Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет раннего утра можно было с трудом разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.

То были нищие и богомольцы.

Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отврати­тельную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более храбрый, нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.

¾ О, Господи! — тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старцев-богомольцев, крестившихся широким крестом.

Когда Путилин и я подошли к паперти, прейдя ее, и вошли в «сени» церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.

¾ Это еще что за молодчики появились? — раздались негодующие голоса.

¾ Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? — наступала на Путилина отвратительная старая мегера.

¾ А ты что же, откупила все места, ведьма? — сиплым голосом дал отпор Путилин. Теперь взбеленились все.

¾ А ты, думаешь, даром мы тут стоим? А? Дамы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..

¾ Что с ними разговаривать долго! Взашей их, братцы!

¾ Выталкивай их!

Особенно неистовствовал страшный горбун.

Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, колыхалось порывистыми движениями.

Его длинные цепкие руки-щупальцы готовы были, каза­лось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях.

Его единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.

Я не мог удержать дрожи отвращения.

¾ Вон! Вон отсюда! — злобно рычал он, наступая на нас.

¾ Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? — говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.

¾ Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. — начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. — Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать? Нате, держите!

Картина вмиг изменилась.

¾ Давно бы так... — проворчала старая мегера.

¾ А кому деньги-то отдать? — спросил Путилин.

¾ Горбуну Евсеичу! Он у нас старшой. Он ста­роста.

Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.

Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на его страшном лице.

¾ За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки нам — на дележ. А то все равно — сживем!..

Ранняя обедня подходила к концу.

Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими и лишенками о вчерашнем трагическом случае перед папертью Спаса.

¾ Как вы, почтенный, на счет сего думаете? — с глупым лицом обращался он несколько раз к гор­буну.

¾ Отстань, обормот!.. Надоел! — злобно сверкал тот глазом-щелкой.

¾ У-у, богатый черт, полагать надо! — тихо шептал Путилин на ухо соседу-нищему.

¾ Да нас с тобой, брат, купит тысячу раз и пере­купит! — ухмылялся тот. — А только бабник, да и здорово заливает!..

По окончании обедни оделенная копейками, грошами и пятаками нищая братия стала расходиться.

¾ Мы пойдем за горбуном... — еле слышно бросил мне мой знаменитый друг.

Горбун шел скоро, везя по земле искривленную, урод­ливую ногу.

Стараясь быть незамеченными, мы шли, не выпу­ская его ни на секунду из виду.

Раз он свернул налево, потом направо и вскоре мы очутились перед знаменитой Вяземской лаврой.

Горбун юркнул в ворота этой страшной клоаки, чу­деса которой приводили в содрогание людей с самыми крепкими нервами.

Это был расцвет славы Вяземки — притонавсей сто­личной сволочи, обрушивающейся на петербургских обы­вателей.

Отъявленные воры, пьяницы-золоторотцы, проститутки — все свили здесь прочное гнездо, разрушить которое было не так-то легко.

Подобно московскому Ржанову дому Хитрова рынка здесь находились и ночлежки — общежития для сего почтенного общества негодяев и мегер, и отдельные комнатки-конуры, сдаваемые за дешевую цену «аристократам» столичного сброда.

Притаившись за грудой пустых бочек, мы увидели, как страшный горбун, быстро и цепко поднявшись по об­леденелой лестнице, заваленной человеческими экскриментами, вошел на черную «галдарейку» грязного, ветхого надворного флигеля и скрылся, отперев огромный замок за дверью какого-то логовища.

¾ Ну, теперь мы можем ехать! — задумчивопроизнесПутилин, не сводя глаз с таинственной двери, скрыв­шей чудовища-горбуна.

¾ Ты что-нибудь наметил? — спросил я его.

¾ Темно... темно... — как и вчера ночью, ответил он.

В сыскном Путилина ожидал сюрприз.

Лишь только мы вошли, предварительно переодевшись, в кабинет, как дверь распахнулась и в сопровождении дежурного агента вошла, вернее, вбежала небольшого ро­ста, худощавая, пожилая женщина.

Одета она была так, как одеваются мещанки или бедные, но «бла-а-а-родные» чиновницы-«цикорки»: в подобие какой-то черной поношенной шляпы, прикрытой черной ко­сынкой, в длинном черном дипломате.

Лишь только она вошла, как сейчас же заплакала, вернее заголосила.

¾ Ах-ах-ах... ваше... ваше превосходительство...

¾ Что такое? Кто эта женщина? — спросил Путилин агента.

¾ Мать вчерашней девушки, найденной пред церковью Спаса... — доложил агент.

Лицо Путилина было бесстрастно.

¾ Садитесь, сударыня... Да вы бросьте плакать... Давайте лучше побеседуем... — пригласил Путилин.

¾ Да ка-а-ак же не плакать-то?! Дочь — единственная. Леночка моя ненагля-я-я-дная... Видела ее, голубушку...

Из расспросов женщины выяснилось следующее. Она — вдова скромного канцелярского служителя, умершего «от запоя». После смерти кормильца — в доме наступила страш­ная нужда.

Она шила, гадала на кофейной гуще, обмывала даже покойников, словом, делала все усилия, чтобы «дер­жаться на линии» со своей Леночкой.

¾ А она-с — раскрасавица у меня была! Характеру Ленонка была гордого, замечательного, можно сказать. И-и! Никто к ней не подступайся! Королева прямо! В последнее время тоже работать начала. На лавки белье шили мы... Шьет, бывало, голубушка, а сама, вдруг усмехнется да и скажет: «А что вы думаете, мамаша, будеммы с вами богатые, помяните мое слово!» — «Да откуда, — говоришь ей, — богат­ство-то к нам слетит, Леночка?» А она — только бровью со­болиной поведет. — «Так, — говорит, — верю я в счастье мое...»

Сильные рыдания потрясли вдову-«чиновницу».

¾ А вот какое счастье на поверку вышло! А-а-ах!..

¾ Скажите, сударыня, ваша дочь часто отлучалась из дома?

¾ Да не особенно... Когда работу относить надо было...

¾ Когда последний раз до катастрофы ушлаиз дому ваша дочь?

¾ Часов около семи вечера. Жду ее, жду — нет. Уж и ночь настала. Тоскует сердце. Ну, думаю, может к подруге какой зашла, ночевать осталась. Ан — и утро! А тут, вдруг, услышала: девушку нашли мертвой у церкви Спаса. Бросилась туда. Говорять, отвезли уж куда-то. Разыскала. Взглянула — и с ног долой. Моя Леночка нена­глядная...

¾ Скажите, а ведомо ли вам, что за лифом вашей дочери были найдены 49 700 рублей?

На вдову нашел столбняк.

¾ К... как? Сколько? — обезумела она. Путилин повторил.

¾ А... где ж деньги? — загорелись глаза у «цикорки».

¾ У нас, конечно, сударыня.

¾ А вы... куда же их денете? Я ведь мать ее, я — наследница.

Мы невольно улыбнулись.

¾ Нет уж, сударыня, этих денег вы не насле­дуете... — ответил Путилин. — А вот лучше вы скажите: откуда, по вашему мнению, у вашей дочери могла взяться такая сумма?

Вдова, захныкала.

¾ А я почем знаю, господин начальник?

Путилин сдал вдову на руки своему опытному помощнику. От нее надо было отобрать подробные сведения о всех знакомых вдовы, о тех магазинах, куда Ле­ночка сдавала работу. Соответственно с этим целая рать агентов должна была быть направлена по горячим следам.

Но я ясно видел, что Путилин распоряжался как бы нехотя, словно сам не доверял целесообразности тех мер розыска, которые предпринимал.