Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

Удобный момент! Ну, не упустить… только сделать всё поделикатнее…

— Вполне естественно с его стороны.

— Почему?

— Потому что мсье де Рюга — очень дурной человек.

Лейтенант удивленно поднял брови.

— Вы отзываетесь так неблагоприятно о человеке, которого знаете едва ли три дня.

Наивный мальчик! Он, точно Красная Шапочка, бродит в лесу один среди волков. Пристально, как можно выразительнее я поглядел на юношу, давая этим понять всю серьезность предстоящего разговора. Ну, деликатнее, как можно мягче!

— Судьба захотела, чтобы этих трех дней оказалось достаточно для оценки личности графа, — начал я спокойно и даже несколько холодно. — Мне очень была приятна мысль, что через неделю можно будет с ним навсегда расстаться.

— Через четыре месяца я сделаю то же самое.

— Четыре месяца… Гм… У него вполне достаточно времени, чтобы причинить вам какую-нибудь неприятность.

— Неприятность? Мне?

— Вам, Лионель. Граф — опасный человек. Как все слабые люди, он увлекается и не умеет вовремя сдерживать порывов раздражения. И…

Я запнулся. Лионель спокойно смотрел на меня с улыбкой, словно ободряя и приглашая продолжать…

— У него порыв раздражения может вызвать враждебный и необдуманный выпад, последствия которого…

— Полноте, дорогой друг! Вы намекаете на заинтересованность графа известной нам девушкой?

— Да.

— Знаю. Но, — офицер шагнул ко мне, с той же дружеской улыбкой заглянул в глаза и закончил шутливым шепотом, — но дуэль не состоится.

— Вы напрасно взяли этот снисходительный тон. Я уважаю вашу матушку и сестру, искренне полюбил вас, и, наконец, я значительно старше. Все это позволяет мне быть несколько навязчивым в роли непрошенного советчика и самозваного опекуна, — теперь я шагнул к нему и закончил серьезно и веско: — Дуэль не состоится: удар будет в спину.

Лионель ответил внимательным взглядом, что-то, видимо, соображая. Молча он долго рассматривал меня, как будто видел впервые. Этот взгляд был настолько проницательным, что он даже состарил его юношеское лицо. Молоденький офицер вдруг перестал казаться мальчиком.

— Удар в спину также не состоится — будет лишь фейерверк: немножко искр, немножко треска… И все

— Все ли?

— Милый ван Эгмонт, неловкости в разговоре легче смягчаются прямотой. Вам хочется мне что-то сказать? Ну, смелее, подавайте на стол ваше блюдо!

В сжатой форме я изложил свои наблюдения за обедом и после него. Но мои соображения не произвели большого впечатления на лейтенанта; лишь при рассказе о свидании после обеда он оживился и задал несколько вопросов.

— Все это я учту. Спасибо, и не беспокойтесь, дорогой ван Эгмонт. Опасности нет.

Его уверенный вид начал уже бесить меня. Несносный мальчишка! Конечно, какое мне дело? Но я вспомнил милую седую даму и Адриенну… Сколько любви, тревоги и озабоченности звучало в их словах… Нет, нужно довести дело до конца!

— Вы полагаете, все в порядке, — начал я упрямо. — Хорошо. Жара подняла меня с постели в первую ночь приезда и…

Лицо Лионеля отразило быструю мысль. Он отбросил сигарету и повернулся ко мне. Ага! Теперь-то ты у меня запрыгаешь, милый!

— Я невольно оказался свидетелем одной весьма примечательной встречи.

— Под навесом?

— Да.

Я ожидал взрыва любопытства. Но тонкие черты Лионеля отобразили скорее недовольство, усталость и еще что-то — он сделал брезгливую гримасу, как будто бы прикоснулся к скользкой жабе.

— Очень жаль, что, попав сюда, вы начинаете втягиваться в омут нашей жизни. Или Африка делает свое дело? Ван Эгмонт, милый, — Лионель с видом некоторого душевного движения даже взял меня за руку, — бегите отсюда! Заворачивайте назад — и домой! Через неделю конец Сахаре, через две — конец Африке! Ведь славно, а? Возвращайтесь!

Я холодно выдернул свою руку.

— Вижу, что вас совершенно не интересует разговор графа Лоренцо Домиано де Рюга с…

Я хотел сделать многозначительную паузу, но офицер сам закончил:

— С Бонелли.

Отступив на шаг, я смотрел на него во все глаза.

— Позвольте… на днях вы даже на знали этой фамилии…

— Знал, дорогой ван Эгмонт, хорошо знал.

— Черт побери, так зачем же вы спрашивали, кто это и где я его встретил?

— Мне нужно было проверить обстоятельства вашего знакомства.

Слово «проверить» неприятно резануло уши. Исподлобья я посмотрел на своего собеседника — решительно лейтенант Лионель д’Антрэг в эту минуту казался следователем, ведущим мое дело. Это до такой степени меня поразило, что я на мгновение забыл главное — откуда ему известен разговор под навесом. Слегка отвернувшись, я очень сдержанно спросил через плечо:

— Итак, вам вздумалось проверять меня?

— Да, по обязанности. Своих врагов мы держим под наблюдением.

Мы обменялись взглядами. Я швырнул прочь потухшую сигарету, машинально скомканную руками.

— Вот как… Ну, а что же вы думаете о нашем знакомстве?

— Считаю, что синьор капитан предпринял неудачную попытку оседлать моего друга ван Эгмонта.

Долгое молчание… Быстрый поток мыслей…

— Я не проявил должного интереса к пресловутой беседе под навесом по одной весьма простой причине, — вяло мямлит лейтенант. — Она мне известна от первого до последнего слова.

— Значит, и вы… были там?

Я озадаченно смотрю на Лионеля.

— Нет, зачем же… слишком жарко, чтобы бродить по ночам… Утром я получил письменный рапорт.

— Значит…

Лионель пожимает плечами:

— Совершенно верно: граф Лоренцо — мой платный информатор.

Нужно быть наследником изживающей себя культуры, чтобы глядеть так тонко, вяло и горько, и в ту минуту Лионель был мудр, как змей, ему было много сот лет.

— Вы заглянули в недозволенное, — заговорил наконец он, — и узнали, что происходит позади пышных декораций франко-итальянской дружбы, и теперь вы знаете: там делаются гадости. Друзья подставляют друг другу ножку. Но вы узнали и другое. В этой борьбе противники, нанося удары, щадят и оберегают друг друга, потому что они находятся перед лицом общей опасности — сопротивлением туземцев. Свалка между хищниками при дележе добычи допускается только до момента возникновения угрозы возможности грабежа, при первом же признаке сопротивления грызня прекращается, и хищники сообща добивают жертву.

Лейтенант помолчал.

— Хотелось бы предостеречь вас от недооценки увиденного и услышанного. Конечно, после разговора под навесом на следующий день вы ожидали взрывов и стрельбы. Ведь правда? А теперь вы можете считать услышанное лишь досужей болтовней! То и другое — неверно. Пусть внешние порядок и спокойствие вас не обманывают! Много хороших людей сошло в могилу вместе с плохими, угнетенные и угнетатели своими телами выстлали тот путь, по которому бежала в Сахаре ваша белая машина… Помните: чудовище колониализма питается человеческой кровью!

Теперь о себе. Наша скрытая борьба гораздо умнее, чем вы думаете, не в кулаках здесь главное, а в голове. На стороне итальянцев — задор и напористость, на нашей стороне — опыт. Сотни лет Франция успешно угнетает цветные народы, и было время научиться правилу divide etimpera… Опасностей много, но они в границах учтенного. Я мог бы упустить из вида мелочь, но главное предусмотрено. Французский ум, склонный к логическому анализу, всегда был и будет нашим лучшим оружием!

Мы замолчали.

Удивительно, как новая точка зрения может сразу изменить соотношение сил и перспективу! Я нашел маленький мирок, где в порядке официальной иерархии были расставлены определенные фигуры. Ночью мне неожиданно открылась тайна: я заглянул за кулисы, и фигуры заняли вдруг совершенно другие места. Наверх пирамиды вместо начальника крепости сел проезжий автомеханик. Сейчас я зашел за сцену полностью и вижу ее два плана — передний и задний, и довольно трудно решить, какой из них гнуснее.

— Взгляните, — приподнимая полог палатки, говорит служанка Тата.

Умерший лежит на носилках, аккуратно повитый белой материей.