Григорий Николаевич Потанин. Жизнь и деятельность

Григорий Николаевич просил одного из китайских чиновников, сопровождавших экспедицию из Донкыра, съездить к кочевникам шира-егурам, жившим в соседней долине, и нанять у них яков для перевозки вьюков, а в ожидании их прихода караван медленно подвигался вверх по долине реки Бардун. Населения здесь не было, но в разных местах встречались в виде ям, шурфов и отвалов признаки добычи россыпного золота, частью старые, частью недавние. По расспросам оказалось, что, когда устанавливается более теплая погода, в долину приходят китайцы из-за хребта и моют золото. Эту верхнюю часть долины они называют Е-нью-коу, т. е. долиной диких коров, так как в ней встречаются дикие яки, многочисленные в средней части Нань-шаня.

По прибытии 20 яков с шира-егурами караван повернул из долины реки Бардун на север и небольшими переходами, ради сохранения верблюдов, шедших порожняком, начал переваливать через целый ряд цепей северного хребта, останавливаясь в промежуточных между ними долинах. Дорога была трудная, и возни с верблюдами было много. В местах, размытых дождями, по которым яки шли свободно, для верблюдов надо было чинить тропы. Приходилось выводить их по одному на перевалы и водить под уздцы в трудных местах на косогорах. Яков меняли на стойбищах шира-егуров; последние иногда привозили на стоянки каравана угощение в виде свежего и кислого молока и масла в деревянных ведерках, а на продажу привозили муку и соль. Некоторые хлопоты доставляли и яки: навьюченные, они не шли гуськом, как верблюды, а всегда шли кучей, при этом то обгоняли друг друга, то теснились на одной тропе, сталкивая с нее друг друга. При этом ящики с коллекциями постоянно стукались, а так как ящики были плохие, они часто ломались, и их приходилось чинить. Один раз ящик со шкурками птиц совсем развалился и упал в болото. Шкурки подмокли, пришлось их совершенно распаковать, просушить и опять упаковать. На последней стоянке в горах большая компания шира-егуров организовала встречу каравана. Они выставили большую палатку, ламы из соседнего монастыря и старший из кочевников угощали в ней путешественников чаем и дали им муки, риса, хлеба, изюма, сахара и молока, так как узнали, что в караване все запасы истощились, осталось только несколько баранов.

За этой стоянкой злоключения экспедиции скоро кончились. Она спустилась с гор к китайскому городку Ли-юань, где ее встретил местный мандарин, очень беспокоившийся о судьбе путешественников и устроивший выезд к ним шира-егуров с провизией. Он сам приезжал в их палатки, стоявшие за городом, прислал им готовый обед, риса, муки и свинины, а его жена — редиску, капусту и лук. Отъезд экспедиции проходил в его присутствии и был обставлен торжественно: пускали ракеты, а городская милиция выполняла церемонию коленопреклонения.

В Ли-юани шира-егуры с яками были отпущены. Потанин использовал свое кратковременное знакомство с ними, чтобы собрать сведения об этом немногочисленном народе, обитавшем в северной части Нань-шаня в черных тибетских палатках. Пять восточных родов шира-егуров говорили по-монгольски, а два западных, называвшихся кара-егурами,— по-тюркски. Но все они были ламаисты. Китайцы называли их «хуан-фань», т. е. желтыми варварами.

Из Ли-юани экспедиция через предгория Нань-шаня вышла в длинный пояс оазисов западной части провинции Ганьсу, который тянется вдоль подножия Нань-шаня и отделяет эти горы от пустынь и степей Ала-шаня и Бей-шаня. Оазисы питались водой нескольких крупных и многих мелких рек, вытекавших из гор. Крупные уходили отчасти и дальше в пустыню, где кончались в озерах, мелкие целиком расходовались на орошение полей. В этом поясе были расположены три больших города — Лян-чжоу, Гань-чжоу и Су-чжоу и много меньших. Экспедиция вышла в оазис Гань-чжоу, орошавшийся большой рекой Эдзин-гол (по-китайски Хый-хэ), которая, как нами было описано, прорывается через хребет Па-бао-шань на равнину. Вид этой равнины поразил некоторых рабочих каравана, которые всю свою жизнь провели в тесных горных долинах.

Верблюды каравана, еле дотащившиеся до пояса оазисов, где было уже жарко, нуждались в продолжительном отдыхе перед дальней дорогой через Монголию. Поэтому экспедиция прошла до небольшой деревни на западной окраине оазиса Гань-чжоу и простояла там 19 дней, до 24 июня. Но верблюды плохо поправлялись, и Потанин решил нанять у китайцев телеги, которые должны были довезти большую часть вещей до ставки торгоутского князя в низовьях реки Эдзин-гол, где он надеялся обменять самых плохих животных.

С этой стоянки пошли сначала на запад, по большой дороге в Су-чжоу, вдоль реки Эдзин-гол, по равнине, представлявшей солончак с лужами воды. Потом пришлось повернуть на север, куда ушла и река из пояса оазисов. Пересечение солончака в этом направлении оказалось трудным.

Среди солончака завяз в глубокой грязи караван из 20 китайских телег, и жители соседней деревни уже два дня занимались их вытаскиванием и доставкой хлеба женщинам и детям, сидевшим на телегах. Пришлось остановиться и послать людей на поиски лучшего пути через топь. Дорога нашлась, по ней пустили сначала верблюдов, а затем и телеги и благополучно проехали. Хотя колеса глубоко вдавливались в верхний сухой слой почвы солончака, но не проламывали его, тогда как телеги китайского каравана погрузились до ступицы колес, и их после разгрузки вытаскивали силами 10 лошадей и 20 человек, бродивших по пояс в черной грязи.

За солончаком следовали невысокие холмы, целый ряд селений и небольшой город в низменности, составлявшей продолжение оазиса Су-чжоу и орошавшейся другой рекой, текущей из Нань-шаня. Но здесь уже чувствовалась близость пустыни; появились барханы сыпучего песка, голые холмы, усыпанные щебнем, и бесплодные площади. По этой местности подошли к реке Эдзин-гол, против последнего китайского городка Момин на ее правом берегу. Эта река, чистая и многоводная в горах и окаймленная зеленью в оазисе Гань-чжоу, не представляла здесь ничего привлекательного; буро-желтая вода струилась среди плоских берегов, дробясь на рукава между мелями и голыми островами. Вдоль берега тянулась узкая полоса деревьев — разнолистного тополя, джигды и ивы, местами образовавших рощи. Но местами деревьев совсем не было. Рощи были окаймлены кустами тамариска [39] и хармыка или зарослями чия. Дорога шла на некотором расстоянии от реки, по степи со скудной растительностью; попадались песчаные барханы, а слева подступали отроги остававшихся на западе пустынных гор в виде голых, скалистых или усыпанных щебнем холмов. Местами эти холмы отходили далеко в сторону, и дорога шла по краю пустыни, усыпанной щебнем. В рощах попадались юрты монголов-торгоутов.

На половине пути к ставке князя горы кончились, и узкий пояс растительности вдоль реки резко обрывался окраиной пустыни, усыпанной галькой и песком; по ней были разбросаны мелкие бугры песка, наметенного ветрами вокруг кустиков. Местность была унылая, почти безлюдная. На ночлег подъезжали к берегу реки, и чай приходилось варить из ее мутной воды, дав ей отстояться, чтобы ил, который переполнял воду, отчасти осадился. 20 июля остановились вблизи ставки князя, обменялись визитами с ним и вели переговоры о смене верблюдов. Меняли двух худых на одного хорошего или худого верблюда с приплатой — на хорошего верблюда. Так как состав каравана при этом сократился, то наняли еще верблюдов до монастыря у подножия Хангая. Все это заняло 15 дней, так как новых верблюдов нужно было пригнать из Гоби, где они отдыхали на пастбищах в нескольких днях пути от ставки. Их угоняли на лето туда потому, что обилие комаров на берегах Эдзин-гола не давало бы верблюдам возможности откормиться. Это обилие комаров путешественники испытали и сами; днем еще можно было их терпеть, но вечером целые тучи комаров нападали на людей и животных. Чтобы отчасти избавиться от них, палатки перенесли в степь, подальше от реки, и вечером раскладывали дымокуры, так что весь лагерь заволакивался дымом. Донимала также жара; в полдень термометр в тени поднимался до 38° Ц; жара начиналась с утра; ночи тоже были теплые.