Воспоминания

Прослужив в порядке мобилизации 12 раз в армиях сменявшихся режимов, мобилизованный, понятно, становился подозрительным и опасным элементом для окончательно победившей в конце концов советской власти. Вуз для него был бы закрыт, на работу его бы не приняли, жить в большом городе не разрешили бы…

Но за что обыватель -интеллигент должен был сражаться и умирать? За Раду и Петлюру? Но хотя, например, мы все были украинцами по происхождению, у нас не было никакой тяги к созданию самостийной Украины. Об этом мечтала лишь сравнительно небольшая прослойка «национально-сознательной украинской интеллигенции», которая желала стать административным костяком и элитой самостийного украинского государства. Практический лозунг Петлюры «Бей большевиков! Это жиды и москали (кацапы)!» – не увлекал нас.

За восстановление монархического строя в России, который стал «потонувшим миром» в феврале 1917г.? Но практический лозунг добровольцев «Бей жидов, спасай Россию!» также был неприемлем для нас.

За советскую власть? Но даже первое знакомство с ее носителями – солдатами армии Муравьева – Пятакова, взявшей в феврале 1918 г. Киев, наполнило наши души сомнениями. Лозунг «Режь буржуя и грабь у него награбленное» также был чужд нам.

Интеллигенция, в особенности молодежь, и я в том числе, смотрели в те апокалиптические годы на рождающуюся Новую Россию как на царство труда, социальной справедливости, свободы и равенства. Поэма Александра Блока «Двенадцать» была очень верным и точным показателем подобных настроений:

Мировой пожар в крови, Господи, благослови!

С этим жертвенным ощущением молодежь ждала Новой России:

И ты, огневая стихия,

Безумствуй, сжигая меня…

Россия, Россия, Россия,

Мессия грядущего дня!

(Андрей Белый)

Лицо будущей России стало более ясно лишь в 30-е годы нашего столетия, в годы возникновения «культа личности» Сталина. Блоку, великому провидцу и поэту, оно стало яснее раньше. Об этом мне говорили в Петрограде в 20-х гг. и ближайшие родные Александра Блока, и Евгений Замятин, и Осип Мандельштам, и близкие друзья Блока, которым он посвящал свои лучшие стихотворения, и Андрей Белый, сказавший мне, что он перестал верить в «Мессию грядущего дня» после перехода к «мирному советскому строительству».

Но и в годы гражданской войны кровь, убийства, разрушения, грабежи страшили многих, для которых заповеди «не убий» и «не укради» сохранили свою силу и не позволили стать в ряды «Двенадцати».

Киевскому обывателю, мирное житие и настроения которого в годы гражданской войны я старался возможно более точно изобразить в своих воспоминаниях, жить в эти годы было не только не легко, но даже опасно. Никто не мог сказать, будет ли он жить вообще и сколько жить? Сегодня? Завтра? Неделю? Месяц? Год?

Каждый киевский обыватель может повторить об этих тяжелых годах слова П.Г. Тычины:

И Белый, и Блок, и Есенин, и Клюев:

Россия, Россия, Россия моя!…

Стоит сторастерзанный Киев

И двести раз распятый я.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ

После бегства поляков из Киева мы окончательно стали советскими гражданами, а Украина – советской страной.

«Геологические перевороты» исторических эпох и общественных формаций внезапно окончились. Киев, бывший в течение трех лет одним из фокусов европейской политики, разорившийся, обнищавший за эти три года, зажил не столько спокойной, сколько монотонной и мелочной жизнью большой провинции. Настроения бесперспективности, подчиненности ходу событий, покорности судьбе овладели киевлянами. Кто хотел и мог, тот ушел с петлюровцами, добровольцами и поляками. Кто остался, должен был принять жизнь такой, какой она сложилась к середине 1920 года.

А это значило принять советскую действительность и попробовать ужиться с ней, то есть работать у большевиков, тем более, что гражданская война кончилась и можно было надеяться на выполнение обещаний о пролетарской демократии, свободе слова и печати и всем прочем, что было обещано Лениным и большевиками еще летом 1917 г., до октябрьского переворота. Инерция этих обещаний еще жила в сознании обывателя-интеллигента. Будничная обыденность расстрелов и казней, к которым киевляне привыкли в течение 3 лет, должна была смениться обыденностью трудовых будней. Молодежь – я сужу и по нашей студенческой

компании конотопчан и по знакомым студентам университета и Политехникума – еще не разуверилась в обещаниях большевиков преобразовать Россию в страну свободы и социализма.

Гражданская война решительно шла к концу. В сентябре-октябре 1920 года при содействии армии Махно, с которым был заключен договор о совместных военных операциях, был разгромлен Врангель. Но уже в ноябре 1920 г. Махно был объявлен вне закона, организации анархистов в Петрограде и Москве арестованы, схваченные на Украине командиры и советники Махно расстреляны. С Польшей были начаты в Риге в октябре 1920 г. переговоры о мире, которые закончились заключением мирного договора 18 марта 1921г. 16 марта 1921 г. был заключен англо-советский договор о признании Англией СССР «де-факто». Интервенция кончилась. Большевики сохранили власть в своих руках.

Но мировая революция, которую так прокламировали и ждали большевики в 1917-1920 гг., не состоялась. Поражение Красной армии под Варшавой не позволило протянуть советскую «руку помощи» польским и германским рабочим. «Чудо на Висле» было поражением русской революции в Центральной и Восточной Европе. Конгресс угнетенных национальностей Востока, спешно созванный в октябре 1920 г. в Баку после закрытия Второго конгресса Коминтерна, не дал немедленных практических результатов и остался воззванием о революции к будущему. Коммунистическое государство, победившее в России, осталось в капиталистическом окружении. Страны Запада и Востока не последовали за Россией.

В университетских кругах в Киеве, к которым теперь причислялся и я, в 1920 г. поняли это достаточно ясно: мировая, или по крайней мере европейская революция не удалась.

Но и в самой России, на территории бывшей Российской империи, победа коммунистической революции оказалась внешней.

Система коммунизма была окончательно утверждена на IX съезде партии большевиков 29 марта – 4 апреля 1920 г., то есть уже после разгрома Деникина, Колчака и Петлюры. Как известно, она сводилась к беспощадным реквизициям продовольствия в деревне, к строгому распределению пайков по категориям населения в городах, к полной «социализации» производства и труда, к запутанному и сложному распределению промтоваров, к полному запрещению частной торговли. В политическом отношении система коммунизма вылилась в монополию власти коммунистической партии и в установление осадного положения в стране, в усилении власти и террора ЧК.

Все это казалось твердо установленным на долгие времена, крепким и прочным. Киевские газеты «Коммунист», «Известия», «Висти» и др. усиленно рекламировали в 1920 году незыблемость этой системы. И вдруг 28 февраля 1921 г., как гром, грянуло известие о восстании Балтийского флота в Кронштадте. Кронштадтские матросы, которых везде и всюду в стране, в том числе и на Украине, величали «красой и гордостью революции», внезапно взбунтовались и потребовали «обновления революции», а именно: избрания советов тайным голосованием, свободы слова и печати для всех революционных партий и группировок, свободы профессиональных объединений, то есть независимости профсоюзов от государства, освобождения арестованных революционеров, отмены монополии официальной пропаганды.

Такова была политическая программа кронштадтцев. Экономическая программа была не менее выразительна: прекращение реквизиций в деревне, свобода заниматься ремеслом, ликвидация заготовительных отрядов, которые конфисковывали у «мешочников» продукты, вывозимые ими из деревни, то есть свободы торговли.