Моя жизнь 1964-1994 (СИ)

У нас дома кошки не было до 1945-го года. А мышей развелось много. Тогда мы завели ёжика. Я его поймала в лесу. Ежи тоже очень хорошо ловят мышей.

В сентябре 1944 года я пошла учиться в Педагогическое училище имени Некрасова. Закончила в 1947 г. Была направлена в школу №401 города Колпино. Потом перешла в Петро Славянку, которая в 1957 году вошла в состав Колпинского района. Преподавала географию, историю и математику в 465-й школе. Она и сейчас существует. В ней я проработала 41 год до 1991 года. В 1970 году меня назначили директором школы. Тогда в школе училось780 человек.

Расскажу о дне Победы. Уже с первого мая чувствовалось, что близка наша Победа. Утром девятого мая все пришли в училище. В актовом зале был митинг. Выступали. Многие плакали. Со мной поступило много фронтовиков после ранений. Кто был после десятого класса, зачислялся сразу на третий курс. Помню, выступали двое ребят — один без ноги, другой без руки. Потом они тоже стали директорами школ. Вечером договорились идти на площадь Урицкого (ныне Дворцовая площадь). Ой, там народа было.... Все братались, обнимались, танцевали..., люди ликовали. Был большой салют. В тот день по карточкам выдали дополнительно рабочим по пол литра водки, а служащим, иждивенцам и детям по маленькой. Ещё соевых конфет по 200 гр. рабочим и по 100 гр. остальным. И немного мяса. Помню, мама сварила суп.

Летом мимо нас гнали стада коров из Германии на Карельский перешеек. Одна из коров обессилив, легла прямо у нашего дома. Зоотехник и бывшие с ним три женщины как ни бились, а поднять корову не могли. Тогда зоотехник пришел в Сельсовет и говорит, что ему надо гнать стадо дальше, и он готов отдать ослабевшую корову какой-нибудь семье. Желательно такой, в которой есть погибшие на фронте. Его спрашивают, где легла корова. Он объяснил. Тогда говорят, что она знала, где лечь. У Овсянниковых сын погиб в Молдавии. Когда маме сказали, она так обрадовалась. Хлеб был тогда по карточкам. Дак, она корове отдала половину своего хлеба. Когда пошел дождь, мама принесла оставшийся от военных брезент и накрыла коровку. А вечером корова встала. Мама завела её в сарай. Потом раздоила, и мы стали жить с молоком. Через два года тот зоотехник приезжал, чтобы оформить всё документально.

После войны я ходила в гимнастёрке с офицерским ремнём и портупеей. Был у меня и хорошенький свитер. Его мне привёз из Прибалтики брат. Он работал в Электромортресте и в 1939 году ездил туда в командировку принимать суда. Когда я носила гимнастерку, то носила и награды. А когда свитер, то награды не надевала.

Тогда обучение было платным. В октябре 1940— го года была введена плата за обучение в школе с восьмого по десятый класс 200 рублей. Столько же за обучение в техникуме и по 400 рублей в год за обучение в институте. При этом тем, кто успевал — платили стипендию. Участники войны были освобождены от платы за обучение.

В 1944 году стали выдавать комсомольские значки. До этого значков не было. Комсомольцев вызывали в Райком или представители приезжали в институты и торжественно вручали комсомольские значки. Мне не сразу дали. В райкоме не было моего "личного дела". Оно так и осталось в части. Потом когда завели новое — уже во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи). Вручили и мне значок. Такой маленький на булавочке.

Мы не только учились, но и работали. Помогали дворникам убирать дворы. У нас подшефным был дом №6 по Загородному проспекту. После занятий мы брали свои портфели и шли мести мусор, а зимой убирать снег. Даже приходилось дежурить в кочегарке. Кочегаров было мало, а кочегарка — большая. Она обслуживала наше училище и два соседних дома. Бросали уголь и выгребали шлак. За станцией метро "Технологический Институт" по эту сторону Московского проспекта был кинотеатр "Олимпия". В него попала бомба. И вот мы и студенты Технологического института каждое воскресенье работали на разборке руин кинотеатра. Каждый должен был отработать 24 часа в месяц. Каждому выдавался листочек, на котором отмечалось количество отработанных часов. Хоть я и была освобождена, но если вся группа работала, то как же я могла.... Приезжала и работала, как все.

Расскажу о наших преподавателях — директор Анисим Филимонович Малонюк встретил меня очень хорошо. Как к дочке отнёсся. Помню, пришла я поступать 27-го августа, секретарь Надежда Яковлевна спрашивает: "Что Вы хотите?" Я говорю, что хотела бы поступить. А она говорит: "Экзамены уже кончились. Но Вы зайдите к директору". Захожу в кабинет и говорю, что вот опоздала на экзамены и что мне делать. Он видит, что я в военной форме и говорит: "Садись-ка миленькая девочка". Расспросил меня. Дал бумагу. Велел писать заявление. Внизу которого написал: "Принять на первый курс". Так меня и зачислили. Нашим руководителем была Лидия Семёновна Добролюбова. Она преподавала русский язык и литературу и была очень сильным преподавателем. Её муж Николай Николаевич Никольский преподавал методику. Они жили на ул. Коммуны напротив церкви Николы Морского. Помню, к нам обратилась секретарь партийной организации, учитель истории. Говорит: "У Лидии Семёновны, уже которую неделю нет дров. Им выписали дрова на станции Витебская-товарная. Надо бы помочь привезти". Это был январь 1945-го года. Морозы стояли сильные. Кладовщиком на складе служил бывший моряк без обеих ног, ездивший на колясочке. Он говорит: "Вот девчонки выбирайте. Только берите не очень толстые, чтоб не тяжело было". И мы 20 человек взяли каждая по бревну. Они были стандартной длинны 2 метра. С этими брёвнышками мы сели на трамвай. Приехали на место. Вошли во двор. Дворник нам показал, куда сложить дрова.

Да, к девушкам, служившим в армии, было такое нехорошее отношение очень даже многих. Как-то, в трамвае мне пришлось вмешаться в разговор женщин. Я им и говорю: "Ладно, на фронте. Под пулями. А вы ленинградские девушки, как бегали у нас в Рыбацком через погранзаставу к военным? Вы что же лучше? Не все же девушки на фронте были такими. Большинство из них были хорошие". Вот я вам скажу: Из нашей дивизии курящих было только двое. Потом люди стали относиться заметно лучше. В училище мы и вовсе не чувствовали ничего похожего на осуждение или пренебрежение, а даже наоборот. Конечно, и на фронте была любовь, как и на гражданке. Ну и полюбили два человека друг друга. Никто не возражал. Командир полка записывал. Был такой случай уже после моего ранения. Служила у нас Сима Ветлова, чувашка и связной пнш старший сержант. Забыла его фамилию. Ну и их записали. Командир полка разрешил пожениться. Но эта история имела трагический конец. В июле 1943-го года в районе зольных сопок в землянку, где они находились, попал снаряд, и все бывшие там погибли.

А вот ещё одна удивительная история о любви. Я уже рассказывала, что у нас служила санинструктором Стукалова (Боброва) Валя. Она мечтала стать певицей. У неё был очень хороший голос и такая фигура... Блондинка, интересная, голубоглазая. Мы с ней немножко подружились. Она участвовала в художественной самодеятельности. Они перед прорывом блокады ездили с выступлениями по частям. На Неве стояли наши эсминцы "Смелый", "Храбрый". Они вели огонь по району Ивановской. Моряки пригласили выступить у них нашу самодеятельность. Валя пела, а ей аккомпанировал старшина или мичман с эсминца Бобров Модест родом из г. Пушкина. Валя ему очень понравилась. В том же красноборском мешке, где была ранена я, ранило в бедро и Валю. Ей ампутировали ногу. Когда об этом узнал Модест, то он отпросился у командира корабля в отпуск в Ленинград. Узнал, в каком госпитале она лежит. Я не представляю где, но он достал цветы! В общем, с этим букетом роз пришел в госпиталь, вручил Вале эти цветы. Встал на колени и попросил её руки.... У них трое детей. Два сына и дочь.

Было и другое. Служил у нас начальником артиллерии полка майор Бучильников Константин Фёдорович цыган с Кубани. Встречался с Машей Шашковой. Она забеременела и уехала. Он стал встречаться с Верой, которая тоже от него забеременела. У них у обеих родились дочки. Потом они встречались. Но нашлась телефонистка Аня из Ленинграда и так его захомутала, что он про всех девчонок забыл. Женился. У них родились два сына красавца. Бучильников был такой горластый. Его все боялись. А я не боялась. Знала, что он не обидит. Он ко мне тоже хорошо относился. Бывало, принесёт конфет. Спросит, как живу, как родители. Он их знал. Солдат на гауптвахту он никогда не сажал, а наказывал по-своему, плетью. Он очень любил лошадей и плёткой их никогда не стегал. Его лошадь звали Маруська. И где бы он не находился, Маруська всегда шла за ним. Старшина Милёхин миномётчик рассказывал, что когда они стояли под зольной сопкой, то украли со склада у Бучильникова бидон с двенадцатью литрами спирта. Собрались ротой, там и с других пришли. И этот спирт выпили. И ночью стали песни петь. Прибегает к Бучильникову старшина и говорит: "Товарищ майор, спирт пропал". А Бучильников перед этим проходил мимо землянки миномётчиков и слышал, что там песни поют. Он сразу пришел туда и говорит: "Ну что, угощайте…". Ребята отвечают, что уже ничего нет. Тогда он говорит: "Дак вы, что же не знали, что надо оставить мне?" И плёткой всех так отхлестал. Как мог. Никто и слова не сказал. И он тоже никому ничего не рассказал. Был ещё такой случай во время боёв по прорыву блокады. В санроте в основном санитарочки и сандружинницы — девчоночки были. И вот на три подводы погрузили медикаменты там что ещё. Впереди спуск с правого берега Невы на лёд. Лошади никак не идут. Боятся. Тут Бучильников мимо проходил и видит, что им не справиться. Подошел и три раза сказал: "Вы что лошади? Вперёд". И ещё звук издал. И все три лошади побежали. Когда в 1965-м году он пришел на встречу, то я его первая узнала. Он тоже меня узнал и говорит: "А я думал, что ты тогда погибла". После войны он работал старшим диспетчером на железной дороге. Когда в районе Рыбацкого с насыпи свалились вагоны, и всё движение остановилось. У него был выходной. Его срочно вызвали, и он там всё растолкал в течение часа и наладил движение. Его очень уважали за высокий профессионализм. Но когда пришел новый министр. Стал наводить свои порядки. Сделал ему, какое-то не тактичное замечание. Он расстроился и у него случился инфаркт. Вскоре он умер.