Музыка тишины

Синьор Компарини, в прошлом руководитель одного из департаментов министерства финансов, а также полковник итальянских войск в войне 1915–1918 гг., ныне пенсионер, был любимым дядей Амоса. Именно этот человек разжигал в нем интерес своими порой излишне романтическими рассказами о жизни и творчестве самых популярных лирических исполнителей этого столетия. Каждое лето синьора Леда и Амос уезжали на несколько дней в Антиньяно, небольшой городок на море в провинции Ливорно, где обитало семейство Компарини: дядя Джованни и тетя Ольга. Эти родственники, которые вообще-то были дядей и тетей отца Амоса, так как Ольга и Леда приходились друг другу сестрами, горячо любили семью Барди: в годы Второй мировой войны они приютили у себя на весь период учебы их милого Сандро, в ту пору защищавшего диплом по геометрии.

Во время кратковременных поездок к Компарини по утрам Амос наслаждался купанием в море вместе с бабушкой, которая ни на секунду не сводила с него внимательных глаз; но самыми счастливыми он считал часы во второй половине дня, когда дядя окликал его со второго этажа и звал подняться в свой кабинет, полный интересных и таинственных вещей. В этой комнате, в идеальном порядке, хранилось более пяти тысяч книг и разнообразных любопытных предметов, дорогих сердцу обитателей дома и самого Амоса. Там мальчик словно попадал в волшебный плен, предаваясь фантазиям возле старого минометного снаряда – разумеется, обезвреженного – или коврика из шкуры кабана с великолепной грозной головой, искусно превращенной в чучело. Именно там дядюшка ставил племяннику пластинки и именно там рассказывал ему свои длинные истории или подолгу читал вслух. Амос обожал слушать его, он сидел будто зачарованный, не произнося ни единого слова и оставляя на самый конец все вопросы. Порой туда звали и женщин, и тогда эти традиционные семейные сборища, во время которых дядя что-то читал или объяснял, а женщины изредка бросали короткие реплики или умилялись по поводу прочитанного, пробуждали в сердце мальчика бесконечную, невыразимую нежность, воспоминания о которой он хранит и сегодня. Иногда дядя рассказывал Амосу о войне, в которой участвовал в первых рядах, и эти рассказы настолько разжигали фантазию Амоса, что он принимался мечтать о том, как станет служить в итальянской армии.

Тогда дядюшка «завербовал» его в солдаты, конечно же пообещав повышение, которое будет зависеть от его хорошего поведения и успехов в самых разных областях. Вскоре Амос получил звание капрала, а затем и старшего ефрейтора. По случаю рождественского визита семейства Барди дядя повысил его до сержанта. Через некоторое время, когда Амос выучил первые буквы алфавита, которые бабушка рисовала ему толстым синим фломастером, дядя возвел его в майоры, а научившись расписываться, Амос получил звание маршала.

Тем временем приближался момент отъезда в колледж. Родителям Амоса пришлось смириться с необходимостью отправить его учиться сначала в специализированное заведение, работающее по системе Брайля, чтобы потом он смог посещать обычную школу вместе с нормальными, полностью здоровыми детьми.

Неминуемый отъезд в колледж смягчил сердце дяди, и Амос был произведен в фельдмаршалы. А в день расставания Амоса с родным домом от дяди Джованни пришло письмо, в котором сообщалось, что он назначен адъютантом. С этим Амос и уехал из дома, храня в сердце надежду, что в скором времени вернется сюда уже в звании настоящего капитана: им он был провозглашен в связи с первыми школьными успехами.

V

Утром 20 марта 1965 года на площади перед домом Барди стояла готовая к отправлению машина; туда уже загрузили все необходимое, и вскоре она должна была выехать в направлении Реджо Эмилии, где маленькому Амосу предстояло пробыть до июня. После тысячи колебаний и сомнений, стоивших Амосу целого потерянного года обучения, был выбран колледж именно в этом городе. Расставание с близкими будет очень болезненным, но посещение этой специализированной школы крайне важно для Амоса: ведь там незрячие дети учатся читать и писать по системе Брайля, изучают географию по рельефным картам, не говоря уже о том, что их обеспечивают всеми необходимыми устройствами и аппаратурой, всячески облегчающей обучение.

Как родители ни пытались успокоить мальчика, подстегивая его фантазию рассказами о новых друзьях, играх, которым он впоследствии сможет научить братика, атмосфера на протяжении всего путешествия была тяжелее некуда. Синьор Сандро сам никак не мог смириться с мыслью, что придется оставить ребенка в двухстах пятидесяти километрах от дома. Жена его бодрилась: она знала, что они поступают так исключительно в интересах сына, и ничто, даже огромная материнская любовь, сейчас не удержало бы ее от действий, необходимых, чтобы ее ребенок наравне со всеми остальными постигал премудрости жизни.

Когда они подъехали к Колледжу имени Джузеппе Гарибальди, что на виа Маццини, синьор Барди высадил жену и стал парковать машину. Потом он вылез сам, выгрузил из багажника чемодан сына, взял ребенка за руку и перешагнул порог ветхого здания.

Портье сразу же проводил их в гардероб, где был оставлен багаж, а потом и в спальню, где предстояло отдыхать новому маленькому ученику. Это была комната с десятью койками: по мнению супругов Барди, слишком много. Тогда портье отвел их еще в одну спальню, где синьор Барди с изумлением насчитал шестьдесят четыре железные кровати и соответствующее количество прикроватных тумбочек, тоже железных, покрашенных такой же, как и кровати, краской. Он с трудом сдержал рвущиеся наружу критические замечания относительно гигиены такого жилища; но он должен был позаботиться об образовании своего сына: это превыше всего. Он подумал, что дети ко всему привыкают. Но стоило ему только зайти в ванные комнаты, как он увидел туалеты в виде отверстий в полу, три маленькие, грязные и вонючие кабинки, а рядом с ними рукомойники в два ряда с единственным краном с холодной водой. Подобное зрелище заставило его содрогнуться, сердце сжалось от мысли, что придется возвращаться в уют родного дома без своего малыша, вынужденного остаться в этом ужасном интернате, вдали от близких и родных людей. Сердце и разум в нем вступили в непримиримую борьбу; но синьор Сандро проглотил подступающие к горлу слезы и, преодолев волнение и боль, заставил себя двинуться дальше.

Затем портье представил супругам Барди встреченную в коридоре уборщицу и перепоручил их ее заботам, попросив ее проводить их во все прочие помещения колледжа, а сам удалился, выразив надежду, что новичок из Тосканы в самое ближайшее время удачно впишется в здешнее общество.

Добрая женщина, которую звали Этмея, провела посетителей в просторную залу, которую назвала «рекреацией». Супруги Барди окинули взглядом пустое помещение, освещенное огромными прямоугольными окнами, снабженное фортепиано и настенным телевизором. Прямо перед собой они заметили небольшие деревянные подмостки. «Это для выступлений детишек, а также для награждений в конце учебного года», – объяснила синьора Этмея, заметив любопытство гостей; затем она пригласила их следовать за ней по широкой лестнице. Одолев два пролета, они оказались в длинном коридоре, по обеим сторонам которого шли деревянные двери, совершенно одинаковые по виду, одна напротив другой. «Это школьные аудитории, – объяснила уборщица, – есть и другие, поменьше, вон там…» Тут она показала в сторону маленькой лесенки и узкой дверцы за ней, ведущей в тесный коридорчик. Затем повернулась и вновь повела их вниз по лестнице до самого первого этажа, откуда проводила все семейство в три двора. Первый из них, справа от главного входа, звался «маленьким двориком». Это было и в самом деле небольшое пространство с цементным полом в самом центре: оно выглядело как идеальный квадрат, и именно на него смотрели окна, через которые в комнаты верхних этажей проникали свет и воздух. Напротив «маленького дворика», слева от главного входа, располагался «средний двор», похожий на первый, но чуть более просторный и украшенный аркадой с колоннами, стоящими на цементной основе квадратной формы. Аркада эта обещала быть чрезвычайно полезной во время местной дождливой зимы. В глубине аркады была огромная дверь, которая вела на широкую площадь с глинобитной поверхностью, разделенную на две почти равные части платановой аллеей. Сухие листья, опадающие с платанов по осени, приятно шелестели под подошвами прохожих. С краю этого громадного пространства, которое называли «большим двором», находилось поле для игры в бочче. Эта часть колледжа немного смягчила сердце синьора Сандро, то и дело посматривавшего на часы, а затем бросавшего выразительные взгляды на жену.