Великая мелодия (сборник)

Но это уже другая история.

Что же касается гипермнезии, то она всегда представлялась мне красивым вымыслом Амброза Бирса: рассказ «Случай на мосту через Совиный ручей».

И все же сверхпамять существует, в ней спрессовано много такого, чего мы в себе и не подозреваем. И не всегда она обращена в прошлое. В исключительных случаях, как я убедился на собственном странном опыте, стрела сверхпамяти может быть направлена… в будущее, которого пока нет и, возможно, никогда не будет. Назовем это игрой травмированного воображения, некой экстраполяцией прошлого опыта на будущее.

Я вернулся в Улан-Батор.

Можно было улетать в Москву. Но осталась давняя задумка: хотелось побывать в храме Творчества… От Дамдинсурэна узнал, что храм Творчества совершенно случайно обнаружили в позапрошлом году. Помог некий Ангира. Я не поверил своим ушам: храм открыт Симуковым и Ангирой еще в тридцать восьмом году, но об этом почему-то никто не знал, и пришлось открывать его во второй раз. Может быть, из-за событий на Халхин-Голе, а потом — из-за войны было не до храма?..

На этом храме лежало какое-то заклятие.

— Ангира жив? — спросил я у Дамдинсурэна.

— Не знаю.

…И я снова увидел удивительную скалу Тайхир, или Тайхир-чулун, исчерченную древними письменами и знаками гуннов. Тайхир-чулун угрюмо улыбнулся мне. Он видел кое-что на своем веку… Мог бы рассказать многое.

— Иди, иди, не мешай спать, я устал от людского мельтешения. Скажи, бывает время, когда вы не воюете?.. Я затыкаю уши и закрываю глаза… — проворчал он. — Нейтронная бомба! Уф…

Я направился к Их-Тамиру. Словоохотливый молодой монгол повел меня в местный музей.

Со старой фотографии на меня дружелюбно смотрел знакомый мне молодой человек интеллигентного вида. У него был крупный лоб с залысинами. Голову он держал чуть набок, казалось, к чему-то прислушивается.

Все словно бы повторялось.

Словоохотливый парень стал рассказывать о Симукове, которого никогда не видел. Так рассказывают о легендарной личности.

Однажды кто-то из советских людей заглянул в Их-Тамир. Распространился слух, будто вернулся Шара Дамдинсурэн. Взглянуть на него приехали из многих сомонов и были разочарованы: тот человек никогда не слышал имени Симукова и ничего о нем не мог сказать.

А я мог бы теперь кое-что рассказать: мы с Марией написали книгу о нем, которая получила особый резонанс почему-то в Венгрии, вышла там под заглавием «Улыбка богини Тары».

Очарованный странник Монголии… вот кем он был, этот Симуков. Семнадцать долгих лет скитался по ее просторам… и трагически погиб. Погиб, не завершив свою «большую судьбу»…

Мы не могли пройти мимо такой яркой фигуры.

В то время она была для нас загадочной, окутанная романтическим ореолом. Помню, однажды, когда Дамдинсурэн стал рассказывать об абдоском монголе Сумбе Хамбе, составившем в давние времена первую географию Азии и писавшем о Черном и Белом морях, о Константинополе и Москве, я не утерпел и стал расспрашивать о Симукове. Он был несколько удивлен, что я ничего о нем не знаю.

— Очень интересный человек. В совершенстве знает монгольский, ходит в халате и монгольской шапке, обладает веселым нравом. Предпочитает путешествовать на конях и на верблюдах, хотя Учком всегда выделяет ему машину.

— А чем он знаменит?

— Цза! Он раскапывал гуннские курганы в Ноинуле. Сенсация века! Он создал «Географию МНР». Самый первый. Не было у нас и нет подобных работ. Его «Атлас Монгольской Народной Республики» известен и далеко за границей. Это пока единственная работа такого рода. Атлас раздавали делегатам Великого хурала. Он изъездил страну вдоль и поперек, знает ее лучше нас, монгольских интеллигентов. Он, если хотите, своими работами подвел прочный фундамент под все наши экономические планы. Он превосходный экономист. Награжден орденом «Полярная звезда».

Он увлекался все больше и больше, рассказывая о неведомом мне Симукове.

— Наше правительство поручило ему выбрать место для будущего южногобийского аймачного центра. Он выбрал такое место Теперь тут возник город Симукова — Даландзадагат! В самом сердце пустыни. А вы говорите, чем он знаменит. Это ученый нового типа. Хочет поставить науку на службу государству, а не просто изучает географию. Он готовил издание «Экономического атласа МНР». Однажды Учком поручил ему достать из монастыря для музея знамя Чингисхана «Цаган сульдэ». И Симукову удалось уговорить монахов: знамя добыл!

Жена Андрея Симукова Миля, живущая с дочерью в Москве, показала нам его письмо — своеобразный отчет: публикации свыше ста печатных листов географических и экономических работ! В письме Симуков не упомянул свои выступления в литературно-художественном журнале «Путь национальной культуры», где он начал «пропаганду действием» нового для Монголии жанра научно-туристической приключенческой литературы, написав очерки «В стране диких верблюдов», «По Хэнтэйской тайге».

Ну а что касается «Экономического атласа МНР», то по личному указанию Чойбалсана такой атлас был составлен по материалам Симукова. Проверить данные и чертить карты атласа поручили Марии, Чойбалсан сам, в присутствии руководителей Комитета наук и Марии, просматривал каждую карту. Симуков хотел включить Гоби и другие неосвоенные районы в хозяйственный оборот. Он приступил к осуществлению своей мечты…

Тогда, разъезжая по Монголии, мы шли по его следам. И вот я снова на его тропе, у камня Тайхир…

Юрта Ангиры, которому теперь было за семьдесят, стояла все на том же левом галечном берегу. Ангира славился на весь аймак как резчик по дереву. Старуха отлучилась к овцам, а мы сидели и ели простоквашу. Я подарил ему матрешек — обычный сувенир, он мне — вырезанного из корня верблюда.

— Люблю верблюдов, — сказал он, юмористически прищурив глаза, — хотел бы в новом перерождении быть верблюдом.

— А я — турбогенератором.

Он оценил шутку, улыбнулся.

— Я тебя помню, — сказал Ангира. — С тех пор. Ты был со своей молодой женой. Вот стоит кувшин, который вы подарили нам. Русские бывают здесь редко. Ты расспрашивал о Симукове. Слышал, будто он умер, — произнес он негромко. — Но зачем говорить о смерти? Все равно не поверят. Пусть живет здесь всегда. Ему хорошо с нами. Он — почетный член нашего объединения. Ты спрашивал тогда, каким он был? Тогда я не знал, как ответить. Он был добр по своей воле, вот что я могу сказать о нем сейчас.

И хотя Ангира не прибавил больше ничего, я все понял. Он не был патриархальным старичком, простецом. Это был степной мудрец на покое. Когда он вспоминал, как богатеи и ламы запугивали аратов, желающих вступить в коммуну, в его глазах внезапно вспыхивал бешеный огонь, а лицо молодело. Ненависть к ним до сих пор жила в его душе — ведь они мешали ему, лично ему, устанавливать новые порядки в степи.

— Пусть тебя давят годы, но не дай им раздавить тебя, — сказал он на прощание.

И взгляд у него был острый, проницательный.

Здесь все было завершено, закруглено. Остался храм Творчества где-то в Убурханскайском аймаке.

— Если напрямую, то близко, — сказал Ангира. — Вначале нужно спуститься в Арбай-хэрэ. Там скажут, где искать храм. Я объясню все твоему шоферу.

Я бросил последний взгляд на камень Тайхир. Прощай, старичок, не ворчи — ты уже сделался туристской достопримечательностью, и придется терпеть. И Троя, и Альгамбра, и Боробудур терпят…

С калмыцким поэтом Сусеевым мы уселись в машину. Рядом с водителем сел корреспондент газеты «Унэн».

Поднялись на перевал Цаган-Даба. За первым перевалом были другие.

Мы вклинились в юго-восточные гряды Хангая. Дальше, на юге, за Баян-Хонгором, простирался Гобийский Алтай.

Машина пробиралась по долинам среди гольцов, громадных каменных россыпей, гранитных глыб. На северных склонах гор виднелись островки хвойного леса.

Сусеев тянул свое бесконечное: