Красный циркуляр

Могло показаться, что все идет слишком гладко. Так и вышло. Ранним субботним утром в октябре 2003 года я занимался дома на беговом тренажере, поглядывая новости по телеканалу Си-эн-эн, когда вдруг красной строкой прошло сообщение, что председатель правления «ЮКОСа» Михаил Ходорковский, самый богатый человек в России, арестован.

Я соскочил с беговой дорожки, вытер пот с лица и поспешил на кухню, где Елена готовила завтрак.

— Ты уже слышала? — запыхавшись, выкрикнул я.

— Да, только что по радио сообщили. Невероятно!

— Как думаешь, что будет дальше?

— Не знаю. Думаю, что в понедельник он уже будет на свободе. У нас в стране богатых людей долго за решеткой не держат.

По поводу ареста Ходорковского у меня возникали смешанные чувства. С одной стороны, если его вскорости не выпустят, для российского фондового рынка это станет ударом, и мой фонд потеряет деньги. С другой стороны, если Ходорковского оставят под стражей и начнется реальное наступление на олигархию, то у России появится шанс стать цивилизованным государством, и в конечном итоге это будет благом не только для простых жителей страны, но и для фонда.

Когда в понедельник утром я пришел на работу, положение Ходорковского не изменилось, и рынок открылся падением на десять процентов. Арест Ходорковского стал главной темой всех ведущих изданий. Мои инвесторы запаниковали, и я весь день отвечал на их звонки. Что это может означать для них? Что будет дальше? Следует ли выводить средства из России?

Я не знал. Да и никто не знал. Все зависело от личных переговоров между Владимиром Путиным и Михаилом Ходорковским, в которых ни закон, ни логика не имели значения.

По причинам, до конца не известным никому, для Ходорковского эти переговоры закончились плохо. К концу недели он по-прежнему сидел в камере. Позже российское правительство пошло на обострение ситуации, наложив арест на 36-процентный пакет акций «ЮКОСа».

Это было беспрецедентно. Конфликт не только обернулся личной трагедией для Ходорковского, но и нанес удар по всему финансовому рынку. Угроза экспроприации всегда сидела в головах инвесторов, и вот при Путине она начала воплощаться в реальность. За следующие четыре рабочих дня рынок скатился еще на 16,5 %, а «ЮКОС» потерял 27,7 % рыночной капитализации.

Зачем Путин это делал? Большинство склонялось к теории, что Ходорковский нарушил его золотое правило: «Ты держишься подальше от политики — я не трогаю твои активы». Спонсируя оппозиционные партии в канун парламентских выборов и делая явно антипутинские заявления, Ходорковский это правило нарушил. Путин любит символические жесты и поступки, и раз Ходорковский переступил черту, то президент решил превратить его в назидательный пример другим.

Чтобы ни у кого не осталось сомнений, Путин открыл охоту на всех, кто был как-либо связан с Ходорковским. Через несколько недель после его ареста правоохранительные органы взялись за политические партии, которые он финансировал, за созданные им благотворительные организации и за сотрудников его компаний.

В июне 2004 года прошел суд над Михаилом Ходорковским и его деловым партнером Платоном Лебедевым. Суд признал их виновными в шести случаях мошенничества, двух случаях уклонения от уплаты налогов и одном хищении. Каждого приговорили к девяти годам заключения. Поскольку все сводилось к символическим жестам, Путин пошел на еще один беспрецедентный шаг: решил показать на всю страну, как самый богатый человек России безмолвно сидит в клетке.

Это был мощный образ. Представьте, что вы российский олигарх и занимаете, скажем, семнадцатую строчку в рейтинге самых богатых людей России. Ваша яхта пришвартована у шикарного «Отеля дю Кап» в порту Антиб на Лазурном берегу. Вы прекрасно проводите время в объятиях любовницы, и вот на минутку отлучаетесь из каюты за бокалом шампанского и икрой. На обратном пути берете пульт от телевизора и включаете Си-эн-эн. А перед вами крупным планом лицо такого же, как вы — только богаче, умнее и влиятельнее. И он — в клетке.

Как бы вы на это отреагировали? Что бы предприняли?

Разумеется, всё — были бы гарантии, что в этой клетке не окажетесь вы сами.

Когда завершился суд над Ходорковским, многие, если не все, российские олигархи, наверное, один за другим приходили к Путину за одним и тем же: «Что мне, Владимир Владимирович, нужно сделать, дабы не оказаться в клетке?» Меня там не было, поэтому могу только догадываться, какой сигнал посылал им Путин: что-нибудь типа — «пятьдесят процентов».

Предполагаю, что речь шла о пятидесяти процентах не правительству и даже не администрации президента, а самому Владимиру Путину. У меня нет твердой уверенности: может быть, это было тридцать процентов, или семьдесят, или еще какой-нибудь другой договор. Наверняка я знаю одно: после посадки Ходорковского мои интересы больше не совпадали с интересами Путина. Он превратил олигархов в свои «шестерки», консолидировал всю полноту власти и, по некоторым оценкам, стал самым богатым человеком в мире.

К сожалению, я не заметил, как мои походы против коррупции вошли в противоречие с интересами президента. После дела Ходорковского я не изменил свою стратегию и продолжал клеймить российских олигархов. Но все стало по-другому: если раньше я критиковал врагов Путина, то теперь шел против его личных экономических интересов.

Вы, наверное, спросите, почему я этого не заметил. Все дело в том происшествии на дороге. Тогда милиция не захотела связываться со мной, потому что я иностранец. Я полагал, что ко мне не применимы «понятия», которым подчинилась жизнь всей большой страны. Выступай я против коррупции, будучи гражданином России, меня наверняка арестовали бы, избили, а то и убили.

Но тогда Путин еще не был таким бесцеремонным, как сейчас. В то время убийство иностранца выглядело слишком радикальным способом решения проблем, а мой арест превратил бы в заложники и самого Путина: пришлось бы иметь дело с главами западных государств и постоянно выслушивать настоятельные требования освободить меня. В итоге Путин пошел на компромисс, который устраивал всех в его окружении: 13 ноября 2005 года, когда я возвращался из Лондона в Москву, меня остановили в вип-зале Шереметьево-2, задержали на пятнадцать часов и выслали из страны.

19. Угроза национальной безопасности

Сразу после того, как в ноябре 2005 года меня выслали из России, я начал обзванивать всех, пытаясь выяснить, что же произошло.

Елена к этому времени была на восьмом месяце беременности, но пыталась мне в этом хоть как-то помочь. Десять лет я кропотливо, шаг за шагом, создавал свое дело — забыл о развлечениях, неотступно следил за движениями фондовых рынков, работал, не отличая выходных от будней. В итоге я построил консультационный бизнес и сумел привлечь инвестиционный капитал на четыре с половиной миллиардов долларов. Я не мог позволить такой мелочи, как отказ в выдаче визы, одним махом всё уничтожить.

Для начала я связался с одним лондонским юристом по иммиграционным вопросам, который имел широкие связи. Он выслушал меня с интересом. Ему только что сообщили, что во въезде в Россию отказали еще одному британскому гражданину, адвокату-правозащитнику Биллу Баурингу, и произошло это на следующий день после того, как въезд в Россию был закрыт мне. Он предположил, что могла произойти путаница с фамилиями, и меня выслали из страны по ошибке вместо него. На мой взгляд, это объяснение было притянуто за уши, но коль речь шла о России, причина могла быть какой угодно, даже самой невероятной.

Потом я обратился в банк «Эйч-эс-би-си», ставший моим деловым партнером после того, как Эдмонд продал им свой бизнес. Это был огромный забюрократизированный банк, с которым очень непросто вести повседневный инвестиционный бизнес, однако он не знал равных, когда дело касалось британского истеблишмента.

Я переговорил с Клайвом Баннистером из руководства «Эйч-эс-би-си». Через пятнадцать минут он уже связал меня с бывшим послом Великобритании в России сэром Родериком Лайном, консультировавшим «Эйч-эс-би-си» по такого рода вопросам. Сэр Родерик пообещал содействие и помощь в навигации по лабиринтам департаментов британского правительства. Не прошло и четверти часа после нашего разговора, как мне назначили встречу с Саймоном Смитом — главой департамента по России британского министерства иностранных дел и по делам Содружества.