Заплачено кровью

Только часа через два противник открыл из леса редкий минометный огонь и в атаку поднялась цепь, не более чем с роту. Местность здесь была открытой и ее быстро положили, а потом и отогнали к лесу.

"Не хотят с нами связываться серьезно, да и без танков побаиваются, думал Шапошников, рассматривая в бинокль лес, где засели немцы с автоколонны. - Шло примерно тридцать машин, значит - батальон, или даже два... Будут думать, как нас обойти..."

Шапошников с утра не имел связи со штабом дивизии, а было уже за полдень. Нетрудно было представить себе, что сейчас делается левее, у Михеева и Корниенко. Между ними и его полком брешь образовалась километров в семь, и самое опасное, что дорога Милославичи - Тарасовичи - Климовичи, может быть, вообще никем не закрыта.

Шапошникову казалось малым, что его полк не дал себя смять и окружить, надо было попытаться помочь соседям, но хотеть и суметь сделать - сейчас было далеко друг от друга, как никогда.

В любой день войны он попытался бы помочь соседям, но только не в этот. В полку, считая штыки в батальонах, штаб и обоз, осталось чуть более пятисот человек. Каким-то чудом они не тащили с собой всех раненых - их увезли раньше. Формально полк, а фактически сил меньше, чем в одном батальоне. И все измучены боем до отупения, не спали двое суток, почти столько же без горячей пищи. Часть людей от чрезмерного нервного и физического напряжения не только еле брели, но и не способны были что-либо воспринимать. Лейтенанта Тюкаева, свалившегося от переутомления, так и не смогли разбудить, его просто положили на повозку. Ни о каком форсированном броске на помощь соседям не могло быть и речи.

Не было и связи. Может быть, им давно пора уходить, а может быть Гришин без его полка сейчас, как без рук. Лейтенант Шажок, посланный на разведку, вернуться должен только к вечеру.

Шапошников, после того, как отбили атаку немцев, решил обойти оборону и вообще все свое хозяйство. У Осадчего осталось сто пятьдесят человек, больше всех, но прежде всего за счет влитых туда остатков дорожной и коммунистических рот. Другие два батальона, в одном около ста, в другом сто тридцать человек, Шапошников не хотел разбавлять. "Пусть будет меньше, зато надежнее, - думал он. - Кадр - они как корешки. Если зацепятся - ничем не сковырнуть". На батальон Осадчего у Шапошникова такой надежды не было. И людей в батальоне не знал, за исключением Вольхина, а от коммунистической роты оставалось всего пятнадцать человек. Все-таки штатские, а в то, что у них какой-то особенный моральный дух и настрой - в это он не верил. Свои бойцы, которых он учил и знал, казались надежнее и устойчивее. Комбат Осадчий был с виду солидным и авторитетным мужчиной, но чувствовалось, что ему все эти дни тяжело просто физически. "Не ранен, а с палочкой ходит", вспомнил Шапошников.

Вместо раненого майора Московского батальон вел старший лейтенант Чижов, взятый с роты у Осадчего, а вместо Горбунова - старший лейтенант Калько, тоже бывший ротный. Эти два батальона были двухротного состава по 50-60 человек в каждой и командовали ими лейтенанты, бывшие взводные.

С Шапошниковым оставались только лейтенант Тюкаев, который формально исполнял обязанности начальника штаба полка, а фактически был на все случаи жизни, старший лейтенант Меркулов, начальник артиллерии, у которого хотя и было четырнадцать орудий, но почти без снарядов. Ему же подчинялись и последние три миномета без командиров расчетов и мин. Старший политрук Наумов после гибели Васильчикова, как само собой разумеющееся, да и больше было просто некому, исполнял обязанности и комиссара полка. Для него это дело было не новое, так как и при Васильчикове он был его фактическим заместителем, как парторг полка. Вместе с Шапошниковым шел и интендант 3-го ранга Семен Татаринов, его заместитель по тылу. С ним же на повозке ехал раненый в ногу Бакиновский, помощник по разведке. По-прежнему держал при себе Шапошников и лейтенанта Степанцева с остатками его химвзвода, он с комендантским взводом был фактической охраной штаба и последним резервом полка.

Шапошников обошел растянутые почти на километр позиции батальонов, побывал на батареях. Там как раз садились обедать. Сам он ничего не мог есть уже несколько дней: мучили боли в желудке. Только иногда, чтобы заглушить голод, жевал кислые зеленые яблоки.

- На сколько дней хватит продуктов, Семен Иванович? - спросил Шапошников, подойдя к Татаринову.

- Крупы дней на двадцать, если едоков не прибавится. Картошки дня на три всего, хлеба на сутки-двое. Сахар есть, табак есть, а больше и ничего.

- Патроны? Боеприпасы?

- Снарядов еще десять подвод, но что толку - почти одна картечь. Для танков это горох. Патронов - хоть выкидывай.

- Береги все. Кто знает, где еще сможем пополнить. А надеяться, что нас выведут на отдых, сам знаешь - не стоит и мечтать.

Все же ему стало легче на душе, когда он осмотрел свое полковое хозяйство и прикинул боевые возможности: теперь он знал, как рассчитывать имеющиеся силы.

Дорогу от Милославичей на Климовичи прикрывал только 3-й батальон 624-го полка Михеева численностью около сотни штыков, да батарея сорокапяток под командованием лейтенанта Ивана Сливного.

Михеев, отдавая приказ Сливному оседлать перекресток дорог в деревне Питири и не пропускать танки, понимал, что больше часа батарея не продержится. Больших сил выделить сюда он не мог, хотя это направление в полку и было наиболее уязвимым.

Лейтенант Иван Славный, приземистый крепкий украинец с казацкими усами, на гражданке - бухгалтер, любивший точность и порядок, расставил три своих орудия с расчетом обстрела дорог для маскировки прямо в деревне.

Осмотревшись с НП, который он расположил на высотке с кладбищем, Сливный сходил к пехотинцам - они как раз отрывали окопчики перед деревней, поговорил с хмурым усталым комбатом, капитаном Елькиным. Понял, что комбат обстановки не знает, и есть ли справа и слева соседи - ему тоже было неизвестно. Как показалось Сливному, от такого незнания комбат ничуть не расстраивался. Обойдя деревню, прикидывая, как в случае чего маневрировать орудиями, Сливный проверил посты и ушел спать в дом. С начала войны это была первая возможность, до этого приходилось спать в основном под повозкой на плащ-палатке, от недосыпания часто болела голова, и теперь Иван Сливный решил выспаться по-человечески, если представилась возможность.

В полк Михеева он был переведен из 132-й Полтавской дивизии, боевой опыт имел порядочный - воевал и под Чаусами, и на Варшавском шоссе. Батарея имела на счету два танка, хотя и потеряла три орудия, но Сливный не унывал, потому что матчасть он потерял в неравном бою, совесть была чиста, а с оставшимися орудиями он мог вполне действовать и за батарею.

Ночь прошла спокойно, если не считать, что хорошо была слышна стрельба слева и справа километрах в пяти. А рано утром, часов около семи, к Сливному прибежал разведчик и доложил, что по дороге, откуда они пришли, движется колонна танков - "Немцы так рано не начинают, наверное, наши", - подумал Сливный и успокоился.

Минут через десять действительно показалась колонна. Он посмотрел на нее в бинокль, но из-за сплошной пыли и неровной местности установить точное количество танков не удалось. Разглядев на первой машине красное полотнище, лейтенант Сливный и совсем успокоился: "Наши. И идут по дороге, откуда мы пришли, вдоль фронта...".

Танки въехали в деревню. Первый остановился на перекрестке, второй затормозил чуть сзади. Когда улеглась пыль, Сливный отчетливо увидел на башнях кресты.

- Огонь! Огонь! - закричал он, давая команду своим орудиям, расчеты которых на всякий случай, завидев танки, приготовились к бою.

До противника было не более ста метров, и оба танка загорелись от первых же выстрелов. Остальные машины стали разъезжаться с дороги для атаки, пуская струи огня из огнеметов. Через несколько минут пять крайних домов горели, по деревне понесло жаром и дымом, но все три орудия Сливного вели беглый огонь. Танки, стоявшие на лугу перед деревней, так бездумно ими подожженной, загорались один за другим от выстрелов орудий, стрелявших почти в упор.