Прошлое с нами (Книга вторая)

— Я понял свою вину, считаю... не вам учить меня, — ответил Васильев.

— Я не учу, а требую, — проговорил политрук.

— Вы не выполняете приказаний командира батареи... он запретил передвижение между огневой позицией и наблюдательным пунктом без особого разрешения, за исключением людей, устраняющих повреждение кабеля...

— Я по делу... — неуверенно ответил Савченко, — разные вещи... ушли и... как в воду... Как же понимать?

— По местам! — передал телефонист.

Батарея беспрерывно ведет огонь. Телефонист лишь успевал передавать на НП данные о наличии боеприпасов. Наступила, наконец, пауза. Снова телефонист:

— Товарищ лейтенант, командир батареи приказал доложить насчет неисправных снарядов из НЗ.

Орудийные передки, где хранится НЗ, подготовлены к осмотру. Боковины продырявлены осколками, на гильзах образовались вмятины. Я доложил, что осмотр проводился давно и поэтому не знал о состоянии боеприпасов НЗ.

— Как?! А вчера?.. Получите взыскание, — объявил Варавин. — Снаряды НЗ заменить и ежедневно осматривать, а также каждый раз после смены позиции.

Нужно загрузить снаряды в лотки передков. В НЗ полагалось перевозить три вида снарядов: шрапнель, бронебойные и осколочно-фугасные. Последние — командиры орудий тут же заменили, а шрапнели, по заявлению арттехника, не было ни в артснабжении, ни на складах.

Только в передке 1-го орудия большая часть шрапнельных выстрелов [20] исправна. Что же делать? Инструкции запрещают комплектовать пушечные выстрелы на позиции. Доклад передан на НП.

Дождь, накрапывавший с утра, прекратился. Небо стало проясняться. Появились «юнкерсы», в каждой группе до тридцати самолетов. Одна за другой плыли одним курсом — на юго-восток.

После стрельбы одной из 122-миллиметровых пушечных батарей северо-западнее Полуботок появилось большое черное облако. Держался дым около получаса, вызывая разные толки о причине своего происхождения.

Со стороны Чернигова летел «хеншель». Стояла маскировка. «Хеншель» сделал несколько кругов и удалился.

В 16.00 приехал командир дивизиона. После осмотра позиции он выразил личному составу огневых взводов удовлетворение за выполнение задачи «Глаз циклопа».

— Огневики! Аэростат... опасный объект, вы знаете почему... вы провели слаженную и меткую стрельбу. Люди на поле боя... пехотинцы и артиллеристы... аплодируют вашему мастерству. Огневым взводам 6-й батареи от лица стреляющего объявляю благодарность.

— Служим Советскому народу! — дружно ответили расчеты.

Командир дивизиона шел вдоль фронта, остановился у 4-го орудия, спросил о номере, который находился в щели в момент попадания снаряда.

— Мне жаль его... ваш товарищ отдал жизнь, выполняя долг перед Родиной... вы своим огнем нанесли противнику большой ущерб.

Командир дивизиона спросил у наводчика:

— Расскажите, что делают наши части в районе Чернигова?

— Отступают, товарищ старший лейтенант, — ответил орудийный номер.

Старший лейтенант Рева оглядел наводчика, повернулся ко мне.

— Товарищ лейтенант, вы объяснили положение личному составу?.. Наши войска обороняются, ведут сдерживающие бои, понятно? — командир дивизиона спросил замкового.

— Так точно, обороняемся... были на Днепре... теперь Десна недалеко... а куда дальше... не говорят ни командиры, ни политрук...

— Мы сражаемся там, где приказано... Днепр, Десна и в чистом поле. На сегодняшний день наша задача и задача пехоты, которую мы поддерживаем, состоит в том, чтобы удержать Чернигов и не пустить немцев на юг.

По пути к машине старший лейтенант Рева заговорил о моем опоздании:

— В такой обстановке нельзя обращаться к старшим о личными просьбами... Вы поставили Варавина в затруднительное положение. Меня мало интересует... личная сторона. Вы... командир прежде всего и только потом... человек... Забывать обязанности недопустимо... начальникам полагается делить тяготы службы поровну с рядовым составом... В этом отношении у командиров нет преимуществ... вы не участвовали в действиях батареи несколько часов... факт, который классифицируется, как воинское преступление: Вы скомпрометировали себя и всех, кто носит командирские знаки различия. Вы подаете повод думать, будто все командиры склонны поступать подобным образом... Варавин не отрицает, что у вас есть положительные качества, но прощать опасные нарушения дисциплины нельзя. Я обязан принять меры... этого требуют интересы службы так же, как ваши личные интересы. Придется проводить дознание.

Я рассказал Васильеву о разговоре с командиром дивизиона. Его не пугает дознание, хотя сама процедура мало приятна. Когда оно начнется... и чем закончится?

Формально причиной опоздания являлся связной — ящичный номер 3-го орудия, пожилой, мешковатый человек из какой-то части, включенный в состав расчета на марше. Он привлекается к делу. И зачем Васильев связался с ним?

— Думал... отсутствие его не принесет вреда расчету, — ответил Васильев. — Поговорить с кем-нибудь...

— Не стоит... — я сказал Васильеву свое мнение.

Мысли о дознании тревожили нас обоих недолго. Телефонист передал команду «По местам!». Васильев вернулся к своему взводу.

В конце дня передний край обороны стал перемещаться ближе к Чернигову. Пехота отходила. Дальность стрельбы уменьшилась до девяти километров, потом до восьми. Перестук пулеметов слышался отчетливей.

В 19.00 ОП подверглась огневому налету. Потерь не было. Противник обстрелял склады за оврагом.

Выстрелы наших батарей делались реже, в зарослях установилась тишина. Варавин звал к телефону.

— Подразделения десятого стрелкового полка отошли и окапываются на рубеже безымянный хутор... северная окраина Александровки. Роты второго батальона удерживают опушку леса юго-западнее Полуботок.

Я доложил о посещении позиций командиром дивизиона.

— ...Трудно найти оправдание вашему поступку... — сказал Варавин, — дознание... дело серьезное. Старшие начальники взвесят обстоятельства, прежде чем ставить подпись... Теперь по поводу НЗ... шрапнели нет, обещают подвезти. Позицию подготовьте к самообороне... времени... сорок минут. Все!

Вечерело. Я переговорил с командирами орудий и вернулся к буссоли. Предстоит дознание... опоздал... почему?.. Не мог разомкнуть девичьих объятий! Но ведь старший на батарее... не мальчик... Видно, мне не хватает чего-то... тех свойств духа, которые возвышают командира, призванного служить образцом для орудийных номеров. И в училище, и на войне мне говорили о командирских обязанностях. Казалось, я нес службу не хуже других... Но вот, достаточно было выйти из круга привычных отношений — и не устоял... Чувства затмили разум. Я сделал непоправимую ошибку... нанесен ущерб командирской репутации... Как вели себя начальники на Чернобыльском мосту, командир дивизиона, командиры батарей? Значит, я слаб... А тот связной под селом Княгининки?

* * *

...В течение ночи батарея провела три стрельбы. Мысли, одна беспокойнее другой, не оставляли меня: участь Ю. З. в хуторе, захваченном немцами... разговор с командиром батареи... предстоящее дознание... обстановка, в силу которой, очевидно, придется вести огонь по Полуботкам... Меня отвлекали телефонисты, раз за разом проверявшие связь.

Наступило утро. Первыми открыли огонь наши батареи. Потом включились немецкие — с позиций в лесах западнее гомельской дороги.

В 8.00 появились пикирующие бомбардировщики и начали бомбить объекты на востоке. Другие группы сбрасывают бомбы в городе. Вероятно, цель — мост через Десну.

В 8.30 расчеты заняли свои места. Варавин начал пристрелку новой цели. Все время рвалась связь. Через каждые два-три выстрела — пауза. Телефонист нажимал кнопку вызова, ощупывал клеммы, «Дятел» не отзывался.

Нет связи. Порыв. Тянутся минуты. Телефонисты, отправленные на линию, не возвращались. Расчеты закончили завтрак, вернулись к орудиям. Грохот на гомельской дороге усиливался.