Я жил в провинции...(СИ)

Дело в том, что прославленный герой гражданской войны, Маршал Советского Союза Клим Ворошилов, портрет которого был знаком и взрослым и детям, родился тоже 4 февраля, о чем я знал и чем, конечно, очень гордился. В те годы Ворошилов занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Папа посоветовал и забыл, мне же его идея показалась заманчивой. Когда дома никого не было, я максимально старательно вывел чернилами на тетрадном листе примерно следующее: "Дорогой Климент Ефремович. Меня зовут Юра Гаев, в этом году я иду в первый класс. Поздравляю вас с днем рождения. У меня 4 февраля тоже день рождения, подарите мне двухколесный велосипед". Сложив листок пополам, вложил его в конверт и заклеил, предварительно, подражая взрослым, хорошо обслюнив край конверта. Вбросив послание в почтовый ящик, я приготовился ждать подарка.

На следующий день к нам неожиданно заглянула тетенька, работавшая на поселковой почте, вызвала маму и о чем-то с ней пошепталась. Когда пришел папа, мама с ним посоветовалась, после чего мне предъявили "ворошиловское" письмо, многие слова в котором были почему-то размазаны. Это я, заклеивая конверт, напустил в бумагу столько слюны, что чернила "поплыли".

Произошло вот что. Когда женщине-сортировщице попалось письмо с выведенным каракулями адресом "Москва, Кремль, маршалу Ворошилову", она не показала его начальнику почты и не отправила с общей корреспонденцией дальше на Магадан. Сообразила: детская самодеятельность может накликать большую беду на взрослых. Помнила - люди получали сроки за самые невинные вещи. Маму, работавшую учительницей, почтальон знала, вот и сочла за лучшее принести опасный конверт домой к нам.

Меня не ругали. Невежливо, объяснила мама, отправлять Клименту Ефремовичу письмо, написанное с ошибками и очень неаккуратно. Пойдешь в школу, выучишь правила, и снова поздравишь маршала. Что касается вожделенного велика, то его мне пообещали купить. И слово сдержали. Хозяином синего двухколесного "Школьника" я стал в 1958-м. Мы в тот год, прожив на Колыме восемь лет, вернулись на материк, осев в Запорожье.

Моя СА

СА, кто забыл или по молодости не в курсе - Советская Армия. Именно так - с большой буквы два слова. Я проходил в ней службу с мая 1970-го по июнь 1972-го, сверх обязательных двух лет перебрав десять дней. Ребят, прошедших "срочную", в молодежной среде уважали. Вместе с тем желающих "откосить" всегда хватало. Армия хорошая школа, но лучше обучение в ней пройти заочно, - говаривали на гражданке во времена моей молодости. Один из институтских приятелей уверял, что получил отсрочку, заявив на медкомиссии, что в кирзовых сапогах у него ноги потеют. Второй отвертевшийся острил: "Плечи у меня узкие, автомат не удержится".

Учащиеся стационаров техникумов и вузов призыву не подлежали. Почему же я, студент дневного отделения Запорожского машиностроительного института, загремел с третьего курса в ряды СА? Потому что, не сдав очередную сессию, был отчислен и вскоре "замечен военкоматом". Декан лично звонил военкому с просьбой "прибрать" нерадивого студента. И был прав.

Когда мы юны, все главные решения за нас принимают родители. Мой отец, инженер от бога, хотел, чтобы младший сын (старший, Женя, с детства знал, что пойдет "в математики") освоил ту же профессию. Под его влиянием я и поступил в технический вуз. Учился неплохо, но и без особого рвения. Идя на лекции, мог запросто свернуть в кинотеатр, вместо кропотливой домашней работы над чертежами до утра читал книги. Без возлияний с друзьями и однокурсниками, посещений девушек в общаге соседнего пединститута (нынешний ЗНУ) тоже не обходилось. Все по известной формуле - от сессии до сессии живут студенты весело. Но если в глазах декана механико-металлургического факультета его студент вместо учебы валял дурака, то сам я знал, да и сейчас знаю, что 19-летний ищущий себя юноша вел в те дни пусть не безукоризненный, но духовно насыщенный образ жизни. Другое дело, что тяготея к знаниям гуманитарным, вынужден был вникать в теоретическую механику, детали машин и прочий чуждый мне "сопромат".

Одно из мест, где регулярно получал инъекцию хорошего литературного вкуса, называлось кафе "Романтики" и находилось напротив "Глинки". Двухэтажная студенческая столовка, принадлежавшая индустриальному институту (ныне - инженерная академия), по субботам превращалась в дискуссионный клуб, куда приходила молодая городская интеллигенция, творчески настроенное студенчество. Сбрасывались "по рублю", покупали на "общак" чай, печенье, конфеты. Обсуждали новинки кино и литературы, вели умные разговоры, читали стихи - чужие и, конечно же, собственные. Хорошо помню Григория Гайсинского, невысокого, подвижного, чернявого сотрудника проектного института. Он прекрасно знал нашу и зарубежную литературу, следил за новинками, ценил талантливое, азартно заражая своим восторгом аудиторию. Как-то принес томик полуподпольного еще Пастернака, совершенно мне незнакомого, потребовал тишины и стал читать:

"В тот день всю тебя от гребенок до ног,

Как трагик в провинции драму Шекспирову,

Носил я с собою и знал назубок,

Шатался по городу и репетировал".

- Здорово как, шатался! - восхищался Гайсинский. - Мог же написать носился по городу, слонялся, мотался, еще как-то. Но его влюбленному состоянию отвечало именно это слово...

У таких как Григорий (он был старше лет на 10-12) учился пониманию поэзии, литературы вообще. Из числа завсегдатаев "Романтиков" моего возраста ярче всего запомнился Виталий Челышев - в толстом "бунтарском" свитере, сутулящийся "по-взрослому", с гармошкой папиросы меж пальцами. Его внешний вид, толковые выступления обращали на себя внимание девушек, перед которыми каждый из нас старался распушить хвост. Мне же Челышев был интересен еще и тем, что учился на журфаке МГУ, будучи параллельно литсотрудником заводской многотиражки "Комунаровець". Принадлежность к первому вузу страны, работа в настоящей "живой" газете делали Виталия в моих глазах человеком очень авторитетным. Пару раз видел и приятеля Челышева, который читал свои стихи. Звали приятеля Леша Цветков, он прихрамывал и потому ходил с палочкой.

Мои интеллектуальные и не очень загулы привели к серьезным институтским проблемам. Дошло до того, что на факультете попал в число первых прогульщиков. Очередную сессию, хоть и подготовился сносно, я завалил, из пяти экзаменов не сдав три. Спустя полтора десятка лет, уже работая в газете, от преподавателя Ч. узнаю, что команду "валить Гаева" дал экзаменаторам декан С-кий. Дабы преподнести урок "этому и другим прогульщикам".

Дома, конечно, разразился большой скандал, для родителей мой вылет из института стал шоком. Особенно переживала мама, сказавшая что-то вроде "ты мне больше не сын". Я и сам тогда, зимой 1969-го, получил сильнейший удар по мозгам: "Меня? Отчислили? Что теперь?"

До весеннего призыва оставалось несколько месяцев. Сидеть на шее родителей не позволяло самолюбие, нужно было найти работу на короткое время. И тогда Людмила Тарасенко, редактор выходившей в "машинке" многотиражки "╤нженер-машинобуд╕вник", позвонила редактору газеты "Комсомолець Запор╕жжя" Александру Авраменко с просьбой "пригреть до армии" одного из активных своих помощников. Я ведь с первого курса писал в институтскую газету заметки, посещал литературный кружок при редакции. В итоге совершенно неожиданно попал в тесные стены областной молодежки, чья редакция находилась тогда по адресу ул. Горького, 39 - у трамвайной колеи напротив кафе "Снежинка". Думал ли, что через десятилетие окажусь в штате редакции полноценным сотрудником, что проработаю - день в день - десять лет, что найду здесь любимую жену и друзей, что годы в "КоЗе" станут лучшими в моей жизни?