Подводный фронт

— Не лучшим образом мы, товарищи, сработали в море. Упустили конвой. Но упустили мы его не по трусости, не потому, что нам не хватило смелости лицом к лицу встретиться с врагом. Произошло это из-за нехватки опыта. Теперь опыт у нас есть. И я обещаю командованию, что больше ни одна фашистская гадина, попавшая в окуляр перископа, не уйдет от наших торпед.

Лунин не нарушил слова. Характерной чертой его командирского почерка стала неуемная настойчивость: если уж он обнаружит цель, то непременно атакует ее, и всегда успешно.

Первые походы многому научили и других командиров, другие экипажи. Обогатили они определенным опытом и меня как командира бригады, и штаб соединения. У нас появился пусть еще не очень богатый, но весьма поучительный материал для анализа приемов и способов ведения боевых действий на вражеских коммуникациях. Инструктируя командиров, я уже мог опираться на конкретные данные, конкретный опыт. Скажем, ставя задачу командиру «Щ-402» старшему лейтенанту Н. Г. Столбову на уничтожение судов противника в районе Порсангер-фьорда, я имел уже перед собой кальку маневрирования подводной лодки «Д-3», которая незадолго до этого вернулась из того же района.

Вместе со Столбовым мы долго изучали всю боевую документацию по походу «Д-3», старались понять, почему же неэффективным оказался произведенный ею поиск противника. Вывод напрашивался сам собой: нельзя ограничиваться пассивным ожиданием вражеских кораблей и судов в одном каком-то месте. Искать их надо более активно.

— Судя по всему, — сказал я Столбову, — враг пока не очень-то заботится о противолодочной обороне своих баз.

Он понял с полуслова. Надо было видеть, как загорелись глаза командира. Дерзкое дело ему было по душе.

— Прошу разрешения, если представится возможность, попробовать прорваться на рейд Хоннингсвог, — попросил он.

И я охотно дал «добро».

Столбов блестяще осуществил свое намерение. Через четыре дня после выхода из базы, 14 июля, с «Щ-402» поступило сообщение об успешной атаке вражеского транспорта.

Разве забудешь этот день? Я все утро провел на причале, проверяя вместе со специалистами штаба готовность очередных подводных лодок к выходу в море. Вдруг видим: по тропинке, ведущей от командного пункта, бежит, отчаянно размахивая руками, оперативный дежурный. Екнуло сердце: что-то случилось! Дежурный, не в силах сдержаться, закричал что-то с полдороги. Что? Столбов… Хоннингсвог… Транспорт… И грянуло вдруг «ура». Все, кто были на причале, радовались, как дети, подбрасывали в воздух пилотки. Боевой счет открыт! Сказали наконец свое слово и мы, подводники!

В туннеле подземного склада, где временно размещался командный пункт, имели право находиться не многие. Но по случаю радостного известия было сделано исключение. В мрачноватом подземелье, которое теперь, казалось, стало светлее от улыбок, собралось немало людей. Всем не терпелось узнать подробности первой победы. Подробности, впрочем, были скупыми. Столбов передал в радиограмме, что, прорвавшись в порт Хонниигсвог, обнаружил стоящий на якоре транспорт водоизмещением около 3 тысяч тонн. Удар нанес с короткой дистанции двумя торпедами. Через полторы минуты весь экипаж отчетливо слышал два взрыва.

Вот, собственно, и все. Но и эти скупые данные вызвали бурные обсуждения, которые не утихали до позднего вечера. А где-то за полночь пришло еще одно столь же радостное известие. Поступила радиограмма с борта «Щ-401». Эта лодка вышла в море уже во второй раз. После первого выхода комдив Колышкин дал, так сказать, «визу» ее командиру Моисееву на самостоятельный боевой поход. И вот, впервые действуя на вражеских коммуникациях без старшего на борту, молодой командир проявил себя с самой лучшей стороны.

«Щ-401» встретила в море два фашистских тральщика, которые шли противолодочным зигзагом. Моисеев хорошо разобрался в обстановке, умело вывел лодку в атаку на ближайший из них. Торпедный удар с дистанции 8 кабельтовых был точен. Это была первая удачная атака вражеского корабля на ходу.

Практически в один день отличились экипажи двух «щук». В один день, 24 июля, они и возвращались в родную базу. В этот раз о торжественной встрече лодок заботиться не было нужды. Она получилась сама собой.

Гремели из репродукторов, словно в праздничный день, торжественные марши. Девушки-связистки с флотского радиоцентра, что располагался по соседству с нашим соединением, собрали огромные букеты иван-чая…

И вот подводники сходят на пирс. Уставшие, с многодневной щетиной на щеках, но безмерно счастливые, гордые сознанием выполненного долга.

Николай Гурьевич Столбов, крепко сложенный, коренастый, с крупными чертами лица и открытым лбом, с чисто флотским щегольством прошагал по пирсу, туда, где стоял командующий, лихо доложил ему о походе… А вот Аркадий Ефимович Моисеев в той же ситуации держался совсем иначе. Он явно смущен, что оказался в центре внимания. Скромняга по натуре, он и докладывал о своей победе с волнением, даже чуть запинаясь.

— Ну-ну, — добродушно засмеялся Головко, — в бою-то вы не робели! — И крепко обнял Моисеева.

Знаменательно, что открыли боевой счет именно «щуки» — эти средние полуторакорпусные лодки. Они хорошо зарекомендовали себя еще в период войны с Финляндией. Их отряд был самым многочисленным в нашем подводном флоте. Немного тихоходные, они зато обладали хорошей мореходностью, что в условиях своенравного Баренцева моря было весьма немаловажно. Имели эти лодки по четыре носовых и два кормовых торпедных аппарата, по два 45-миллиметровых орудия. Численность экипажа составляла 37–40 человек.

Забегая вперед, замечу, что почин, сделанный «Щ-401» и «Щ-402», остальные «щуки» продолжили достойными делами. На счету этого типа лодок десятки вражеских кораблей и судов, отправленных на дно. На счету «щук» (в данном случае я имею в виду не только северные, но и черноморские, и балтийские лодки) наибольшее количество отличий и наград, заслуженных в годы Великой Отечественной войны: пять из них стали гвардейскими, десять награждены орденом Красного Знамени, а «Щ-402» суждено было стать в дальнейшем и гвардейской, и Краснознаменной.

Тревожные вести приходили с сухопутного фронта. Фашисты, развернув наступление на мурманском направлении, рвались к Кольскому заливу. Надо ли говорить, сколь тяжелой для флота, как и в целом для страны, была бы потеря его, потеря незамерзающих портов?

Враг бросил на прорыв нашей обороны отборные части егерей под командованием генерала Дитла. «Герои Нарвика», как называли их фашисты, наступая, надеялись осуществить заполярный блицкриг. Еще бы! На их стороне перевес в численности войск, у ник больше артиллерии, их авиация господствует в воздухе…

Чтобы остановить противника, защитникам Заполярья надо было мобилизовать все имеющиеся силы и средства. В те полные смертельной опасности дни, когда фашисты находились уже в нескольких десятках километров от Кольского залива, командование флота приняло решение о формировании морских добровольческих отрядов для посылки их в помощь частям 14-й армии.

Как только было об этом объявлено, в береговой базе подплава состоялся митинг. Начальник Управления политической пропаганды [4] флота дивизионный комиссар Н. А. Торик, открыв его, спросил:

— Кто готов пойти на сухопутный фронт — прошу поднять руки.

В ответ подняли руки все. Береговая база целиком изъявила желание и готовность идти в бой. Николай Антонович, озадаченный этим обстоятельством, позвонил командующему, спросил, как быть.

— Это хорошо, — сказал Головко. — Но кто будет драться на море? Решите, кого можно отпустить с наименьшим ущербом для дела…

Не так-то просто было это решить. Пришлось обсуждать буквально каждую кандидатуру, взвешивать все «за» и «против». Бесспорной была, пожалуй, лишь кандидатура того, кому предстояло возглавить роту будущих морских пехотинцев, — старшего лейтенанта Николая Аркадьевича Инзарцева, инструктора по физической подготовке и спорту. Среднего роста, слегка сутулый, сухощавый, внешне вроде и не атлетического сложения, он между тем был незаурядным спортсменом, сильным и ловким. Незадолго до начала войны проходила традиционная флотская спартакиада, и Николай Аркадьевич завоевал на ней титул чемпиона флота по тяжелой атлетике.