На службе народу

Вторая особенность состояла в призыве пополнения по партийному признаку. Каждая партия (коммунисты, социалисты, анархисты) предпочитала комплектовать "свои" части. Из таких частей наибольшую известность приобрел 5-й полк народной милиции, о котором я уже упоминал. Перед зимней кампанией именно из этого многотысячного полка (всего через него прошло 70 тысяч бойцов), имевшего много коммунистов в своих рядах, были выделены основные кадры для формирования ударных испанских бригад.

Третья особенность - это своеобразное отношение к приему пищи. Время, отведенное на завтрак, обед и ужин, считалось священным (между прочим, то же было и у франкистов). Нередко, если подходило время приема пищи, офицер не отдавал приказа идти в бой. Были случаи, когда во время сражения командиры кричали: "Трапеза!" - и перестрелка прекращалась, начинался обед. Однако почти все недостатки в республиканской армии окупались неимоверным энтузиазмом, царившим в ней. Революционный дух, ненависть к фашизму, стремление защитить демократию овладели народными массами прочно и неистребимо. И дух этот делал чудеса.

Под Гвадалахарой

Итальянцы на горизонте. - Мнение хунты. - Встречались и такие! - От Лакаяяе до Хурадо. - Переходим в контрнаступление. - Гвадалахара становился словом, нарицательным. Братские руки Испанской республики.

В марте 1937 года начался новый этап революционно-освободительной войны испанского народа. Он ознаменовался резким усилением активности фашистских сил. Потерпев неудачу в попытке пробиться к Мадриду с юго-востока, вдоль русла Харамы, Франко, потерявший там ударные кадры своего марокканского корпуса, сделал теперь ставку на итальянский экспедиционный корпус. Его соединения (до 60 тысяч человек) сосредоточивались в районе Гвадалахары, к северо-востоку от Мадрида. Гвадалахара лежит на реке Эяарес, впадающей в Хараму. Таким образом, фашисты по-прежнему ставили себе целью пробиться к столице через харамский бассейн, но уже с другой стороны. Вероятно, фашистская агентура пронюхала, что здесь у республиканцев находятся лишь заградительные отряды, состоящие преимущественно из "позиционных" бригад, и Франко вознамерился внезапным ударом прорваться сквозь слабый заслон, с ходу войдя в Мадрид. Между тем республиканская разведка работала плохо. Она прозевала сосредоточение итальянцев под Гвадалахарой, правительство по-прежнему было целиком поглощено боевыми операциями у Харамы.

Что же представлял собой экспедиционный корпус, с которым вскоре пришлось столкнуться республиканцам на Гвадалахарском направлении? Сюда были подтянуты три фашистские волонтерские дивизии, до 8 тысяч человек в каждой, полностью моторизованная итальянская дивизия "Литторио" (до 10 тысяч человек) и две полумоторизованные итало-испанские бригады. Корпусу придали около 60 самолетов. Командовал им дивизионный генерал Манчини (псевдоним генерала Роатты). Немало его офицеров прошли боевую практику на полях Эфиопии.

Особые надежды возлагали итальянцы на дивизию "Литторио". Ее командир, генерал Бергонцоли, возглавлял ту мотогруппу войск, которая проделала марш в несколько сот километров и заняла столицу Эфиопии Аддис-Абебу. От Муссолини он получил персональное задание таким же образом ворваться в Мадрид. Хуже выглядели кадры волонтерских дивизий. Их консулы, синьоры, центурионы и капоманипулы (то есть полковники, майоры, капитаны и лейтенанты) служили раньше в фашистской милиции. Они лихо орудовали, когда нужно было расправиться с бастующими рабочими или безоружной демонстрацией, но на поле боя вся их смелость нередко улетучивалась, а воинские способности оказывались не на высоте.

Экспедиционный корпус назывался добровольческим. Однако пленные показали, что на деле сформировали его в порядке общей мобилизации, не брезгуя прямым обманом итальянцев. Перед нашими глазами во время допросов пленных проходили батраки, строители, уличные торговцы, шоферы, сапожники, горнорудные рабочие, мелкие служащие, крестьяне, парикмахеры. Многие из них являлись членами фашистской партии, но заявляли, что на фашизм им наплевать, а в партию они вступили, чтобы не остаться безработными или в целях служебной карьеры. Большинство было завербовано в отряды военизированных рабочих, направлявшиеся, как им было объявлено, в Африку, и только на пароходе им сказали, куда их везут на самом деле. Цель поездки в Испанию волонтерам очертили так: "поддержать общественный порядок и ликвидировать традиционно плохое отношение в Испании к женщинам и детям". А солдаты, которые попали в экспедиционный корпус из регулярной армии, вообще стали "добровольцами" преимущественно по жеребьевке, проведенной в подразделениях берсальеров в принудительном порядке. Имелись там и настоящие добровольцы - отпетые фашисты. Но таких было не так уж много.

Еще 6 марта я получил первые тревожные сообщения о сосредоточении итальянцев южнее Сигуэнсы. Тревожные потому, что в этом районе стояла лишь одна 12-я республиканская дивизия. Ее пять бригад растянулись на фронте в 80 километров. Из 10 тысяч бойцов только 6 тысяч имели винтовки. Дороги были прикрыты всего 85 пулеметами и 15 орудиями. Что собираются предпринять итальянцы? Простая демонстрация противником своего "наступательного духа" или начало серьезной операции? Если речь шла именно о последнем, то тревожиться стоило. Система обороны севернее Гвадалахары не была развита в глубину. Окопы отрыли в полный рост, но проволочные заграждения существовали лишь кое-где, сплошной линии окопов тоже не было, а блиндажи годились скорее для жилья, чем для боя. Обучить 12-ю дивизию как следует командование еще не успело. Некоторые дефиле в горах под Гвадалахарой были прикрыты отрядами гражданских гвардейцев всего в несколько десятков человек.

Я попытался получить более точные сведения о противнике в хунте обороны. Однако там отнеслись к сообщению о возможных боях на Гвадалахарском направлении несерьезно. "Эль-Пардо - вот где будет сейчас наступать Франко", сказали мне. Генерал Миаха не верил данным о сосредоточении врага у Сигуэнсы. Справедливости ради скажу, что советский военный атташе в Испанской республике В. Е. Горев поддерживал эти взгляды и тоже не придавал полученным сведениям должного значения.

Гораздо внимательнее, чем Миаха, отнеслись к делу испанские коммунисты. В то время шел пленум ЦК компартии, и товарищи из ЦК, с которыми я связался неофициальным образом, обещали сообщить все, что узнают о враге.

Чтобы разобраться (а сделать это нужно было немедленно, ведь речь шла о судьбе Мадрида), я направил в Гвадалахару А. И. Родимцева. Утром 7 марта от него пришло донесение, мало меня обрадовавшее. Судя по всему, там действительно появились итальянцы. Я вместе с Б. М. Симоновым в тот момент объезжал позиции на Хараме. Ознакомившись с донесением Родимцева, мы решили тотчас ехать на гвадалахарский участок. По дороге успели побывать в штабе 3-го испанского корпуса и договорились о срочном выводе нескольких бригад для отправки их под Гвадалахару. Я вызвал командира танковой бригады Д. Г. Павлова и отдал ему распоряжение готовить боевые машины также для переброски на северо-восток.

Побывали и в штабе 12-й дивизии. Картина, которую мы там увидели, была достойна пера юмориста. Но нам тогда было не до смеха. Площадь перед домом утопала в грязи. Комдив, саперный полковник Лакалле, со второго этажа дома беспомощно поглядывал в окно, боясь выйти наружу и запачкать ноги. Нас он встретил на лестнице. Перед нами стоял в грязной нижней сорочке, шерстяных носках и ночных туфлях небритый человек. Когда мы попросили его рассказать об обстановке, он повел нас к карте. Карта представляла собой кое-как сложенные вместе, даже не склеенные листы. На них цветной ленточкой было изображено что-то вроде линии фронта. Но проходила она гораздо севернее, чем мы думали!

- Вы отбросили итальянцев до этого рубежа? - спросил я.

- Нет, они были здесь вчера, - спокойно отвечал комдив.

Оказалось, что это вчерашние данные. А где же сегодняшние? Комдив искренне удивился. Откуда ему знать, если комбриги еще не обедали? Выяснилось, что командиры бригад ежедневно приезжали к нему за 50 - 60 километров обедать и во время еды рассказывали об обстановке. Другими сведениями комдив не располагал.