Жозефина

Корсика. Французская ли она? Бонапарт этого не знает. Вдруг их схватят, если они пристанут к берегу? Он колеблется. Один из сторожевых кораблей захватывает рыбака и узнает, что Корсика принадлежит еще Франции, но рыбаки не могут сказать, свободен ли Прованс или захвачен австрийцами. Тогда Бонапарт решается высадиться на Корсике, а там видно будет. В этот момент из порта Аяччо выходит судно. При известии, что Бонапарт почти на рейде, оно стреляет из всех орудий, приветствуя его, и поворачивает в город, чтобы предупредить жителей. Вскоре в городе стреляют все пушки. Солдаты, жители города, крестьяне бегут на берег. Море покрывается лодками, спешащими навстречу знаменитому корсиканцу.

На одной из этих лодок вся в черном старая женщина. Она протягивает руки к великому человеку и радостно кричит: «Саго figlio!». Это его кормилица. Пренебрегая законом о карантине, о котором его предупреждают, он высаживается на берег, и направляется в родной дом, дом Бонапартов. И как если бы он уже стал монархом, он устанавливает порядки и вершит правосудие.

Ветер меняет направление, и Бонапарт оказывается вынужденным задержаться на Корсике на девять дней, опасаясь, как бы о его присутствии не стало известно англичанам. Наконец 7 октября ветер вновь становится попутным. Он принимает решение добраться до побережья Прованса, вопреки всем препятствиям. Отдав приказ вести «Мюрион» на буксире баркасом с опытными гребцами, он снимается с якоря.

Если Бонапарт любит сильные эмоции, он должен испытывать удовлетворение. Чем ближе порт, тем больше опасность. Кто знает, в какой час и минуту он окажется в руках англичан? В этот момент судьба великого гения зависит от дуновения ветра. Но пусть он только пристанет к берегу, и ничто не остановит его фортуну! А вдруг он не доберется до нее, что если, оставив свою армию в Египте, он станет пленником англичан? Что только не скажут его противники о его сумасшедшем безрассудстве?

Мучительная альтернатива: в одном случае — унизительное положение, в другом — всемогущество, репутация авантюриста или слава героя. Этот великий игрок, который без конца разыгрывает партии с судьбой и который до сих пор их выигрывал, находит удовольствие в исключительно критических положениях, служащих питательной средой его неутолимому воображению и его дерзновенной натуры.

Плавание продолжается весь день 7 октября и проходит хорошо. Бонапарт и его товарищи уже замечают горы Прованса и испытывают радость от того, что через несколько часов коснутся родной земли, когда с вершины мачты адъютант адмирала Гантома кричит, что по отражению лучей заходящего солнца он видит в шести лье от них в море множество парусов. По всей видимости, это корабли неприятеля. Кажется, все пропало. Гантом заявляет, что у Бонапарта нет другого выхода, как броситься на баркас, который тащит «Мюрион», и вернуться в Аяччо. Невозмутимо и спокойно Бонапарт отвечает адмиралу: «Полагаете, что я соглашусь спастись и быть несчастным, когда судьба постоянно благоволит ко мне? Мне не суждено быть схваченным и погибнуть здесь. Вашему совету я последую только в последний момент, после того как обменяемся по крайней мере несколькими выстрелами и когда всякий другой путь спасения будет невозможен». Вера в свою судьбу дает победителю пирамид невозмутимое спокойствие. Инстинкт не подводит его. Уверенный в благополучной высадке во Франции, он не оскорбил свою фортуну ни единым мгновением сомнения. Одним взглядом он вселяет уверенность в своих людей. Он обращает их внимание на то, что заходящее солнце высветило паруса противника и что то же самое солнце должно оставить в тени «Мюрион» и «Карьер»: «Мы видим, а нас не видно, смелее же!». Как не сказать, что ветры подчиняются ему, дуют так, как он хочет, и что солнце подчиняется ему, освещая английский флот и скрывая в тени корабль, который несет будущего Цезаря? Прочь недоверие и трусливые малодушные советы! «Поднять все паруса, — кричит Бонапарт. — Все по местам! На северо-запад! На северо-запад!» Весь экипаж успокаивается. Направляются на самую ближайшую якорную стоянку и на следующий день, 9 октября, в восемь часов утра входят в бухту Сен-Рафаэль в восьмистах метрах от поселка с таким же названием, в полулье от Фрежюса. Плавание продолжалось сорок четыре дня.

Будет ли Бонапарт исполнять карантин? У него вид, что он готов пойти на это, но он притворяется. Госпиталь расположен примерно в километре от Фрежюса. Офицер с фрегата «Мюрион» направляется в лодке к берегу, чтобы объявить о прибытии Бонапарта и его намерении войти в карантин. Но едва он причаливает и его замечают, как на берегу происходит движение, и он заполняется толпой. Это жители Фрежюса, они бросаются с лодки и с криками: «Да здравствует Бонапарт!» спешат навстречу ему, подплывают и заскакивают через портики[33] на фрегат, где находится генерал. «Для вас никакого карантина, — говорят они, — лучше чума, чем австрийцы! Никакого карантина для нашего спасителя, для героя, который прибыл, чтобы защитить Прованс!»

Бонапарт сходит на берег. К нему подводят белого коня, он садится на него, и, бурно приветствуемый хмельной от радости толпой, въезжает в Фрежюс, где проводит только четыре часа. Затем он продолжает свой путь, превратившийся в сплошной триумф. В Эксе, Авиньоне, Валенсии его встречают с неописуемым восторгом. В Лионе он проводит целый день. Неисчислимая толпа стоит под его окнами, умоляя показаться. Вечером он идет на спектакль и прячется в глубине ложи, приказав Дюроку сесть впереди. «Бонапарт! Бонапарт! — кричат в исступлении зрители. — Бонапарт! Бонапарт!» Требования становятся такими настойчивыми, что он вынужден показаться. При виде его раздается гром аплодисментов. В полночь он возобновляет свое путешествие, но вместо того чтобы направиться в Макон, как думали, он держит путь на Бурбонне в почтовой карете, которая мчится во весь опор, не останавливаясь ни днем ни ночью.

Париж был предупрежден телеграфом о высадке главнокомандующего. В течение двух недель все узнали о победах при Массене в Швейцарии, при Брюне в Голландии, о действиях Бонапарта при Абукире и высадке победителя во Франции. Ликованию нет границ. Звонят все колокола в городах и деревнях, через которые проезжает тот, кого с таким нетерпением ждали. По ночам на дорогах зажигаются огни. В театрах Парижа актеры со сцены объявляют добрую весть, и представления прерываются криками, проявлениями чувств, патриотическими песнями. В Совете Старейшин Люсьена Бонапарта, несмотря на то, что он самый молодой, возносят на председательское место. Узнав, что возвращается победитель пирамид, некоторые республиканцы, патриоты готовы умереть от радости.

10 октября во время обеда у главы Директории Гойе Жозефина получает известие о высадке мужа. Заметив, что новость вызывает у многих больше удивление, чем радость, она говорит: «Не опасайтесь того, что Бонапарт прибывает с фатальными для свободы намерениями. Но вам нужно будет объединиться и помешать тому, чтобы негодяи не воспользовались его прибытием. Я отправляюсь навстречу ему. Мне важно, чтобы меня не опередили его братья, которые так ненавидят меня. Правда, — добавляет она, глядя на жену Гойе, — мне нечего бояться клеветы. Когда Бонапарт узнает, что вы удостоили меня своим вниманием, он будет польщен и признателен вам за радушие, с которым вы привечали меня в своем доме во время его отсутствия». Успокаивая себя таким образом, Жозефина покидает Париж и спешит навстречу своему супругу по дороге в Лион. Вот как описывает эту поездку будущая королева Ортанс:

«Генерал Бонапарт прибыл во Фрежюс в тот момент, когда его меньше всего ждали. Энтузиазм народа был так велик, что горожане устремились к фрегату и стали подниматься на него, нарушив правила карантина.

Положение Франции в это время было настолько ужасным, что к Бонапарту простерлись все руки и обратились все надежды простых людей. Я ехала с моей матерью ему навстречу. Мы проезжали Бургундию и в каждом городе, в каждой деревне видели воздвигнутые триумфальные арки. Когда мы останавливались менять лошадей, народ толпился возле нашей кареты, и нас спрашивали, правда ли, что прибыл «наш спаситель», — именно так называл его народ. Италия потеряна, финансы истощены, правительство Директории бессильно и не пользуется авторитетом — все это заставляло смотреть на него как на благословение небес».