Тюремные дневники, или Письма к жене

20 мая, вторник

Сумасшедший какой-то день! События… события… события…

Пиздецы сыплются, блядь, как из рога изобилия. Только успевай уворачиваться! Все вокруг как с цепи сорвалось.

Закружилось-завертелось!..

Утро. Прогулка. Гуляем втроем по тюремному дворику, дышим воздухом. Вдруг дверь открывается, входит охранник. «Лицом к стене!

Руки на стену!» Что за хуйня? Никогда еще такого не было! Чтобы охранник на прогулке входил. Ладно, встаем. Начинает всех обыскивать. Ничего, естественно, не находит и молча выходит. Дверь закрывается. Что за бред?

Только ушел, начинают кричать из соседнего дворика.

— Три-четыре!

(Это нам? Отвечать — не отвечать?)

— Три! Четыре!!

— Да! (Это Цыган).

— Сергей есть?

(Ну вот, пожалуйста! Придется теперь разговаривать.)

— Да!

— Сергей?

— Да! Привет!

— Как у вас дела? («Это вор из соседней хаты», — говорит мне Цыган.)

— Все нормально!

— Тиса писал?

— Нет. Витя писал.

— Мне он тоже писал. А Костя нет. А Витя сверху сидит, прямо над вами.

— Да, я знаю.

— Сергей!

— Да!

— Я тебе напишу сегодня.

— У нас дороги нет. Только через Витю!

— Я через перевал напишу.

— Лучше через Витю!

— Пока!

— Пока.

(Что это за «перевал»? Ладно, сами разберутся).

— Если писать собирается, значит просить что-то будет, — замечает Цыган.

(Ну вот! Этого еще не хватало!)

Днем приходил адвокат. На обратном пути охранник забирает у меня очередной том Щедрина. На этот раз со «Сказками». Тот же самый, кстати, старлей, который месяц назад забрал у меня и «Письма к тетеньке». Судя по всему, какой-то мелкий местный начальник. Старший смены или что-то вроде того.

— Опять та же книга?!

— Это другая.

— Я же вижу! Не слепой.

— Это другой том.

— А откуда это видно?

— А там на корешке цифирька написана. Видите? Это номер тома.

Наступает длинная пауза, в течение которой охранник крутит в руках книгу и внимательно ее с разных сторон изучает. Наконец отрывисто рявкает: «Я ее изымаю!», швыряет мне мой пакет и чуть ли не силой запихивает меня в пенал.

Я так и не понял? Он что, обиделся? (Господи, чем же я его обидел?) Или это просто манера общения у него такая?.. Порывистая! А может, вид книги на него так возбуждающе действует? Как красная тряпка на быка. Или как вид мента на Костю. (Да и то сказать, ну зачем только эти книжки вообще нужны?! Телевизор же есть!)

Вообще-то, говоря по совести, здешние охранники обычно не только мне не претят, но я даже чувствую к ним почти непозволительную слабость. Все в них мне нравится: и неожиданность суждений, и безыскусственная несвязность речей, и простодушная готовность во всякое время совершить какое угодно мероприятие. Например, устроить шмон или что-нибудь там «изъять». Но второй подряд том Щедрина — это уже чересчур! С этим надо срочно что-то делать! Этак я, пожалуй, и совсем без Щедрина останусь! С одними только малявами, сопроводами и этикетками на стаканчиках супов быстрого приготовления.

Я сижу в пенале, думаю обо всем этом и злюсь. На старлея этого, на самого себя (и зачем только я его дразнил!) и на всю эту блядскую тюрьму. Заодно, кстати, слушаю, как два охранника (других) обсуждают между собой последние тюремные новости. «Все хуже и хуже! Опять какая-то комиссия. Ебут во все дыры!» (Так вам, блядь, и надо! Пидорасам!)

Наконец, выводят. Разводящий собирает группу, и мы двигаемся. Вижу в толпе Зубарька.

— Привет!

— Привет!

— Как жизнь?

— Да вот, женюсь.

— На той девушке, что вены тогда себе вскрыла?

— Да. Люблю, говорит. Ты такой красивый.

(«Красивый»? Я с некоторым удивлением разглядываю Зубарька. Ну, дело вкуса… Глаза, правда, голубые.)

— А родители ее как? Знают, что ты сидишь?

— Ну, я наплел ее матери, что за девушку заступился. На нее, мол, хулиганы напали.

За это и пострадал.

Все вокруг хохочут.

— А сама-то она знает?

— Конечно! Она все знает.

— Ну что ж, поздравляю. Счастья тебе!

— Спасибо. Сам понимаешь, кому мы нужны? Если счастье лезет в жопу, не отпихивай ногой!

— Да, лишний хуй жопе не помеха! — замечает кто-то из стоящих рядом.

Все опять хохочут.

Возвращаюсь в камеру и рассказываю про Зубарька.

— Да он же наркоман!

Разговор переходит на наркотики.

— Лучше всего метадон, — разъясняет мне Цыган. — Это самый благородный наркотик. На нем все правительство сидит. Но — дорогой.

Грамм — двести пятьдесят долларов. Кто присел на метадон — это пиздец! Все! Но от него энергия, ясность мысли. Хуй стоит насмерть.

Вечером сунул — утром вынул.

— Да какая там ясность мысли! — вмешивается Вася. — Мне один в камере рассказывал, как он под метадоном с собакой разговаривал.

Лежу, говорит, в березовой роще, подходит ко мне собака и начинает разговаривать со мной человеческим голосом. А потом проснулся — ни рощи, ни собаки, ни хуя. Лежу весь облеванный.

— А еще что есть? — с любопытством спрашиваю я у Цыгана. — Метадон, а еще что?

— Винт. Винт капнул чувихе в стакан — пиздец! Она тебя заебет!

Она с тебя не слезет. Если не хотела — захочет. Экстази. От экстази человек заводной становится, на месте не сидит. Ему хочется плясать, петь. Мы, помню, с труппой приехали к одному. А он экстази принял.

Так он сам весь вечер пел и плясал! Нам и делать ничего не пришлось.

А бабки заплатил, как положено. Мне вот сейчас бывшая жена пишет…

— Вторая по счету? — перебивает его Вася.

— Не помню уж, какая она по счету. Так вот…

— Да ладно, хватит тебе, Цыган, врать! Не слушай его, Сергей, врет он все! Никакой он не народный артист! Купил, небось, себе звание? Признайся, сколько заплатил? И не кури здесь! Сколько тебе можно говорить!

— Ну и кровопивец! Господи ты, блядь! Сохрани меня, Боженька!

Вечером вспоминаем об Андрее.

— Что-то долго его нет. Пора бы ему уж и вернуться.

— А я видел, как он зубную пасту у меня воровал, — неожиданно заявляет Вася. — Думал, я сплю, а мне сверху все видно!..

(Да-а… Вася, похоже, парень не промах. Здорово я его поначалу недооценил! Как, вероятно, и Андрей…)

… Кладу новый тюбик — наутро половина. Спрашиваю: «Куда паста девалась?» — «Да ты по сто раз чистишь!»

— А у меня сигареты тайком брал, — поддерживает Васю и Цыган. — Я тоже видел. Говорить уж не стал.

(Вообще-то у меня витамины тоже как-то подозрительно быстро кончались. Это даже Витя в конце концов заметил.

— Да ты же недавно совсем новую коробку открывал!

— Ну да!

— А сколько там штук?

— Тридцать. В день по одной я пью. Значит, на месяц должно хватить.

— Да какой там месяц! Я же помню — недавно совсем!)

Цыган между тем продолжает:

— Да и мед он весь ночью один тайком съел. Все шесть банок. Это крыса. У нас в хате, где я раньше сидел, один таджик взял незаметно сигарету, и это увидели. Его сразу под окно спать положили. Под шконку уж не стали. У нас смотрящий был тогда справедливый такой парень! Он еще сразу сказал: «Уйдешь когда из хаты, везде будешь сам объявлять, что ты крыса. Иначе отпишем — и тебе хуже будет». Да мы, Сергей, видали, как он твоим полотенцем ноги вытирал. Мы с Васей его застали. Косте с Витей говорить не стали, иначе бы драка началась. А ему сказали: «Еще раз увидим — будешь под шконкой!» — Он сразу:

«Все-все! Больше никогда!»

— Это правда! — подтверждает Вася.

Ни хуя себе!.. Ни хуя себе!! У него же грибок был на ногах! А я этим полотенцем лицо вытирал. И это после того, как я ему мазь от грибка через адвоката носил, рискуя за это в карцер попасть! И все свои лекарства от печени ему отдал, себе даже ничего не оставил!..