Тарантино

Во время общего расслабления Тарантино улучает минутку, чтобы шмыгнуть к себе в номер и посмотреть “Субботний вечер в эфире” с Джоном Тра-волтой. Это хорошее шоу с короткими эпизодами, в котором Траволта, звезда вечера, забавно делится впечатлениями о Марлоне Брандо, который потряс Америку тем, что недавно появился в шоу Ларри Кинга в совершенно растрепанном виде, бормоча что-то себе под нос. Траволта пародирует абсолютно все до малейших нюансов. Получивший удовольствие Тарантино возвращается на съемочную площадку, ухмыляясь, как чеширский кот, которому только что досталась в наследство монополия на производство сливок.

Без особой на то надобности небольшая группа актеров и членов съемочной команды, в том числе Тарантино, сбилась вокруг одного из обогревателей. Какая-то находчивая личность вытряхивает целую сумку алтея, и вскоре все, вооружившись кто вилкой, кто маленьким вертелом, кто палочкой, а кто и бог знает чем, начинают его поджаривать. “Какой желаете? — со знанием дела острит Тарантино. — Поджаренный или адски кровавый?” Под покровом ночи он может на минутку забыть о напоре масс-медиа и стать простым парнем. Зная, что вскоре съемки фильма продолжатся в Лас-Вегасе на неделю или две, он начинает излагать свою теорию игры в рулетку (“Однажды я проезжал через Вегас и вдруг решил остаться. Ну, снял номер и поставил на красное”), утверждая, что приземленный Лас-Вегас даст сто очков вперед утонченному Монте-Карло. “Можете себе представить, — хихикает Тарантино, — как Омар Шариф выигрывает и идет (громко) потрахаться…” Конечно, это тоже одна из тем его фильмов.

Дилан Макдермот несколько неосторожно спрашивает Тарантино о французском режиссере Жан-Пьере Мелвилле, оказавшем на нашего героя большое влияние. Это срабатывает как красная тряпка на быка. За пять минут мы успеваем перейти от Жан-Люка Годара с его фильмом “На последнем дыхании” (Джек Бэран работал над американским римейком) к работам Джона By: “Трудной мишени” — “единственная классная роль Жан-Клода Ван Дамма, правда, от него это не зависит”; “Наемному убийце” — “потрясающий драматический эффект”; “Круто сваренным” — “О! Это обалденное начало”; и его самой любимой из всех — “Счастливое будущее” — “О, черт!”. Разогретый идеей о вечеринке, когда у них выдастся свободная ночь, Тарантино пытается уговорить всех пойти в ближайший бар, где “играют по-настоящему классную музыку 40-х”. Но вскоре возникают неизбежные вопросы о “Криминальном чтиве”. Он начинает в деталях объяснять, как использовал материалы из фильмотеки для сцены на дороге, снятой из заднего окошка кеба, в котором Буч Брюса Уиллиса спасается бегством после победы в бою. “Это снималось в Уилшире, — говорит он. — Вы можете разглядеть кинотеатр, там идет “Шулер” с Полом Ньюменом и Джеки Глисоном”.

Вы понимаете, что быть просто актером, от которого ничего не требуется, кроме желания угодить' режиссеру, для него — долгожданное облегчение после колоссального напряжения в “Криминальном чтиве”. “Я хочу сказать, это страшный напряг, когда все приходится делать самому, — настаивает он. — Но потом, когда уже не работаешь, вспоминать об этом приятно”. Ему необязательно нужно было браться за эту роль, и — хотя сам он никогда в этом не признается — он бы за нее и не взялся, если бы знал, сколько ответственности ляжет на него в связи с “Криминальным чтивом”. Но ему понравился сценарий, о котором он впервые услышал около семи лет назад и который сделался почти легендой в связи с его собственным фильмом. Кроме того, Тарантино не хотел, чтобы люди забывали о том, что до того как снять “Бешеных псов”, он считал себя прежде всего актером.

“Я соглашаюсь на все эти обалденные актерские предложения, потому что для этого мне не нужно что-то специально читать. Я всегда хотел заниматься именно этим. Это по-настоящему здорово, особенно после чего-нибудь похожего на “Чтиво”, в котором было что-то эпическое”. Так оно и есть, только эпичен в “Чтиве” был не жанр, а сама попытка осилить подобный замысел — написать сценарий, пройти через подготовительный этап, снять фильм, смонтировать его, а потом — Канны и, что еще важнее, три месяца раскрутки в масс-медиа.

“Пресса — это все, — говорит Тарантино. — Но сейчас, когда фильм выпущен официально, я выдохся. Все это замечательно, но было очень, очень тяжело”.

Итак, он может на время расслабиться и посмаковать новизну своего положения. Три дня назад у него был первый экранный поцелуй с Лайзой Джейн Перски (“Если бы Бонни вернулась домой в “Криминальном чтиве”, я, возможно, поцеловал бы ее”). Перски развлекает съемочную команду поддельной татуировкой с изображением Тарантино на лодыжке. “Хорош был поцелуй”, — острит она. А позавчера он впервые снимался обнаженным (абсолютно) — возносясь на облаке над бассейном (“На самом деле, это не сцена в обнаженном виде. Там ничего не видно… лучше вам ничего не видеть, ха-ха-ха”). Но, по сравнению с кипящим водоворотом “Криминального чтива”, это все — цветочки.

“Нельзя сказать, что люди завистливы, — настаивает он, — но когда в прессе цитируют многих моих друзей, они никогда не приводят точных примеров. Бог с ними. Что больше всего раздражает, это когда они, видя меня в центре торнадо, говорят прессе, как они обо мне беспокоятся. Вместо того, чтобы сказать, как чертовски здорово я со всем справляюсь. Вы понимаете, что я имею в виду?. Я не забиваю себе этим голову, но я им не верю. Я принимаю их заботу, потому что они верят, что могут с этим справиться. Я имею в виду, даже Алекс Рокуэлл что-то говорил и подразумевал только хорошее и все такое, но они все ставят себя на мое место и думают о том, как бы они мучились. Но я-то не мучаюсь. Это как Роджер Эйвори (сорежиссер “Криминального чтива”) рассуждает о том, как я управляюсь с делами, но единственное, что выясняется из его речей, так это то, что он говорит не обо мне, а о себе. У него проблемы со всей этой ерундой, и он использует меня как ширму для того, чтобы порассуждать об этом”.

“Понимаешь, нельзя жить нормальной жизнью, снимая фильм, — говорит он, почти извиняясь. — Все как всегда. Дантист — черт, у меня нет на это времени. Оплатить счета — ни хрена: у меня нет времени; Убраться в комнате — да пошли вы… У меня нет времени. И все-таки, знаешь, это здорово. Это смешно. Весело заниматься чем-то настолько важным, по сравнению с чем остальное не имеет смысла. Но сейчас мне не до того: я просто хочу потусоваться с друзьями, поздно вставать, выучить иностранный язык. Жизнь слишком коротка, чтобы делать один фильм за другим. Это то же, что жениться только для того, чтобы жениться. Я хочу влюбиться и сказать: “Вот это женщина!”

“Если исходить из того, что я чувствую сейчас, — абсолютно серьезно заявляет Тарантино, — я больше не хочу снимать кино”.

Глава 2. Контркультура

В начале 1992 года никто и слыхом не слыхивал о Тарантино. К концу года его приветствовали как новомодного мессию от кинематографа. С появлением “Криминального чтива” два года назад средства массовой информации и сама киноиндустрия подверглись мощному шоку.

Деннис Хоппер: “Квентин Тарантино. Он — Марк Твен 90-х”; Оуэн Глейберман, “Энтертейнмент уикли”: “Он — величайший сценарист Америки со времен Престона Стёрджеса”; Джон Ронсон, воскресный выпуск “Индепендент”: “Со времен “Гражданина Кейна” ни один человек не возникал так из относительной безвестности, чтобы дать искусству кинематографии новое имя”. Сейчас трудно найти престижный журнал, на обложке которого не было бы цитаты из Тарантино. Его имя как будто стало вдруг синонимом всего, что на самом деле круто. Почему? Как вообще фильм, вдруг выскочивший из ниоткуда, без подготовки и репутации, начинает слыть открытием своего времени? Заинтересованность масс-медиа в режиссере-дебютанте беспрецедентна. Если забыть об актерских работах, он снял только два фильма — “Бешеные псы” и “Криминальное чтиво”. Потом последовал третий по его сценарию — “Настоящая любовь”. Четвертый — “Прирожденные убийцы”: к нему он тоже написал сценарий, но предпочел безо всякого сожаления от авторства отказаться. Пятый — “Четыре комнаты”, где он был автором одной из четырех новелл, и шестой — полностью написанный им самим “От заката до рассвета”.