Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

О «Софье Петровне» когда-нибудь поговорим при встрече.

Дорогая Лидочка!

Во-первых, разрешите Вас поздравить с наступающим днем Вашего рождения. Вас это, небось, удивит, потому что я никогда этого не делал, т. е. не поздравлял Вас. Сознаюсь, я не знал даже, когда Вы родились. А добро ли это? Всех наших общих друзей и знакомых я поздравлял. А Вас — нет. Почему? На каком основании? На том только основании, что никогда не был у Вас в этот день? Несправедливо!

И вот дата Вашего рождения устанавливается, приносятся поздравления, а вместе с ними и пожелания здоровья и всего самого хорошего.

А засим позвольте принести Вам еще одно поздравление. Вы написали очень хорошую статью о внутренних рецензиях [265]. Странно, что Вы жаловались на вялость пера, на то, что не получается. Нет, получилось и даже очень! Может быть, слишком много говорится об одной книге, получилась своего рода закрытая, анонимная рецензия. Но, с другой стороны, этот один пример, данный во всех подробностях, позволил Вам показать зло во весь рост, во всех его проявлениях.

Я умудряюсь работать. Пишу заметки — о поездке в ГДР. Пишу с полным пониманием того, что работа моя опубликована не будет. Хотя ничего крамольного там нет, а все-таки это совсем не то, что требуется журналу «Новое время» (для которого я взялся писать эти очерки). Главная беда, что там я высказываю свои собственные мысли на происходящее.

И все-таки — пишу.

Зная, что Вы, как и я, грешный, любительница и ценительница хорошей бумаги, посылаю Вам немного от своих скудных запасов.

Дорогой, милый, добрый Алексей Иванович, меня глубоко тронул Ваш подарок. Спасибо, спасибо — за поздравление, за конверты и бумагу, за память — за то, что в такое трудное и хлопотливое для Вас время вспомнили обо мне.

Вы не знали даты моего рождения, потому что я его никогда не праздную — то есть стараюсь не праздновать, даже иногда ухожу в этот день из дому.

Отзыв Ваш о моей статье тоже меня сильно обрадовал.

Это ведь изувеченный (мною самой) вариант: из 45 страниц я сделала для газеты 18. Вы понимаете, что это такое. Теперь пытаюсь пристроить где-нибудь статью в полном виде. Где? не знаю: Твардовский меня ненавидит, «Вопросы» отвергли.

К. И. здоров, но его теребят отчаянно. Я стараюсь почти не бывать на даче и выключаю у себя телефон — ибо брызги юбилея мне совершенно не под силу [266].

Интересуюсь, конечно, Вашими записками (или статьей?) о поездке в ГДР. А почему для «Нового Времени»? А может быть — «Новый Мир»?.. Но все равно — раз у Вас хватает сил писать сквозь все, что сейчас Вас терзает, — значит — это очень надо Вам и будет нужно всем.

Жду.

Дорогой Алексей Иванович. Простите, что на милое Ваше письмо отвечаю открыткой. Но я в очередной суете: послезавтра К. И. летит в Лондон, возбужден, перестал спать, простужен — пишет ночами свои лекции — и кругом него вихрь нервов, телефонов, врачей, корреспондентов; Марина, которая едет с ним, укладывает чемодан; Люша читает ему вслух; Клара пишет на машинке — а я — я не делаю ничего, но устаю за всех.

В крымскую весну я влюбилась, однако горки и лестницы мне не очень под силу. Шуре, судя по письмам, сейчас немного полегче. Мне очень по душе Ваша Л. А. Промет; но с кем я подружилась навеки — это с Татой Рахмановой и ее подругой Азой. Удивительно милые существа — обе! — милые, тонкие, умные, добрые. От их светлых лиц на душе светлее.

Дорогая Лидочка.

Давно собирался Вам писать и до сих пор не собрался, не было времени: кончал и все не мог кончить одну малоинтересную работу для телевидения.

Читаю я здесь больше, чем в Питере. И работаю больше. И гуляю. Как-то легче здесь организовать день.

Здесь хорошо, тихо — в масштабах деревни — и шумновато у нас на участке и особенно в моем эрмитажике, эстонском варианте Вашего «Пиво-воды». И холодновато.

Известно ли Вам что-нибудь о Б. М. Сарнове? Где он и что с ним?

Дорогой Алексей Иванович.

Начну с упреков:

1) в Вашем письме из Кясму — ни единого слова о Машеньке.

2) почему Вы не прислали Вашу статью о Германии, напечатанную в «Ленинградской Правде»? [267] Елена Феликсовна [268] процитировала мне несколько строк наизусть, и мне очень хочется прочитать все. Упрекаю. Попрекаю. Прошу…

Упрекнув, перехожу к ответам на вопросы.

Сарнов получил квартиру на Аэропортовской; в газете работает по-прежнему. Замечательная статья его, под названием «Разбойник Мерзавио и редактор» напечатана в сборнике «Редактор и книга», выпускаемом Мильчиным. (Там же напечатана статья о моей «Лаборатории» [269].)

К. И. здоров и бодр. Вы спрашиваете, не утомила ли его поездка [270]. Напротив! Он там отдохнул и набрался сил. В самолет он просто влюбился и мечтает о более дальнем полете. Там же он пробыл двадцать дней и говорит, что у него не было ни одной омраченной минуты. Лекции читал с большим успехом — в Оксфорде, в Лондоне, в Эдинбурге. Церемония была великолепна; мантию и шапочку он привез — они ему идут чрезвычайно. Надевает. Красуется… Сейчас он занят работой над 2-м изданием книги о языке и подготовкой Собрания Сочинений. Все хорошо, одно несчастье — потоки людей, одолевающих его. (А меня просто убивающих, когда я на даче. Ни работать, ни спать, ни существовать.)

Работаю над Герценом плохо — с натугой и без удачи. Кроме людей, меня одолевают книги и рукописи, посылаемые мне со всех сторон (после статьи). Но дело не в этом: Герцен мне не по плечу.

Дорогая Лидочка! Спасибо Вам за большое, обстоятельное письмо. Так приятно было даже взять в руки этот плотный увесистый пакет, надписанный Вашей рукой. Боюсь, что я не смогу рассчитаться с Вами столь же щедро. Тем более, что пишу на машинке. Да еще так убористо.

…Ваш упрек меня удивил. С чего бы это я стал по своей инициативе посылать Вам всякую мелочь, публикуемую в нашей провинциальной газетке?! Поскольку Вы выразили любезное желание посмотреть эту статью — посылаю Вам, но (простите) должен просить вернуть ее. Мне самому эту вырезку прислала Александра Иосифовна.

С этими моими путевыми очерками ничего путного не получилось. Писал я для «Нового времени». Написалось около двух листов. Редакция сначала хотела печатать выдержки — 1 печ. лист, потом — пол печатного листа, а потом и вовсе отказалась от этого намерения: очерк прочел Л. Безыменский, специалист по Германии, и заявил, что это — не то, мрачно, не отвечает тем установкам, которые и т. д., и т. д.

Попросила у меня «Ленинградская правда». Я дал на три номера, они напечатали самое с их точки зрения безобидное и на этом остановились. А тут еще и я — со своим тяжелым характером: разгневался, что: 1) меня публично обозвали Леонидом [271] и 2) не прислали обещанных гранок — и попросил прекратить публикацию.