Дорогу открывали саперы

— Еще как умеют! Все бы так.

Мы вспомнили трудные дни обороны Севастополя. Тяжелое это было время. С тех пор минул год с небольшим, а как все переменилось в ходе войны. Теперь уже не мы, а фашисты обороняются и отступают. Инициатива полностью перешла в наши руки. [149]

30 августа командующий фронтом ввел в прорыв 2-й гвардейский танковый корпус. За один день он продвинулся на 20 км и во взаимодействии с войсками 10-й гвардейской, 21-й и 33-й армий овладел городом Ельня.

Не выдержав натиска советских войск, противник в ночь на 31 августа начал отход на дорогобужском направлении. Войска 5-й армии неотступно преследовали его и 1 сентября овладели Дорогобужем.

Проезжая через Ельню после ее освобождения, я увидел на западной окраине огромное немецкое кладбище. В середине его стоял высокий пятиметровый березовый крест, а от него во все стороны расходились ряды сотен меньших крестов, которые с немецкой педантичностью были выровнены, как шеренги солдат. Каждый крест венчался стальной каской, имеющей пулевые или осколочные пробоины. Под каждым крестом в могиле лежало по 8–10 вражеских солдат. Тысячи оккупантов нашли свой конец на русской земле. Они очень хотели овладеть ею. И вот получили.

Ельня была сожжена дотла. То, что чудом уцелело после боев 1941 года, уничтожено огнем теперь. Тут и там догорали костры, огромные облака дыма плотно окутали руины города. Гитлеровские войска, отступая, усиленно применяли минновзрывные заграждения, минировали дороги, мосты, здания в населенных пунктах, в большинстве случаев ставя мины замедленного действия. Работы нашим саперам было невпроворот. Отряды минеров самоотверженно трудились по разведке и снятию мин и фугасов. У отдельных домов, на дорогах уже стояли предупредительные знаки: «Мины», «Заминировано». А кое-где высились груды снятых мин, еще не уничтоженных или не отправленных на склады для дальнейшего повторного использования. Работой по разминированию были заняты тысячи саперов. И чем дальше развивались события, тем больше инженерных частей отвлекалось на это дело. Большую помощь в работе оказывали нам саперные бригады, оставшиеся после расформирования 1-й саперной армии.

7 сентября начался третий этап Смоленской наступательной операции. Войска 31-й армии 16 сентября освободили город Ярцево. 19 сентября соединения 39-й армии овладели важным узлом обороны на путях к Смоленску — городом Духовщина. 23 сентября войска нашего фронта перерезали железную дорогу Козельск — Смоленск. Через два дня, то есть 25 сентября, соединения 31-й и 5-й армий ночной атакой освободили Смоленск, а войска 10-й и 49-й армий — Рославль. 2 октября войска Западного фронта вышли на [150] рубеж Усвяты, Рудня, Ленино, Дрибцы, Пропойск и перешли к оборбне. На этом Смоленская наступательная операция закончилась. Цели были достигнуты, и главная из них — освобожден Смоленск, город в междуречье Днепра и Западной Двины. Он является своеобразными воротами, открывающими путь ни запад. И в самом деле, отсюда начинались кратчайшие дороги для нашего наступления на Минск и далее на Варшаву и Берлин.

Как только Смоленск был освобожден, мы направили туда заранее подготовленный отряд разминирования под командой подполковника Е. А. Бондарева. Фашисты заминировали в городе все, что только могли. Я не помню, чтобы где-то еще было подобное.

27 сентября мы вместе с командиром 11-й инженерно-саперной бригады полковником Г. Т. Соколовым отправились в Смоленск. Он — в целях разведки района для строительства нового КП фронта, а я решил ознакомиться с организацией разминирования.

— Скоро будем на Днепре у Соловьевской переправы, — сказал Соколов.

— Ты что, знаешь эти места?

— Еще как!

В 1941 году Соколов был командиром 42-го инженерно-саперного батальона. От Смоленска в направлении Ельни батальон двигался по шоссе в голове колонны 7-го механизированного корпуса, которым командовал генерал В. И. Виноградов, бывший начальник Рязанского пехотного училища. На перекрестке дорог в нескольких километрах от Днепра стоял статный высокий регулировщик с ремнями через плечо, с повязкой на левой руке. Он флажком показал поворот направо, то есть направлял на плохую грунтовую дорогу, которая вела к Соловьевской переправе. До нее оставалось еще километров 15–20. Соколов спросил регулировщика, почему надо сворачивать с шоссе.

— Мост через Днепр взорван, — коротко и сухо ответил тот.

Соколов не послушался регулировщика и поехал дальше по шоссе, помня афоризм Наполеона: «Кратчайшие дороги — шоссе». Невдалеке от моста батальон обстреляли из миномета. Пришлось остановиться. Стреляли из леса. Комбат вызвал к себе лейтенанта Е. И. Смирнова и приказал ему взять взвод бойцов и уничтожить батарею. Одновременно он послал сержанта с двумя красноармейцами разведать мост через Днепр. [151]

Лейтенант Смирнов по вспышкам выстрелов определил местонахождение батареи. Приблизившись к лесу метров на 300, он развернул взвод в цепь и повел его в атаку. Минометная батарея стояла на опушке. Огнем из автоматов советские воины уничтожили минометчиков. Каково было их удивление, когда на позиции они увидели трупы в красноармейской форме. Неужели убили своих? Даже жутко стало. Но вскоре разобрались. Это были переодетые фашистские диверсанты. Взвод возвратился в батальон, К этому времени вернулась и разведка с Днепра. Она доложила, что мост невредим. Стало ясно, что регулировщик — тоже диверсант. Его схватили и обезвредили. Батальон благополучно прибыл в назначенный пункт.

— А вот и Соловьевская переправа, — произнес Соколов.

Мы остановились и вышли из автомашины. Здесь сейчас действовали два хороших моста, недавно построенных саперами. Четко работали комендантская служба и служба регулирования.

Я прошелся вдоль берега и увидел на небольшой глубине затонувший понтонный мост. Сомнений не было: это был тот, что потопил враг осенью 1941 года. Впоследствии по моему указанию понтонеры вытащили его. Несмотря на то что мост пролежал под водой около двух лет, большая часть понтонов, прогонов и настила оказалась пригодной для дальнейшего использования. Они нуждались лишь в очистке от ила и ржавчины, в мелком ремонте и покраске. Мост, потопленный в 1941 году врагом, вновь вошел в строй и стал надежно служить нашим наступающим войскам.

Во второй половине дня мы были в Смоленске. Через коменданта отыскали подполковника Е. А. Бондарева, который организовывал разминирование улиц, зданий. Вместе с ним я решил осмотреть центр и основные магистрали. Ехали тихо, то и дело останавливались, выходили из машины. С грустью глядели на старинный русский город, в котором мне много раз приходилось бывать до войны, на его красивые крепостные зубчатые стены, украшенные башнями. С давних времен Смоленск являлся форпостом Москвы, гордостью России. Он восхищал всех своей красотой, теперь же Смоленск представлял собой огромное пепелище. Гитлеровцы с присущей им жестокостью сожгли и подорвали все, что только могли и успели. На Большой Советской, Ленинской, Красногвардейской и других улицах стояли, вытянувшись в линию, сожженные многоэтажные дома. Их корпуса зияли страшными черными глазницами оконных и [152] дверных проемов. Дотла были сожжены кварталы Чернышевской улицы и района бывших Нарвских казарм.

Таким же разрушениям подверглись и другие части города. Оккупанты вывели из строя водопровод, банно-прачечный комбинат, взорвали вокзал и все станционные пути. Уничтожили мост через Днепр, почти полностью вырубили деревья в городском парке культуры и отдыха. Все это представляло жуткое зрелище.

Театр, гостиница, Дом партактива, ряд домов по улице К. Маркса, 7-я школа, горсовет и другие чудом уцелевшие здания были заминированы наспех, перед самым бегством. Подвалы этих зданий гитлеровцы, как пирог, начинили множеством авиабомб разного калибра весом от 500 до 1000 кг. В головки некоторых авиабомб были ввинчены взрыватели замедленного действия. Остальные должны были сработать от детонации.

В центре мы задержались надолго. Здесь в городском театре и гостинице уже полным ходом шло разминирование. Около зданий лежали штабелями извлеченные авиабомбы, четыре из них весили по 1000 кг. Не обезвредь их вовремя, от театра и гостиницы осталась бы огромная груда развалин.