Сталин

Оставаться в Тифлисе было опасно, поэтому Иосиф поехал в Батум, надеясь на поддержку местных товарищей.

Неожиданно он натолкнулся на враждебное отношение секретаря местного комитета РСДРП И. Рамишвили: тот заподозрил его в сотрудничестве с полицией. Помыкавшись в Батуме около месяца, Coco ни с чем вернулся обратно.

Это был первый удар. Подозрение в предательстве было не просто мучительно, оно было смертельно опасно. Теперь Джугашвили мог убить любой, кто посчитал бы подозрение неоспоримой уликой. Любая вспышка темперамента, неудачная шутка — все могло привести к взрыву. И самое страшное — у него не было бесспорных доказательств своей невиновности.

Только спустя почти сто лет исследователи доказали, что все подозрения и обвинения Сталина в сотрудничестве с полицией были либо необоснованными, либо умышленно сфальсифицированными. Документы Департамента полиции, содержащие сведения о секретной агентуре, «позволили выявить почти полностью весь списочный состав агентурных сотрудников» ⁴.

Иосиф пишет письмо старейшему по возрасту и революционному стажу члену руководства Кавказского союза РСДРП М. Г. Цхакая, кстати, выпускнику Тифлисской духовной семинарии. Цхакая согласился с ним встретиться и решил проверить Кобу, прежде чем включать его в работу. На одном из следующих свиданий Цхакая ознакомил Джугашвили с принятой на II съезде РСДРП программой и попросил его написать «свое credo». Этим «кредо» была статья «Как понимает социал-демократия национальный вопрос», напечатанная спустя год в газете «Борьба пролетариата» («Пролетариас брдзола»).

Это одна из первых серьезных работ Сталина, и уже в ней видна незаурядность молодого человека: «Когда молодая грузинская буржуазия почувствовала, насколько трудна для нее свободная конкуренция с „иностранными“ капиталистами, она устами грузинских национал-демократов начала лепетать о независимой Грузии. Грузинская буржуазия хотела оградить грузинский рынок таможенным кордоном, силой изгнать с этого рынка „иностранную“ буржуазию, искусственно поднять цены на товары и такими „патриотическими“ проделками добиться успеха на арене обогащения.

Такой была и остается цель национализма грузинской буржуазии» ⁵.

Статья 24-летнего автора произвела на Цхакая хорошее впечатление. Он направил Coco в Кутаисский район, в Имеретино-Мингрельский комитет как представителя Кавказского союзного комитета. Таким образом, Иосиф смог не только восстановить свою репутацию, но и подняться на одну ступеньку в партийной иерархии.

Благодаря энергии Кобы (он уже взял эту кличку) в районе активизировалась партийная работа, заработала типография.

Когда члены партийного комитета были арестованы, Цхакая, вернувшись из командировки в Россию, был вынужден кооптировать в его состав, как он пишет, «моих близких соратников, которым я доверял». В числе выдвиженцев были Джугашвили и Розенфельд. Теперь в зоне постоянного внимания Иосифа находился весь Кавказ.

Несоответствие между экономически активной и образованной частью населения и «старосветски-помещичьим» характером государства создавало буквально каждый день все новые напряжения.

Террор «Народной воли», настигший царя-освободителя Александра II, был продолжен жестокими последователями народовольцев — эсерами, бесстрашно идущими на самопожертвование. Вслед за императором погибли тысячи людей — министры, губернаторы, генералы, офицеры, священники, купцы, крестьяне, простые обыватели, женщины, дети.

Были убиты министр народного просвещения А. П. Боголепов и министр внутренних дел Д. С. Сипягин, а 15 июля 1904 года — министр внутренних дел В. К. Плеве. Эти покушения были проведены Боевой организацией эсеров, которой руководили Г. Гершуни, Б. Савинков, Е. Азеф.

Безусловно, для террора требовались соответствующего склада люди, но главная его база была не в них, а в глубинных настроениях российского общества.

«Удовлетворение от убийства русских министров испытывали даже люди, вся жизнь и деятельность которых, казалось, кричала о недопустимости пролития человеческой крови. В. Короленко рассказывает об отношении к убийству министров и погрому дворянских имений Л. Толстого: „Чехов и Елпатьевский рассказывали мне, что когда ему передали о последнем покушении на Лауница, то он сделал нетерпеливое движение и сказал с досадой:

— И наверно, опять промахнулись…

Я привез ему много свежих известий. Я был в Петербурге во время убийства Сипягина… Толстой лежал в постели с закрытыми глазами. Тут его глаза раскрылись, и он сказал:

— Да, это правда. Я вот… понимаю, что как будто и есть за что осуждать террор… Ну, вы мои взгляды знаете, и все-таки…

Потом глаза опять раскрылись, взгляд сверкнул острым огоньком из-под нависших бровей, и он сказал:

— И все-таки не могу не сказать: это целесообразно.

Я удивился этому полуодобрению террористических убийств, казалось бы, чуждых Толстому. Когда я перешел к рассказам о 'грабежке', то Толстой сказал уже с видимым полным одобрением:

— Молодцы.

Я спросил:

— С какой точки зрения вы считаете это правильным, Лев Николаевич?

— Мужик берется прямо за то, что для него важнее всего. А вы разве думаете иначе?“» ⁶.

Власть и общество были враждебны друг другу.

Шестого — девятого ноября 1804 года в Петербурге состоялся большой Земский съезд, на котором выборные представители российских земств проголосовали за введение в стране представительного законодательного собрания. Либеральная образованная часть российского общества, прошедшая большую школу самостоятельной созидательной работы в земствах на местах, осторожно высказалась против самодержавия.

Особое звучание этого решения определил тот факт, что съезд прошел по разрешению Николая II. Таким образом, либералы решили, что власть готова услышать их мнение.

Делегаты съезда и высказались: предоставить всем российским подданным неотъемлемые гражданские права, включая равенство перед законом, создать выборный представительный орган (парламент), полномочный издавать законы, контролировать бюджет и назначать правительство.

Впрочем, несмотря на все террористические акты, забастовки, конференции, съезды, петиции оппозиции, империя была занята более важной задачей — вела трудную войну с Японией.

Россия стремилась закрепиться на Тихом океане, что естественно вытекало из ее евразийской сущности, однако «большая азиатская программа» Николая II, созданная после прокладки Транссибирской железнодорожной магистрали, встретила сопротивление Японии. И здесь в выборе стратегии обозначилось роковое непонимание императором состояния его государства. Среди возможных политических средств у него на первом месте всегда оказывались силовые, прямолинейные, бескомпромиссные. Вместо мирного раздела Северной Маньчжурии на зоны экономического влияния окружение царя предпочло путь жесткого противостояния с Японией.

В задачу автора не входит описание военных действий, подчеркнем только, что их неуспешность, как и «бездарность командования», сильно преувеличена. Россия действительно была не готова к «маленькой победоносной войне», но в длительной кампании, даже несмотря на потерю большей части флота, сохранила все шансы на успех.

Однако на стороне японцев оказался сильный союзник — российская «внутренняя смута». Сегодня уже не делается секрета из того факта, что революция 1905 года во многом финансировалась Японией. Японский военный атташе в России полковник Мотодзиро Акаси вел активную разведывательную работу в 1902–1904 годах, а с началом войны, когда посольство перебазировалось в Стокгольм, его деятельность стала подрывной. Акаси предложил военному руководству в Токио поддержать террор российских революционеров. План Акаси был принят, за время войны революционным и оппозиционным организациям в России было передано не менее одного миллиона иен. [3]Финансирование было особенно активным на заключительном этапе войны, когда Япония стремилась ускорить подписание мирного договора.