Наркомпуть Ф. Дзержинский

Уншлихт и Благонравов молчали.

— Конечно, надо держать глаза открытыми и не упускать этих людей из поля зрения, — заключил Дзержинский. — Если же и после моего предупреждения они не разоружатся — пусть пеняют на себя…

Уншлихт попрощался и ушел, а Благонравов, вынув из папки несколько сколотых листов бумаги, протянул их наркому.

— Это — проект циркулярного письма всем уполномоченным наркомпути, которое вы поручили мне подготовить.

Дзержинский медленно читал, делая небольшие поправки. Закончив, он сказал:

— В начале письма нужно добавить о классовом характере взятки. Укажите, что взятка противна всей сущности пролетарского государства и целиком направлена против него. Запишите еще одно важное указание для работников транспорта:

— Феликс Эдмундович! Хотел между прочим сообщить вам, что среди арестованных взяточников есть два коммуниста…

— Ну, какие это «коммунисты»? Шкурники! Для них одна мера наказания — исключение из партии и предание суду… В таких случаях материалы следует немедленно передавать в партийные органы.

— Больше указаний не будет?

— Я прочитал докладную о действиях банды уголовников на перегоне Шульгино — Лаптево — Тула и крайне удивлен, почему транспортный отдел медлит с ее ликвидацией, — недовольно заметил Дзержинский. — Позор! Недалеко от Москвы, под Тулой в районе станции Лаптево бандиты пустили под откос курьерский поезд, идущий на Кавказ, а накануне — хлебный поезд… Это уголовное деяние принимает политическую окраску…

— Вся трудность в том, — сказал Благонравов, — что банда не скрывается в лесах, а, совершив ночью преступление, с утра растворяется среди населения деревень большого района. Крестьяне терроризированы и запуганы уголовниками. Оперативная группа Московского окружного транспортного отдела, выезжавшая на место, не смогла нащупать, где скрываются главарь банды и его подручные. Все жители молчат.

— Не смогли нащупать, потому что приезжали в кожаных куртках и шинелях, с маузерами у пояса. Крестьяне молчат, боятся мести уголовников. И то не все боятся. Приходила же в ГПУ крестьянка Лаптевской волости с жалобой, что нет житья от бандитов. Нужен умелый подход к честным людям, чтобы крестьяне были твердо убеждены, что все бандиты до единого будут изловлены. Возьмите докладную.

Благонравов прочитал предписание Дзержинского: «Сорганизовать решительную экспедицию, которая могла бы завоевать симпатию и доверие честных крестьян и уничтожить бандитов».

— Васенев, замначальника окружного транспортного отдела, предложил свой план, — сообщил Благонравов, — послать разведчиков в близлежащие к перегону села под видом закупщиков гусей от кооперации. Поживут там недельку и выявят, где скрываются главари уголовников.

— План приемлемый.

— Когда бандиты будут выявлены, для их поимки и решительных действий Васенев просит полуроту наших курсантов.

— Надо дать. Я жду в ближайшее время рапорт о ликвидации банды.

Благонравов ушел. В кабинет заглянул Халатов, недавно назначенный членом коллегии НКПС.

— Прошу, прошу, Артем Багратович, — сказал нарком и крепко пожал ему руку. — Долго добивался я вашего перехода к нам.

— Только сегодня освободился. Пришел в НКПС, а Межлаук сказал, вы здесь.

— Я уже продумал, какими вопросам будете у нас заниматься и даже памятку для вас написал. Прежде всего — наблюдение за продовольственными перевозками. Ведь вы этим занимались, будучи членом коллегии Наркомпрода?

— Да, Феликс Эдмундович! Это входило в круг моих обязанностей.

— Задача у вас будет та же, но подход к ней в НКПС совсем другой. Скажу прямо — Наркомпрод не заботился об экономии транспорта — ему лишь бы доставить груз. А вам придется заботиться о минимальных пробегах продовольственных маршрутов, следить за скоростью их движения, простоями вагонов при погрузке и выгрузке, отцепками в пути. От всего этого зависит оборот вагона — решающий показатель работы транспорта. Попрошу Борисова ознакомить вас с техническими и экономическими показателями железных дорог. Он в свое время и меня обучил всем этим премудростям. Заботу о полновесности груженых вагонов тоже возлагаю на вас. Я хочу, чтобы вы окунулись в гущу жизни транспорта и в будущем взяли на себя наблюдение за всей эксплуатационной деятельностью НКПС.

— Для меня это слишком сложно, Феликс Эдмундович… — и Халатов задумчиво потрогал свою черную, как смоль, шевелюру.

— Не сложнее, чем для меня было стать наркомом путей сообщения. Если вы думаете, что это все и больше я вам ничего не поручу — ошибаетесь. Я хочу, чтобы вы еще взяли на себя заботу о снабжении транспортников. Вы, конечно, понимаете, это — залог успешной работы.

Халатов улыбнулся и в его темных жгучих глазах зажглись веселые искорки.

— Чему вы улыбаетесь? — удивился Дзержинский.

— Диалектика! — шутливо сказал Халатов. — Раньше я в Наркомпроде занимался рабочим снабжением и на мне лежала обязанность регулировать, то есть попросту говоря, урезывать заявки ведомств, в том числе и НКПС, на получение пайков. А теперь — наоборот. Помню такой случай. Как-то на заседании СТО я докладывал о продовольственном положении. Затем слово взял Фомин и обрушился на меня за плохое снабжение железнодорожников. Я тоже не остался в долгу и перешел в контратаку на Фомина, который, мол, не учитывает общего положения и знает только одно — требовать снабжения железнодорожников. Ленин выслушал нашу перепалку, а затем взял под защиту выступление Фомина. Владимир Ильич высказал такую мысль, что каждый советский работник, стоящий у порученного ему дела, должен защищать в первую очередь именно это свое дело, а не говорить и рассуждать «вообще».

— Вот именно! — тоже улыбнувшись, подтвердил Дзержинский. — Теперь вам, а не Фомину придется со всем пылом и жаром защищать интересы железнодорожников перед Наркомпродом. Так-то, Артем Багратович… Еще одно дело хочу вам поручить — добиваться улучшения организации труда на транспорте. Предстоит дальнейшее сокращение штатов и уплотнение работы каждого транспортника. Это — не только кабинетный труд, а упорная жестокая борьба, борьба с леностью, эгоизмом, рутиной, обывательщиной.

После небольшой паузы Дзержинский заглянул в памятку, которую он приготовил для Халатова, и добавил:

— Кроме того, у меня есть желание, чтобы именно вы стали председателем транспортно-экспедиционного общества, которое мы организуем, и я хотел бы также, чтобы вы еще занялись… А впрочем, — спохватился народный комиссар, заметив озабоченное выражение лица Халатова, — как бы не получилась перегрузка. Обдумайте мои поручения, затем поговорим.

Когда за Халатовым закрылась дверь, вошел секретарь.

— Вас ждет молодой художник Евгений Кацман. Говорит, ему поручено рисовать ваш портрет.

— Нет, нет. Извинитесь от моего имени, скажите, у меня нет никакой возможности позировать ему.

— Я уже сказал, но он не уходит, просит, чтобы вы ему разрешили зайти на три минуты.

— Знаю я эти минуты, — поморщился нарком.

Как Дзержинский и ожидал, «трехминутный разговор» с художником затянулся. Робкий с виду, он оказался весьма настойчивым человеком. Свою настойчивость художник мотивировал тем, что портрет необходим для военной выставки к пятилетнему юбилею Красной Армии.

Наконец, Дзержинский нехотя согласился:

— Приходите сюда и работайте. Только позировать я не буду. Мы оба с вами будем работать. Каждый будет заниматься своим делом.

Художник поблагодарил и сказал, что завтра принесет мольберт, а сегодня просит разрешения сделать набросок карандашом. Дзержинский молча кивнул головой и стал читать лежавшие перед ним бумаги.

Художник начал набрасывать эскиз головы. «Какой чистый, изящный профиль лица», — подумал он. Еще раньше он обратил внимание на глаза председателя ГПУ. Они какие-то особенные, ясные, чуть печальные. Взгляд живой и в то же время сосредоточенный, глубоко проникающий в душу. Но теперь глаза его опущены вниз, на бумаги и нельзя уловить их выражение.