В поисках советского золота

Помимо всего прочего, советские инженеры в несколько раз больше заняты бумажной работой, чем их коллеги в западных индустриальных странах. Перед тем, как поехать в Россию, я работал на руднике Джуно на Аляске, где дневная выработка руды — одна из крупнейших в мире. Административный персонал состоял из пяти человек, с одним управляющим. На первом моем руднике в России, где выработка составляла малую долю от аляскинского рудника, административный персонал включал сто пятьдесят мужчин и женщин, и даже такое количество не справлялось с оформлением бумаг. На аляскинском руднике я мог получить нужные цифры за минуту, а в России требовались недели и даже месяцы.

На том посту, что я занимал последние пять лет в России, мне следовало бы проводить большую часть рабочего дня на рудниках или обогатительных фабриках, поскольку я должен был быстро анализировать причины, почему упала производительность рудника или завода, что нужно сделать, чтобы исправить положение. Но часто мне приходилось просиживать весь день за столом, пробираясь через бесконечные приказы, правила и инструкции, которые сыпались из главного управления и филиалов, закрывая нас с головой. Неудивительно, что в России всегда дефицит бумаги, а также, как утверждают, нет безработицы. Избыток населения всегда может найти работу, добавляя новые бумаги к уже существующим горам.

Я всегда пытался избежать бумажной работы, которая скорее мешает, чем помогает производству, и однажды мне показалось, что есть шанс. Как-то утром я выступал в качестве переводчика между Серебровским и американским инженером, не говорящим по-русски. Американец хотел показать какие-то планы и письменные предложения. Серебровский послушал, послушал и перебил: «Скажите этому инженеру, что бумаги его мне не нужны. Этого добра мне хватает от русских инженеров. От вас мне нужен металл, а не бумага».

Тогда я решил, что есть предлог сократить мою собственную канцелярскую работу. Если будут возражения, я сошлюсь на эти слова Серебровского. Но вскоре я обнаружил, что невозможно избавиться от массы бумаг, спускаемых на инженеров и управляющих, и игнорировать их не получается.

Несколько раз, приезжая в отпуск из России в Штаты, я заново бывал поражен почти полным отсутствием канцелярщины в американской промышленности. Дело не только в бумажной работе. Если бы тот же подход к ведению учета и производственной бухгалтерии, что существует у нас в стране, верно применить в России, Москва могла бы куда легче контролировать «ошибки» и саботаж, который всегда вызвал столько затруднений.

После отпуска я всегда возвращался в Россию с новым задором и несколько раз предлагал ввести, хотя бы на одном-двух рудниках, систему, позволяющую инженерам быстро получать точные данные по технологическим операциям и затратам, что безусловно необходимо, как знает каждый инженер, для эффективного управления рудником. Они совершенно так же необходимы при русской системе, как и при любой другой.

Что ж, я пытался подчеркнуть важность такой работы, но ничего не вышло. Обычно предложение не имело последствий, кроме нескольких писем наверх и вниз, что, в конце концов, только усугубляло затраты бумаги. Для российской системы, кажется, бумаги — это плоть и кровь. И мне никогда не удалось придумать, как бы от них избавиться.

XIX. Немезида

В России есть неумолимая судьба, которая все время висит над головами инженеров, давая иногда почувствовать, что рано или поздно причинит немалые неприятности. Я говорю о плановой экономике, так глубоко укоренившейся в советской экономической системе, что от нее нигде не скрыться.

Когда я только приехал в Россию, плановая экономика еще не настолько развилась, как впоследствии. О ней ходило много разговоров, но на деле она еще не вмешивалась особо в работу различных промышленных предприятий. Нам приходилось проводить оценку выпуска продукции, необходимого оборудования, и так далее, как в любом другом месте, и получать одобрение Высшего экономического совета, тогда координирующей организации для всех государственных отраслей промышленности.

Но с течением времени плановая экономика начала раздуваться и занимать львиную долю в любом предприятии. «Плановый отдел» стал характерной чертой любого рудника, фабрики или завода, и как все отделы, управлялся сверху вниз. Идея дошла до того, что каждому старателю, когда тот отправлялся искать перспективную руду, с серьезным лицом вручали план производства на ближайший год.

В тресте «Главзолото» плановый отдел в московском центральном управлении связан с плановыми отделами в каждом тресте-филиале, а те связаны, в свою очередь, с плановыми отделами на каждом конкретном руднике или группе рудников. Все эти плановые отделы во всех советских трестах и предприятиях вместе взятые находятся под управлением Государственной плановой комиссии (Госплан) в Москве, прямо подчиненной советскому кабинету министров (Совету народных комиссаров).

Число служащих этих многочисленных плановых отделов росло не по дням, а по часам, так что вскоре тысячи мужчин и женщин были заняты круглый год процессом планирования. Они пытались загрузить себя работой и проводили много времени, выдумывая анкеты и бланки всяческого рода, которые рассылали инженерам и управляющим для заполнения. Дело заполнения этих бланков стало важнейшим занятием каждой советской канцелярии при руководстве.

Когда система вполне сложилась, любому инженеру стало очень сложно избежать неприятностей, раньше или позже. В конце каждого года ожидается, что каждый инженер подаст полную программу работы на следующий год, и даже на более длительные сроки. В эту программу включается выход продукции, финансовые затраты, заказы на все техническое и продуктовое снабжение. Конечно, требуется быть семи пядей во лбу, чтобы предвидеть всю работу группы рудников или целого треста на год или больше вперед.

Особенно в России, где нехватка почти всего может привести к тому, что какие-то обещанные поставки не произойдут. Когда такое случается, весь план перекашивается, и кого-то надо обвинять, потому что советской системе требуется виновник, если происходит что-нибудь предосудительное.

В горном деле всегда может случиться происшествие, которое даже самый умный и образованный инженер предвидеть не в состоянии. Это особенно верно, когда производство форсируется до максимума, и не хватает вскрытой руды для обеспечения годовой выработки. Например, состояние рудного тела может измениться, так что план, подготовленный для группы рудников в начале года, станет совершенно невыполнимым месяцем позже. А тем временем, благодаря плановой экономике, план данной конкретной группы рудников оказался повязан с другими планами очень сложным образом, и невыполнение одной части плана может означать срыв всего остального.

Так что наших советских инженеров прижимает жесткий план, и если они не в силах реализовать план на практике, на них возлагают ответственность, им говорят, что они сами предложили такие планы, и если их не выполняют, это подозрительно. А если план, предложенный одним инженером, нарушается, даже по какой-то объективной причине, все другие инженеры, повязанные общим планом, нападают на него, потому что их планы привязаны к его плану, и кого-то надо винить за срыв.

В некоторых случаях инженеры могут обнаружить, уже после подачи планов, что возможна большая выработка. На шахтах такое часто случается, там практически невозможно точно предсказать выход продукции заранее за целый год. Но инженер уже подал план, заказал определенное оборудование, и получил одобрение от вышестоящих политиков. Гораздо безопаснее и легче оставить все как есть.

Он знает, что государству нужно как можно больше продукции, и может произвести гораздо больше, чем предсказал в годовом плане. Но если он объявит, что может произвести в два раза больше, чем указал несколько недель назад, у какого-нибудь политика или полицейского возникнут подозрения, и ему придется, по меньшей мере, пережить неприятное расследование, если не хуже. Так что он пускает дело на самотек, надеясь, что никто не обнаружит, что рудник в состоянии обеспечить гораздо больше руды.