Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

После обучения Гумилев был зачислен в лейб-гвардии Уланский Ее Величества полк 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. О боевых делах этой дивизии Гумилев рассказал в «Записках кавалериста», выходивших в газете «Биржевые ведомости» с 3 февраля 1915 года по 11 января 1916 года.

13 января 1915 года Гумилев был награжден первым Георгиевским крестом и произведен в унтер-офицеры. Второй Георгиевский крест он получил 25 декабря того же 1915 года. Как известно, эту награду вручают за храбрость на полях сражений. Анна могла гордиться мужем.

В январе 1915 года, на короткое время приехав в столицу, Гумилев читал в Петроградском университете новые стихи, посвященные войне:

Дело войны для Николая Степановича еще «светло и свято». Он возмужал, движения стали более уверенными, речь — твердой. К тому же мундир с двумя крестами на груди необычайно шел Гумилеву…

Одетая в белое платье с высоким «стюартовским» воротником, сжав на груди руки, Анна прочла в ответ свое «Утешение»:

Гумилев вернулся на фронт и вскоре попал в госпиталь с воспалением почек. Но, не долечившись, вновь помчался на поля сражений. Весной 1915 года он был ранен, и Ахматова постоянно навещала его в госпитале. Свекровь Анны впервые не смогла выгодно сдать под дачу царскосельский особнячок и еле-еле сводила концы с концами. По причине безденежья Анна все лето просидела в Слепневе. Там была написала большая часть стихов для следующего сборника. Лишь на короткое время съездила в Питер по трагической надобности — на похороны отца.

В то же сырое лето у нее обострился хронический бронхит, а осенью обнаружилось затемнение в верхушке левого легкого.

Встревоженный Гумилев перед очередным отъездом в армию с трудом нашел средства, чтобы отправить жену в хороший финский санаторий. Две недели октября 1915 года Анна провела близ Гельсингфорса. Дважды здесь ее навещал Гумилев.

…Словно чужие, они сидели на террасе, в беседке с облетающими красными листьями «девичьего винограда». Анна в глубокой шляпе с вуалькой, с зеленоватым цветом лица, бледными губами, поникшая, погасшая, произвела на Николая тягостное впечатление. Да она и сама это знала:

Она была напугана болезнью, подавлена, во всем ей виделась прощальная тоска, и жизнь как бы уже обтекала ее стороной. Да и Николай казался нездешним, будто серый налет фронтовой гари покрывал старый, размытый временем снимок.

Сидели, перебрасываясь неспешными вопросами, не слушая ответов.

— Как Левушка?

— Мама пишет, немного простудился, но все теперь нормально. Она пока не знает о нашем намерении развестись. — Он вопросительно покосился на Анну. — Ему хорошо с моей мамой — души в нем не чает Анна Ивановна.

— И славно… Я не настаиваю на формальностях. Довольно и того, что каждый живет своей жизнью… — Анна помолчала. — Врачи советуют мне непременно поехать на юг.

— Думаю, они правы. — Он не сказал, что выглядит Анна поблекшей и забытой. Скорее, не от болезни, а от отсутствия привычной светской суеты. — Хотя я уже и не знаю, что для вас вреднее — питерская промозглая зима с круговертью поэтической жизни или одиночество под южным солнцем.

— Моя жизнь — стихи. Я должна читать их людям. Как ни странно, Муза не покидает хворую.

— И воюющего тоже. И знаешь даже, когда вокруг смерть.

Анна помолчала. Положила ладонь на его руку и слегка пожала:

— Думаю, твои стихи бессмертны. Ты поздно стал известен публике, но будущее все расставит по местам. Впрочем, и меня не забудет.

Он поцеловал ее впалую холодную щеку, коротко заглянул в глаза и поднял руку к козырьку. Анна улыбнулась натянуто и болезненно. Другая женщина взвыла бы сейчас, хватаясь за его шинель, причитая… Шанс увидаться еще раз был совсем невелик. Она смотрела, как удалялся он по дорожке к воротам чугунной ограды… Рябины стояли совсем голые, без ягод. Почему? Говорят, к холодной зиме. Она гнала мысли подальше…

Который раз Анна видела спину уходящего Гумилева. Теперь — в длинной шинели со шпагой, муж, а не сватающийся жених, пишущий прекрасные стихи, — Николай тот, кого можно было бы полюбить. Она трижды перекрестила его, а он, словно почувствовав это, обернулся и помахал ей.

бормотала Анна. — Ай да «конквистадор»! Мастер. Храни его Бог…

Глава 2

«Но образ твой, твой подвиг правый

До часа смерти сохраню». А.А.

Бои, в которых участвовали уланы 2-й кавалерийской дивизии, были тяжелыми и кровопролитными. Особенно кровопролитной оказалась летняя кампания. «За два дня дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону, — писал Гумилев Анне Андреевне 16 июля 1915 года. — Здесь тоже непрерывный бой, но много пехоты, и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы… Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных германцев, а уж убивают без счету. (…) Погода у нас неприятная: дни жаркие, ночи холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много — вот уже 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками».

На фронте отрадой Гумилева стала переписка с Ларисой Рейснер. С высокой светлоглазой красавицей скандинавского типа он был знаком предположительно с начала 1914 года. Тогда же и произошло сближение, оскорбившее Ларису своей примитивной грубостью. Но на расстоянии Гумилев оказался более интересным и чутким. Во время войны развернулся их игривый роман — обмен пьесами и стихами, полный романтизма и нежности.

Под пулями Гумилев написал новую пьесу, «заказанную» ему Ларисой Рейснер (о Кортесе), она же отыскала и выслала ему необходимую для его темы книгу Прескотта «Завоевание Мексики».

Гумилев, называя ее Лери, Лера, вносил ее образ в сочиненные в те месяцы пьесы, писал теплые письма, восторженные стихи. Особенно ярко образ победной Лери Гумилев обрисовал в стихах.