно отказал вообще.

Оказалось, целью этой операции была моя квартира у «Сокола», предназначавшаяся начальнику отдела кадров ОКБ Сухого. Когда же выяснилось, что на нее претендует администрация Яковлева, эта сделка не состоялась.

Как-то раз, зайдя к Сухому, я сам затеял с ним щекотливый разговор.

— Извините, Павел Осипович, за откровенность, но я вас не понимаю. Как вы можете спокойно сидеть в своем кабинете, когда здесь, под боком, строится уникальный истребитель, способный развить невиданную скорость, почти два звука, около двадцати километров потолок, невероятная дальность полета, которые не имеет, ни один отечественный, да и зарубежный истребитель? Он строится возмутительно медленно, его ведущий конструктор нетребователен и беспомощен. Повседневно возникающие неувязки и вопросы не решаются неделями, а хваленые начальники бригад и отделов КБ озабочены только одним: как бы свалить ответственность за неувязку на соседа.

— Вы правы. Вот я и хочу инженера, который все это понимает, назначить ведущим конструктором Су-7, то есть вас.

— Я польщен вашим доверием. Разрешите денек-другой подумать над предложением.

Раздумывать, оказалось, было над чем. Первым желанием, естественно, было стремление тряхнуть стариной, окунуться в гущу кипучей практической работы, снова поработать ведущим конструктором, теперь вот этого Су-7, в создание которого вложено так много знаний и энергии. Но без твердой поддержки главного конструктора это невозможно, а как раз на это в сложившейся обстановке наивно было рассчитывать. Если самолет окажется удачным, героев и без меня окажется более, чем достаточно. Если нет, потребуется «мальчик для битья». А лучше меня для этой цели не сыскать. Да и «подпольный штаб» не прохлопает. Кроме того, само назначение ведущим конструктором в конструкторской иерархии, скорее, понижение, чем повышение. Вывод? Как говорил еще Остап Бендер: главное — во время смыться.

Звоню Яковлеву.

— Приходите, — был ответ.

Что ж, нас разделяло всего лишь Ходынское поле.

«Пылесос»

Не попрощавшись с суховцами, уйдя по-английски, я пересек Центральный аэродром и оказался на территории летно-испытательной станции ОКБ Яковлева как раз в тот момент, когда готовился к первому полету опытный самолет-бомбардировщик Як-26.

Александр Яковлев, увидев мое приближение, сказал своему собеседнику, заместителю министра А. А. Кобзареву:

— Познакомьтесь с нашим конструктором Адлером. После окончания Академии авиапромышленности он отработал три года по распределению МАП, а теперь вот возвращается.

— А мы с ним давно знакомы, еще по ЛИИ, — ответил Кобзарев, пожимая мне руку.

В это время взревели ТРД нового самолета и, воспользовавшись их шумом, я отошел от начальства и присоединился к остальной аэродромной публике.

Отрулив на старт на своем велосипедном шасси, Як-26 взлетел, сделал два круга и благополучно приземлился.

— Поздравляю вас с новым самолетом, — сказал Кобзарев Яковлеву и, не ожидая доклада летчика-испытателя В. М. Волкова, уехал. На завод мы поехали вместе с Яковлевым, в одной машине.

Пройдя в его кабинет и поговорив на незначительные темы, я уже собрался уходить, как появился новый заместитель Яковлева М. Г. Бендерский. В моем присутствии Яковлев стал сетовать по поводу критического положения, которое сложилось вокруг серийного истребителя-перехватчика Як-25. Два двигателя АМ-5, расположенные под крыльями, оказались подвешенными настолько близко к поверхности аэродрома, что при рулежке, взлете и посадке засасывали с земли вместе с пылью мелкие камешки, которые, попадая на дюралевые лопатки компрессоров двигателей, выводили их из строя. Острая на язык аэродромная братия прозвала Як-25 «пылесосом», а чины постарше поставили вопрос о снятии его с производства, а то и с вооружения авиации ПВО страны.

— А вы не пробовали защищать двигатели металлическими сетками? — вмешался я в разговор.