Дневник разведчицы

Впереди замаскированные танки приготовились к атаке. Артиллерийский гром у соседей усиливается. Внезапно откуда-то сзади вылетели наши бомбардировщики: один, другой, третий… Еще! Еще! Еще! С ними ястребочки. Небо наполняется громом моторов. Немецкие зенитчики встречают самолеты плотным огнем. Зашуршали эресы, завыли минометы, заговорила артиллерия на все голоса. Все это сливается в одну мощную симфонию, которая растет, ширится, зовет на подвиг, на бой за свободу и счастье.

Артиллерийский бог сотрясает землю. Немецкий передний край в дыму. А снаряды летят и летят через наши головы. Пятнадцать, двадцать, сорок пять минут! Огонь переносят в глубину обороны. Ожили, задвигались, заскрежетали наши танки и поползли вперед. В траншеях наступила торжественная тишина.

— Подготовиться к атаке! Вперед! — кричит наш капитан.

Ловко и легко выскакиваем из траншей на бруствер. Постепенно убыстряем шаг, близко прижимаясь к танкам. Впереди раздается: «За Родину, вперед! Урра! Товарищи!» «Ур-ра!» — я кричу изо всех сил и бегу. Мощное «Ур-ра!» несется со всех сторон, переливается, ширится. Лишь на мгновение «ура» затихает, чтобы еще выше, еще звонче подняться. Как будто у всего наступления одно сердце, одни легкие, одно дыхание, как будто вместе с нами — земля, ликуя и радуясь, кричит победоносное «ура».

Оборона противника сломлена. В траншеях все выворочено. Трупы, трупы. В полуразрушенном фрицевском бункере забились три немецких солдата. Один из них с поднятыми руками глядит безумными глазами и повторяет: «Шаудерхавт! Шаудерхавт! (Ужас! Ужас! О катьюша! Руссиш катьюша!»

Полк устремился вперед. Мы прорвали вторую линию обороны, заняли Ломоносово, Отрю — вышли к противотанковому рву. Слева и справа поднимаются немецкие белые ракеты. Они с противным воем летят в нашу сторону. По полю поползли немецкие танки. Пехота залегла. Быстро сокращается расстояние между этими железными чудовищами и нами.

— Приготовить противотанковые гранаты! — кричит и выскакивает вперед командир полка Озерский. — Товарищи! Не отдадим земли, омытой кровью наших бойцов!..

Выдвинулась 45-миллиметровая артиллерия. Заработали противотанковые ружья. Вот уже горят три танка, четыре… Остальные повернули. Отходят!

— Вперед, товарищи! — кричит Озерский. Рядом с ним бежит его ординарец Соковиков. У него в руке котелок с кашей. Мы выбираемся на дорогу и попадаем под шквальный пулеметный огонь. Соковников нырнул в воронку, лег около меня на спину, котелок с кашей положил себе на живот. Пусть осколки попадают лучше в кашу, чем в живот.

Немец строчит, поднять головы невозможно. Залегли. Озерский впереди. Очередь. Ложко рванулся и лег впереди командира полка. Пуля пробила каску, ранила Ложко в голову. Много раненых, много убитых. Атака на противотанковый ров успеха не принесла. Туда ворвался штурмовой батальон, за ним наша рота, но под сплошным огнем мы отошли. Это просто огневой мешок.

Наступает вечер. Пехота окапывается, занимает временную оборону. Выносят раненых, убитых. Полк понес большие потери. Ночью под командованием капитана Анистратова ползем ко рву за языком. Немец обнаружил нас и встретил таким огнем, что мы едва выползли. Пришли с пустом. Наши танки заняли исходный рубеж.

14-е августа.

Второй день мы наступаем. В подразделениях с самого утра появились повара и старшины с супом, американской колбасой и водкой. Сегодня они щедрые. Ведь многих среди нас уже нет.

После завтрака выполняла поручение — разыскивала штурмовиков. Они расположились на стыке двух наших стрелковых батальонов. Наша рота действует сегодня вместе с ними.

По дороге видела Валюшу. Она стояла на крыше сарая и наблюдала за немцами в стереотрубу. Засекала огневые точки противника, корректировала огонь батарей. Вокруг сарая разворочена вся земля. Налет за налетом. Передала Валентине привет через ребят артиллеристов-разведчиков, которые, несмотря на страшнейший огонь противника, уютно расположились около сарая в сене и дремлют.

Немец бьет и бьет. После оглушительного налета услышала в кустах женские голоса. Подхожу и вижу: в шалаше из берез три девушки разливают из фляжек водку по консервным банкам. Увидели меня. «Пей!» — говорят. «Спасибо! — отвечаю — не пью! Вы, по-моему, из штурмового батальона! Мне нужен ваш командир. Где он?» Одна из девушке показала рукой: «Там!»

Штурмовики встретили меня шумно, я передала командиру батальона приказ подполковника Озерского и — в обратный путь. Вскоре началась новая подготовка для атаки на противотанковый ров. Наша рота выдвинулась на исходный. Здесь уже окопались пехотинцы. Рядом петеээровцы углубляли свой окоп. Мы дружно взялись за дело и вскоре стояли уже в глубокой траншее. Одни только штурмовики лежали на земле спокойно и беспечно, посмеиваясь над нами. Им было непонятно, зачем пот проливать. Все равно сейчас пойдем в наступление. И тут произошло страшное. Внезапно налетели немецкие самолеты. Мы кричим штурмовикам: «К нам, ребята, бегите к нам!» Но голоса наши тонут в разрывах бомб. Летят глыбы земли вместе с осколками, падают деревья. Земля под нами накалилась, она ворочается, как живая, тяжело дышит, стонет…

Потом, зверюги, стали бомбить вторые эшелоны полка. А по нашим рядам уже молотит артиллерия. Много убитых и раненых, особенно среди штурмовиков. Мы ползаем, подбираем раненых… Крики, стоны. Затаскиваем раненых в воронки и траншеи. А за нами ползает малюсенькая Женя-санитарка и в голос ревет, оказывая помощь своим бойцам. «Что ты голосишь?» — кричу я на нее. Она в ответ ругается и, разрывая гимнастерку бойца, причитает: «Бездушный ты человек! Хлопцы-то, хлопцы какие погибают!» Вытирает слезы рукавом гимнастерки, размазывая по лицу кровь и грязь.

Артиллерийский налет ослабевал. И вдруг раздался неподалеку, в окопчике петеээровцев, оглушительный взрыв. Рванулся в небо черный столб дыма. Прямое попадание. Мы подбежали и увидели окровавленные тела двух бойцов, а из окопчика поднялся растерзанный, совершенно седой человек. В его лице не было ни кровинки, но глаза жили! Эти глаза невозможно забыть. Мы подхватили бойца, он был легкий, как ребенок. Санитары положили его на носилки и понесли.

Все стихло. Тишина была ошеломляющей, как и только что пережитый ад. Немец, сорвав наше наступление, как видно, сам не думал идти в контратаку. Мы лежали молча, каждый думал о своем.

— Ну-ка, братва, подвинься! — Около нас появилась Женя. Она стояла маленькая, в огромных сапогах и каске. Рукава гимнастерки закатаны, лицо и руки в крови и грязи. — Дайте, черти, закурить! Затянулась, выпустила лихо дым. Ох, и испугалась я, аж штанишки мокрехоньки… Жаль хлопцев… Орлы! Не смотрите, что штрафные.

15-е августа.

Третий день наступления мы встретили на новом месте, которое отвели нашему полку.

С утра моросит дождь. Штаб уже прибыл со всем своим хозяйством. Связисты тянут линию, разматывают катушки. Что-то кричат радисты. Немец бьет, не переставая, довольно часто накрывая цели.

Нас встречают ПНШ-1 Борисов, начальник артполка майор Новиков, подходит майор Орлов. Появляется вслед за нами уцелевшая группа бойцов штурмового батальона. «А вот и штрафной батальон!» — произносит кто-то из автоматчиков.

— Отныне это не штрафной, а боевой батальон! — приветствует Орлов подходящих бойцов. Ребята на мгновение остановились, а потом с криком «Ур-ра!» начали подбрасывать Орлова вверх, несмотря на просьбы Орлова «отставить».

А немец бьет и бьет. Налетели фашистские бомбардировщики, началась бомбежка. Мы забрались в землянку, которую не так давно занимали немцы. Я сижу в углу за столиком и пишу, пишу. Через десять минут я пойду с группой в наблюдение, а остальные на проческу местности. Говорят, что здесь оставлены немецкие корректировщики.

Ну пока все. Допишу потом.

Вернулись во второй половине дня. Увидели около землянки белобрысого немца, окруженного бойцами нашей роты. Немец маленький, такой заморыш, в русском бушлате. Ресницы, брови белесые. Жадно глотает пищу из котелка. Ребята, перебивая друг друга, рассказывают, что в лесу они обнаружили двух немецких радистов-корректировщиков. Один оказал сопротивление— пришлось ухлопать на месте, а другого с рацией привели сюда, посадили на крышу землянки: вызвал огонь, вот теперь сиди и любуйся своей работой. Немец дрожит от страха. Ревет! Сжалились ребята, дали ему бушлат.