Чарли Чаплин

После того как, окруженная свитой советчиков — опытных адвокатов, Лита Грей возбудила дело о разводе в суде, дом Чаплина и его студию опечатали судебные исполнители. В Голливуде создалась такая обстановка, что художник вынужден был временно переехать в Нью-Йорк. Так называемая Лига нравственности ополчилась тогда на него за «оставление семейного очага». Распускались даже слухи о его психической невменяемости. Почти одновременно велась агитация за повсеместный бойкот фильмов Чаплина и предпринимались попытки выслать из Америки его мать на том основании, что она иностранка и не имеет (согласно закону об иммиграции) личных средств к существованию. В качестве «пробного шара» инспирировалось принятие той же Лигой нравственности требования о высылке самого артиста, не желавшего стать американским подданным.

Однако организаторы травли не учли силы общественного мнения. Широкая американская публика поддерживала прогрессивного художника бурными аплодисментами на демонстрациях его картин, а из Европы все громче стали доноситься возмущенные протесты. Во Франции, например, в защиту Чаплина активно выступили Луи Арагон, Рене Клер и другие крупные деятели культуры. Американская пресса вынуждена была постепенно снижать тон сенсационных заголовков, а затем имя Чаплина вообще исчезло с первых полос газет.

Чаплин крайне болезненно переживал все происшедшее, на время стал даже избегать людей, целые дни проводя в своей студии и почти никого не принимая.

Лицемерное и мстительное буржуазное общество использовало все средства, чтобы сломить его непокорный дух. В борьбе с этим Голиафом он вынужден был временно занять оборонительные позиции, ограничиться одной защитой, как это нередко делал в фильмах его герой Чарли. Но те, кто рассчитывал, что им удалось проучить, обуздать «еретика», глубоко ошибались. Очень скоро великий киномастер перейдет в контрнаступление, используя свое самое грозное оружие — пращу сатиры.

Не помогла врагам Чаплина и попытка в корне подорвать его финансовое положение. Вскоре после того как он выплатил при разводе крупную сумму Лите Грей, государственная казна поспешила взыскать с него налоги чуть ли не за год вперед. Однако успех «Цирка» все же обеспечил ему необходимые средства для постановки следующей картины— «Огни большого города».

ПРОЗРЕНИЕ ГЕРОЯ («Огни большого города»)

Личные переживания и настроения Чаплина нашли, конечно, известное отражение как в финальных кадрах «Цирка», так и в фильме «Огни большого города» (1931). Но тематика, идейная направленность последнего были определены отнюдь не ими. Как и в годы первой мировой войны, художник стремился теперь стать ближе к событиям современности. Наступление мирового экономического кризиса и все бедствия, которые он принес трудящимся, вызвали немедленную реакцию со стороны потрясенного Чаплина. Он внес серьезные коррективы в план задуманного фильма «Огни большого города» и целиком посвятил теме кризиса следующую картину, «Новые времена». Чаплин воспринял кризис не просто как очередной «спад» деловой активности, нисходящую экономическую кривую. Зоркий глаз художника увидел за ним нечто несравненно большее — знамение эпохи, проявление одной из основных типических черт капиталистического строя.

«Огни большого города» начинаются с торжественного открытия монумента, фарисейски названного «Мир и Процветание». Церемония открытия решена Чаплином в гротесково-сатирическом стиле, сразу же проливающем свет на его отношение к происходящему. Когда срывается покрывало с величественного, но безвкусного монумента, то оказывается, что на переднем плане его находятся две огромные фигуры, олицетворяющие Силу и Закон; на коленях же центральной статуи — Процветания — спит маленький и жалкий безработный Чарли. Он хочет спастись бегством от собравшихся на торжество и разгневанных его «нетактичным» появлением сытых толстяков и тощих ханжей. Особенно неистовствуют благообразные джентльмены и перезрелые леди на трибуне, а с ними вместе и непременный полицейский. Чтобы успокоить их, Чарли корректно приподнимает свой котелок: сейчас он слезет, не надо волноваться, господа. Он спускается, но натыкается на огромный меч одной из нижних фигур. Меч проходит через широкие штаны, и Чарли сползает по нему вниз к самой рукоятке. Возмущение толпы усиливается. Чарли огорчен; отчаянно барахтаясь, он вновь снимает свои джентльменский котелок и вежливо раскланивается.

Оркестр играет гимн, который заставляет замереть и толпу, и полицейского, и самого Чарли. Приложив невероятные усилия, чтобы сохранить равновесие, Чарли снимает котелок, благоговейно подносит его к груди и, опираясь самым кончиком носка на пьедестал, застывает без движения. Проклятие! Носок соскальзывает, и Чарли снова начинает барахтаться.

Гимн окончен. Он тут же сменяется ревом и угрожающими криками. Чарли удается наконец слезть с меча. Он ощупывает поврежденные штаны. Непоправимый урон! А тут еще развязался шнурок на ботинке. Чтобы зашнуровать его, Чарли садится на лицо фигуры. Почему еще больше беснуется уважаемая публика? Неужели он допустил какую-нибудь бестактность? Чарли приподнимает джентльменский котелок— просит прощения. Он встает, кланяется и ставит ногу на согнутое колено другой фигуры. Его нос оказывается в непосредственной близости к поднятой правой руке Закона. Не отодвигаясь, он несколько секунд внимательно рассматривает огромные растопыренные пальцы, показывая таким образом собравшимся «длинный нос»…Нет, Чарли не мальчишка и не думал о проказах. Впрочем, он готов извиниться.

Неистовство толпы достигает своего апогея. Что ж, Чарли зашнуровал ботинок и может теперь удалиться. Но мэр города и двое полицейских — их стало уже двое! — напрасно с таким нетерпением поджидают его на площади. Чарли предпочитает другой путь. Он не спеша заходит за монумент, перелезает через решетку и исчезает…

Сатирическое начало фильма сюжетно не связано с дальнейшими событиями. Но оно не представляется искусственным, лишним, ибо обусловливает определенное восприятие зрителями развертывающейся затем стройной и простой — столь типичной для Чаплина— лирико-комической драмы. Сатирическая линия будет здесь продолжена в сценах, связанных с образом миллионера, а глубокий социальный подтекст первых кадров послужит обоснованием того грустного настроения, которое окрашивает всю историю трогательной любви безработного-бродяги к прекрасной слепой цветочнице. Несмотря на обилие в картине комедийных ситуаций, в зале редко могли возникать вспышки беззаботного смеха. К этому и стремился Чаплин: ведь жизнь, кусочек которой он показывал на экране, далеко не весела, и она способна вызывать лишь смех, полный горечи и печали.

Вслед за прологом дается экспозиция образа героя. Чаплин избегает всего лишнего, стремится быть предельно экономным. Его актерское и режиссерское мастерство стало настолько совершенным, что достаточно ему появиться на экране, чтобы зрители могли сразу судить о настроении героя. Походка, случайно брошенный взгляд, игра с тросточкой, какая-нибудь коротенькая сценка — и человек, даже прежде не видевший Чарли ни в одном фильме, проникал в его внутренний мир, в его характер, в круг его интересов и стремлений.

…Шумный перекресток большого города. На углу — юркие мальчишки-газетчики. Мимо проходит фланирующий Чарли. Его осанка, манеры особенно строги и полны достоинства, а его обычный костюм на сей раз дополняют перчатки. Маленьким сорванцам, очевидно, известно кое-что забавное об этом безработном, одевающемся и держащемся с претензиями, которые под стать лишь обеспеченному джентльмену. Они смеются над ним; Чарли в ответ грозит им пальцем. Веснушчатый мальчуган схватывает его за этот палец, и… палец перчатки остается у него в руках. Чарли отбирает обратно злополучный палец, снимает еще один, презрительно щелкает перед носом дерзкого озорника, водружает обратно части разодранной перчатки и деловито уходит, помахивая тросточкой.